Поэма. О врачах.
Окончание. Начало здесь>
В центре руководитель, его ни с кем не спутаешь, справа и слева помощники, кто помоложе, кто постарше, мужчины и женщины — это первый ряд. Другие ряды — врачи, ординаторы, медсестры, санитарочки. Совсем молоденькие есть, и матёрые, и есть которые уже только на стульчике могут сидеть. Никто не забыт и не пропущен, все есть на фото. И лица у них какие-то просветлённые.
— Врачебный коллектив назывался, — комментировал анатом, — и неважно, маленькая больничка это в Синих Липягах в Тьмутаракани, или крупная клиника на базе областной больницы в каком-нибудь миллионнике. Разница только в количестве сотрудников. Преподаватели учили не как сейчас: методичку на стол и из учебной комнаты вон. В операционной показательные операции делали, показывали, как надо. Знаете, провинившихся как наказывали? От операционной отлучали. Тогда смотрели друг другу в глаза, а не в монитор, в кабинет начальства заходили порой с тяжёлым сердцем, а выходили с лёгким, в ценниках было только две позиции: «Спасибо» и «Спасибо за всё», а ведь частенько речь шла о спасённых жизнях! Спасали тихо и незаметно, без лишних слов. Не вопили, как сейчас с экрана: «Спасите люди добрые, соберите десять миллионов на операцию. Сами не можем!» Многих возвращали к жизни. Других возвращали, а о себе не думали. Вот и я очнулся как-то в реанимации после инсульта. Успели товарищи спасти: я ж у операционного стола сознание потерял, да и грохнулся навзничь, хряснулся затылком о кафельный пол — субдуральная гематома. На соседний стол положили, трепанацию вовремя сделали. Из башки поллитра крови откачали, может и мозгов прихватили, что-то вынули из моей души. Не мог больше резать по живому, только мертвых. Спокойнее как-то, стабильнее.
— Однако мне работать надо, — анатом спрятал фотографии в ящик, — Последняя пандемия изрядное число людей выкосила, зашиваюсь. Амбулаторные карты не могут принести, чтобы точку в жизненном пути поставить. Хоть вы бы помогли, штук пятьдесят не хватает, я вам списочек дам, в регистратуре поищите: они ж там никому больше не нужны.
— То есть там они как бы ещё не умерли? — обрадовался Владимир.
— Конечно, до годового отчёта будут вроде как живые.
В регистратуре, однако, нашлись не все карточки, и Владимира послали к ВОПу, в кабинет номер 12.
— Что у вас? Вас послали к ВОПу? Зачем вас послали к ВОПу? — Женщина-врач из последних сил пыталась вбить в электронные мозги данные амбулаторных карт, стопками лежащих на столе, вперемежку со статталонами, рецептами, направлениями, выписками и всякого рода другой бумажной дрянью, именуемой важным словом — медицинской документацией. Впрочем, находился там же и электронный тонометр, и стетоскоп.
В ее голосе чувствовалось напряжение. Электронный мозг и человеческий отказывались понимать друг друга. Электронный постоянно зависал, к большому раздражению человеческого, а последний, пораженный глубоким атеросклерозом, или, возможно, каким-то другим недугом, испытывал органические трудности общего когнитивного характера. Что сделаешь, время неумолимо, женщине было далеко за семьдесят. Красивые когда-то руки, своим одним прикосновением к подставленному участку тела вызывающие чудесную тахикардию у лиц противоположного пола, теперь были обезображены артрозом и плохо слушались хозяйку.
Слова «дышите, не дышите… глубже, задержите», сказанные близко, приятным грудным меццо-сопрано, могли вызвать изменения выслушиваемого органа, именуемые в расшифровке ЭКГ положительной динамикой, даже у инфарктников со стажем. Теперь эти же слова превратились в банальную скороговорку, не вызывающую никакого изменения скучного сердечного ритма.
Суровы законы природы, не течет время вспять! Но кто придумал закон, не позволяющий отдохнуть натруженным рукам хотя бы на склоне жизни?
