Дура (часть 2)

В ноябре случилось два важных события: Ниночка родила мальчика, а Таю отправили на пенсию. Это было хорошо — будет кому нянчиться с малышом. Плохо было то, что денег стало катастрофически не хватать. Митька работал, конечно, но деньгами жену не баловал, больше с друзьями просаживал. Витька пришел раз, поворковал над кроваткой внука и вновь убежал к своей любимой женщине. На квартплату даже денег не дал.

Дура (часть 1)

А ребенку требовалось много чего: и памперсы, и присыпки разные, и одежда. Тая попробовала вместо памперсов новомодных пеленать Сережку по старинке, в подгузники, но Ниночка подняла такой крик, что мать чуть внука из рук не выронила:

— Дура ты тупая! Ничего не понимаешь! Оставь в покое ребенка! Отойди от него со своими тряпками!

Тая застыла, будто бы ее колом осиновым по голове шарахнули. Такой дочку она видела впервые. Понять ее можно: ребенок маленький, муж не любит, устает… Хотя… Чего ей уставать: вся стирка, готовка, уборка и внук на матери были. Ниночка только гулять с коляской на улицу ходила. Но Тая воспринимала хлопоты по дому, как само собой разумеющееся — привыкла. То, что молодые даже посуду за собой не мыли, ее не шокировало. Но вот крик Ниночки удивил и обидел. За что?

Дочка поняла, что перегнула палку:

— Извини, мама, — буркнула. — Сама понимаешь, столько всего навалилось.

Тая быстро свои обиды забыла и продолжила вечный круг в череде хлопот и забот. Целый день крутилась по хозяйству, а ночами качала Сережу, с которым теперь жила в маленькой детской.

Чтобы в холодильнике были продукты, а у Сережки — памперсы, пришлось Тае устроиться уборщицей в магазин, удобно расположившийся у дома. А что, хорошее место — работы на три часа, а все — копеечка. А еще был плюс — списанный товар продавцы великодушно отдавали уборщице. Из яблок и груш Таисия Петровна вырезала подгнившие бочки и варила вкусный компот. Скисшее молоко шло на блинчики и оладьи. Из перемороженной рыбы получалась прекрасная закуска: Тая пережаривала лук с морковью в томатном соусе, добавляла туда сахар, соль и уксус и заливала отварные сухие куски полученным маринадом. Пальчики оближешь.

Вот из-за этой злосчастной рыбы и случилась катастрофа!

Перед новогодними праздниками Таисия Петровна тщательно продумала меню и была довольна своей практичностью. Почти все блюда выходили в два раза дешевле благодаря списанным товарам: тут и холодец, и языки заливные, и рыба под маринадом, конечно!

Молодые пригласили друзей, человек десять — орава. Таисия Петровна упарилась на кухне: строгала салаты, пекла пироги, тушила мясо. Ниночка отсыпалась перед ночным праздником, а Митя усвистал куда-то к друзьям. Родители его обещались прийти, поэтому Тая волновалась — надо было сватам угодить.

К десяти вечера стали подходить гости, а Митя все не появлялся. Дочка нервничала. Таисия не лезла, накрывала на стол. Наконец-то ввалился в квартиру зять — пьянехонький. Пришлось уложить его спать. Ниночка расстроилась, но держалась молодцом — гостей полон дом. Папа с мамой зятя явились вовремя нарядные, благоухающие дорогими духами. Сначала сидели за столом, выпрямив спины, принюхиваясь к угощениям, щедро сдобренным майонезом. Молодежь тоже, больше на суши налегали — Тая следила за ними, затаив дыхание. Что за жизнь пошла — какую-то гадость покупать за бешеные деньги — есть нечего, рыба и рис, а сметают с коробки, ловко управляясь смешными палочками!

Но суши заморские быстро закончились, и в ход пошли Таины салаты и пироги. Все ели и нахваливали! Таисия Петровна была на седьмом небе от счастья.

— Ой, а что это такое интересное, Таечка? — голос сватьи, смягченной тремя бокалами красного вина, был сладок и приятен.

— Так рыба под маринадом!

— Ой, такая мягкая! Треска?

— Да нет! Путассу-списанка. Маринад любую сухоту исправит! — Таисия, ободренная похвалами и восторгами, выпалила все свои тайны: про уборщицу, про магазин, про неликвидные продукты… Дура.

За столом воцарилась тишина. Кто-то вскочил и побежал в туалет. Подружки Ниночки возмущенно переглядывались. Сваты прикладывали платочки к губам. Праздник, конечно, шел своим чередом, но как-то скомкано. Пробили куранты, все выпили шампанского и засобирались на улицу. Сваты, глубоко оскорбленные, отправились домой.

— Что же вы, не посидите еще? — спрашивала Тая.

— Да нет, благодарим! Дома, знаете, как-то безопаснее. По крайней мере, продукты у нас проверенные, — ушли чистоплюи. А то, что в соседней комнате их сын алкоголик валяется, пузыри пускает, их высокое достоинство не задело.

Ниночка осталась дома. Ее прекрасные зеленые глаза стали свинцово-серыми:

— Ты что, мама, совсем сбрендила на старости лет?

— Да что я такого сделала? — удивилась Тая.

— Что ты сделала? Ты еще спрашиваешь? А ты давай, вообще с помойки продукты приноси! Иди, в контейнере мусорном поковыряйся, принеси чего-нибудь Сереже на завтрак!