— Давайте я помогу. Что надо сделать? — электронный мозг, почувствовав через мышь уверенную руку, перестал капризничать. Вовка склонился над монитором.
— Перенести выписку, анализы, заключение из истории в амбулаторную карту, распечатать в трёх экземплярах, — напряжение в голосе спало, Вовкино ухо даже уловило обертоны некогда бархатистого женского голоса.
Даже у продвинутого пользователя, каким считал себя Владимир, на тройку случаев ушло четверть часа.
— Спасибо! — лучики радости в глазах старой женщины добавили морщин, но зато разогнали печать безысходности на красивом когда-то лице, — чем же мне вас отблагодарить, молодой человек?
— Я ваш новый хирург, — представился Владимир.
— А я участковый терапевт, то есть ВОП по-теперешнему, — старая врачиха чертыхнулась, — Ольга Николаевна. Пятьдесят лет стажа, считая сестринский.
— У вас ведь есть хирургические случаи? Передайте их мне, — осторожно начал Владимир.
— Диспансерных, что ли? Да навалом, — в голосе появилась утраченная когда-то твердость, — Их всех мне свалили, я ведь ВОП. Только вот что я вам расскажу, — женщина перешла на шепот. — Сорок лет назад я, начинающий врач, вела приём в другой поликлинике. Народу за дверью полно, — мысли и речь Ольги Николаевны приобрели стройность и смысл: — пациенты меня любили. Вдруг врывается в кабинет начмед и начинает орать: «Где журнал диспансерных?!» Я ему, мол, какие диспансерные, очередь из живых под дверью! Сорок лет прошло, где тот журнал, только бог ведает! Никто про этот журнал больше не спрашивал. А неделю назад приходит какой-то зам и говорит: «Где журнал диспансерных???» Вон моя карточка, вчера всю диспансеризацию за день прошла, хорошо, что в нашей поликлинике разрешили. Так я практически здорова! Как сорок лет назад. Правда, только на бумаге.
Свет воспоминаний, осветивший лицо Ольги Николаевны, постепенно погас.
«Это ведь даже не спираль, а какой-то круг, — Вовкин цветной сон стал черно-белым. — Ещё двадцать случаев»
Едва успев сложить амбулаторные карты, Володя услышал приятные раскаты мужского баритона.
— Сергеевич! Душа родная! Наконец-то! И ты сюда загремел! — Голос принадлежал человеку Вовкиного возраста, стоящему в конце коридора. На нем был белый халат, а шапочки не было, по причине густого роста черных кудрей, не терпящих никакого головного убора. Был он небрит, но широченная улыбка обнажала ровный зубной ряд, как сверху, так и снизу, и могла привести в уныние самого оптимистичного стоматолога.
Хоть убей, но Владимир не помнил волосатого обладателя приятного баритона. Он застыл в напряжении всех своих органов чувств, пытаясь вспомнить, где и когда они пересекались, и вспомнил! На субботнике, при уборке территории у института, у Вовки пропало ведро, в которое собирался мусор: упёр кто-то вместе с мусором. Так вот тогда, озираясь по сторонам, недоумевая, куда оно делось, Вовка и был встречен этой обезоруживающей улыбкой и сияющей белизной зубов, обладатель коих учился на соседнем втором потоке.
— Устроился втихаря, да я уже вчера знал, что тебя сюда законопатят! А я здесь наркологом, психиатром да психологом работаю. Жаль, что ты сюда раньше не устроился! Как мы намедни на профосмотр съездили! «Поезд здоровья» называется! Спиридоныч до сих пор очухаться не может. Какой нам стол в конце накрыли! Знаешь, что Спиридонович учудил, когда на осмотр дамы из административного корпуса пошли? Перетащил свою таблицу и причиндалы в кабинет к терапевту: «мне, мол надо знать, кто гипертонией страдает, для осмотра глазного дна!». Прикинь — все идут «топлесс» от терапевта, а этот бестия им якобы глазное дно рассматривает. А меня посадили в кабинет, где таблички «Психиатр-нарколог», «Лор» с прошлого раза остались, даже рефлектор был. А теперь прикол! Одна гражданка увидела рефлектор и прицепилась: «Посмотрите мне уши». Я напялил рефлектор, зрение себе перекрыл, «Ничего не видно», говорю! Она: «Почему?» «Слуховые проходы, — говорю, — очень узкие!» — соврал, конечно. «Вот и гинеколог мне тоже говорил: как у вас тут узенько!» — и ушла. Один ещё крендель заходит, «У меня прыщик на интимном месте вскочил! Что делать?» Послал в библиотеку. «Зачем?» — спрашивает. «Книги читать, а не интимные места свои рассматривать!»
Сказал и растворился в воздухе, только улыбка ещё немного повисела перед Вовкиными глазами.
Охапку амбулаторных карт Володька загрузил в свою транспортную койку. До сотни немного не хватало, и он вернулся в кабинет окулиста, верней, залетел на своей койке.
В койку к нему мгновенно прыгнула медсестра. Вовка ещё раз хотел упереться взглядом в дно декольте, но провалился ниже. Дна, как и самого декольте не было. Не было ничего. Восхититься красотой обнаженного тела Владимир не успел. Красота исчезла. Вместо смуглой, матовой кожи появилась бледная шагрень, глаза с поволокой превратились в бельмы, грудь сморщилась, повиснув мертвыми складками с точками сосков у самого пупка. Вовка грохнулся на пол от толчка костлявой ноги. Койка, ставшая похожей на дешёвый гроб, сделала вираж. Ведьма ловко управляла ею, держась за низкую грядушку, и направила ее по траектории на Вовку, без шанса на спасение. Но Вовка был малым начитанным. Он схватил глазной скальпель и процарапал вокруг себя круг по старенькому линолеуму. Успел. Ведьма промахнулась.
— Проверьте ему зрение, Семён Спиридонович! — завизжала медсестра-оборотень.
— Он по очереди? Где талон? — Фигура в черных трусах зашевелилась. — Я его не вижу. Окулист пустыми глазницами смотрел сквозь Вовкино тело.
— Ваши очки! — ведьма бросила футляр Семену Спиридоновичу. Окулист надел очки, навёл резкость: Вовка, как на ладони, ничем не защищённый, сидел на полу перед таблицей с набором букв, верхняя строчка которой начиналась буквами М и Н.
— Закройте левый глаз, — прохрипел хозяин кабинета, — называйте буквы!
Указкой, которая в его лапах превратилась в бильярдный кий, он ткнул в самый нижний ряд букв.
«Отвечу, отпустит» — почувствовал Владимир, но изобретательная ведьма подготовила другую ловушку. — У него уже было два посещения! Сестра заполнила фиктивный статталон!
— Третье не оплачивается, — врач в очках медленно развернул ужасный кий, продезинфицировал кончик и… направил в Вовкин глаз.
Володя почувствовал толчок, только не в глаз, а в бок. Его толкнул сосед справа, толкнул локтем.
Конференция закончилась.
***
Впереди, закрывая от Вовки президиум, с трудом поместившись на сиденье, высилась фигура травматолога, справа сидел окулист.
Когда, вдохновленные напутствиями, врачи встали, чтобы поспешить к ожидающим их больным, из президиума, после паузы, будто взятой гениальным актёром, раздалось: «Заведующие, останьтесь».
Предлагалось в поликлиники, входящие в так называемые ТМО (территориальное медицинское объединение), которые стали испытывать кадровый дефицит, откомандировать специалистов для создания потока больных в главный стационар, разумеется, на платной основе.
Сон Владимира Сергеевича оказался вещим.
В конце рабочего дня он получил командировочное удостоверение в отделе кадров в поликлиническое отделение, куда и отбыл на рейсовом автобусе следующим утром.