— Нина, да что ты кричишь, я же как лучше хотела…

Но Ниночку несло, будто бес в нее вселился:

— Как ты меня достала своей простотой! Как я тебя ненавижу! Мне стыдно за тебя, слышишь, стыдно! Видеть твою рожу не могу больше! Пошла вон! Вон! — дочь орала, а мать только и видела, как струйка слюны текла с уголка красивого рта Ниночки.

В детской заплакал, закричал Сережа. Нина, всхлипнув, ушла к нему. Тая оделась и вышла из квартиры.

Она бродила всю ночь по ярко освещенным улицам, натыкалась на счастливых, празднующих гуляк, вздрагивала от грохота петард и фейерверков. Мягкий снежок застилал пушистым покрывалом стылую землю, легкий морозец нежно покусывал Таины щеки, по которым катились слезы. Она шла, не разбирая дороги, вперед.

Садоводство «Металлург» располагалось всего в километре от городка. Тая свернула с основной, почищенной накануне грейдером, дороги и ухнула в глубокий сугроб. С трудом выдирая ноги из снега, она медленно, но верно продвигалась к своему участку. Вокруг стояла глухая тишина, лишь изредка со стороны города слышно было, как бабахали новогодние салюты. Тая с трудом отворила ветхую калитку — добралась до лачуги, наконец-то. Внутри хибары царил ледяной холод. Женщина поспешила растопить печурку, благо дрова сложены аккуратной горкой прямо здесь, в сараюшке. Ровно загудело пламя, обдав лицо Таисии жаркой волной.

Она сидела, сгорбившись, в своей хибарке у огня и дрожала. Хотелось завыть по-волчьи, но не хватало сил. Печурка нагревалась, уютно потрескивая сухими поленьями, убаюкивая Таисию Петровну: спи, спи, забудь про все, сон смоет все твои горести и печали… Глаза сами собой закрывались, и сон накрыл Таю глухой пеленой.

***

Новогоднее утро Семен Петрович Голованов встретил, пребывая в отличном расположении духа. Квартира сияла чистотой, на столе — никаких праздничных объедков. Голова у Семена Петровича была ясная, без каких-нибудь похмельных следов — он не пил с тех пор, как овдовел.

Сегодня Семен Петрович собрался на дачу: совместить приятное с полезным. Его ласточка отдыхала в гараже, поэтому в садоводство Голованов собрался прокатиться на лыжах. Подышит свежим воздухом, почистит дорожки, смахнет снег с теплиц, а потом отдохнет в домике, погреется у печки и попьет чаю. А может быть, и ночевать останется — все условия для этого были созданы.

Погода стояла восхитительная: деревья, прихваченные инеем, блестели в лучах зимнего солнца, небо синее-синее, воздух чистый и пахнул свежими яблоками. Хорошо сейчас на даче: простор, тишина и красота. Семен Петрович был рад, что приобрел участок на отшибе, подальше от заполошных, суетливых соседей. Каково же было его разочарование, когда рядом обнаружился огород, на котором хлопотала женщина. Конечно, дал маху. Но дачница даже не огрызнулась, не одернула Голованова. Это, почему-то, раздражало. Семен Петрович цеплялся к соседке по поводу и без повода, а она молчала и пряталась, будто в чем виновата.

Голованов частенько наблюдал за ней. Все время одна, бьется за хиленькой оградкой, тяжести на себе таскает, бедняга. Раз только приехала беременная дочка, повалялась на матрасе, поела ягод и все. Сколько раз уже Семен Петрович хотел помириться, познакомиться, помочь, но при каждой попытке сближения, женщина убегала в самый дальний угол участка.

Осенью Голованов хотел помочь соседке перевезти овощи, а она опять исчезала. Дурочка.

Семен Петрович издали увидел глубокие следы, ведущие прямо к даче. Ну вот, здрасьте — воры! Он осторожно приблизился к забору: следы заканчивались у хибарки соседки. По спине Голованова пробежался холодок: праздники, никого нет, бомжи залезли и сидят, греются. В случае чего, дадут Семену Петровичу по башке — поминай, как звали, до весны не найдут.

Но… Какого черта бомжам забираться в убогий домишко соседки? Там и красть нечего. Что-то тут не клеится. Голованов тихонько, не дыша, бесшумно скользя по снегу на хорошо смазанных лыжах, оказался около щелястой двери, заглянул внутрь и… обмер.

Привалившись к стене спиной, сидела около холодной печи соседка! Глаза ее были закрыты. Замерзла! Голованов скинул лыжи и ворвался в хибару. Пощупал пульс и затряс, затормошил женщину, громко при этом матерясь:

— Просыпайся, вставай, живи, дура!

Женщина медленно открыла глаза и удивленно уставилась на Семена Петровича.

— Ожила? Ну слава богу! Давай-ка, поднимайся, родная, пойдем ко мне, я чайку горячего согрею, медом угощу. Мне кум такой мед прислал — мертвого поднимет!

***

Весной два участка объединились в один. Голованов обнес свою фазенду забором из металлопрофиля. Получилось надежно и красиво. Тая насажала вдоль дорожки, ведущей от ворот к дому, розовые кусты: Семушка постарался, выписал розы для милой Таечки, увидев их в каком-то модном каталоге. Квартиру Голованова решили сдавать, а жить здесь, на просторе и свежем воздухе. Вместе.

Анна Лебедева

Ссылка на основную публикацию