***
Зданьице как зданьице, не бог весть что, штукатурка ещё держится, три этажа, заборчик, огораживающий территорию, где расположены здание стационарчика коек на тридцать и гараж с неизменным символом всякого рода медучреждений — полноприводным уазиком, именуемым в народе «буханкой», блеклого серенько–голубого цвета с красными крестами на бортах. Владимир показал удостоверение в регистратуре, узнал, что ни окулиста, ни травматолога в поликлинике нет уже год, а прием ведут два с половиной терапевта и один стоматолог. Остальные специалисты — совместители из других учреждений, постоянно меняющиеся; завполиклиникой на больничном. Еще он узнал, что к нему записалось изрядное количество народа, и ему даже выделили медсестру.
Кабинет открыла девушка лет двадцати — ничего особенного: небольшого роста, даже маленькая, овал лица приятно круглился под темно-русыми волосами, подстриженными не коротко, но и не длинно. Лицо пока не скрыто маской. На чистой коже чуть заметные веснушки.
Улыбнулась, махнула ресницами.
«Глаза синие, улыбка приятная», — отметил Вовка, — халат ушит по размеру, выглажен аккуратно. На столе белый колпак».
«Сейчас соберёт волосы в пучок, наденет колпак», — подумалось Владимиру.
И точно — волосы были собраны, накрыты колпаком. Лицо от этого лишь выиграло.
— Ваша медсестра, Надежда, — сказала и быстро продолжила, — я здесь на практике, ещё неделя осталась, потом каникулы, а там и первое сентября — я в меде учусь на третьем курсе, а до этого медучилище закончила. Окулистом хочу стать. В кружок уже записалась и раз в неделю в ночь в глазной больнице на посту дежурства беру. Глаза ведь самое красивое в лице, — и одела маску.
«Зеркало души»— вспомнилось Владимиру: лицо у девушки теперь было скрыто. Всё, кроме глаз.
Их разрез, дуги бровей, ресницы-ёлочки, синева радужниц, распахнутые овалы зрачков-окон — все это гармонично подсвечивалось внутренним светом, светом, горящим, увы, далеко не в каждой душе, а только в чистой и светлой.
Есть же на свете счастливцы, которые не знают, как устроено глазное яблоко, не имеют ни малейшего представления о белковой оболочке, передней камере, сетчатке, всяких палочках и колбочках, слепых пятнах, проводящих путях, но имеют возможность смотреть в чьи-то глаза, ставшие тебе родными, и смотреть в них до бесконечности.
***
— К вам больше никто не записан. Это был последний пациент, — Надежда пробежалась глазами по электронному журналу записей, — всего тридцать человек.
— Ну, хорошо! — Владимир посмотрел на дверь. Дверь не открывалась, в коридоре наступила долгожданная тишина. Помощь получили все: с талонами и без, по записи и без записи, с толстенными, как тома, карточками, и зашедшие налегке с невинной просьбой: «А вы просто не посмотрите?»
— Так как этот ранорасширитель называется? — спросила Надежда, достав из кучи инструментов зажим с загнутыми крючком браншами.
— Труссо! — ответил Владимир.
— А я «штаны» вам подаю, чувствую, что не то, думала: «Сейчас закричит», а вы засмеялись.
— А что, бывает, кричат? — задал риторический вопрос Володя.
— У каждого один инструмент по-своему называется. Или вот турунда, — Надя взяла узкую полоску марли, — это и «ленточка», и «длинная», и «вожжа»!
— Ну да, приспособиться иногда трудно, — согласился Владимир.
— Чай я вам принесу, статталоны сдам попозже, а инструменты сейчас, чтобы до завтра их простерилизовали.
***
В свою холостяцкую квартиру Владимир возвращался тем же рейсовым автобусом. Вчера, получая предписание, он чуть не матерился — ссылка в поликлинику, хоть и, как он надеялся, временная, никак не способствовала его росту как оперирующего хирурга — но сейчас у него было хорошее настроение. Он не стал анализировать причины такой перемены, как-то не хотелось.
Хотелось, чтобы быстрей наступило завтра.
—
Автора рассказа: Александр Я.
Загрузка...
