Завещание (2)

Продолжение. Начало здесь>

В офисе у Владимира Алексеевича все собрались после десяти часов. Перевод текста был далёк от литературного, да и переводом его назвать было нельзя. Так, слова, мало друг с другом связанные.

Завещание

— Чёрт какой переводил с этого языка, — ругался Владимир Алексеевич, — как на нём вообще можно разговаривать?

— В греческом алфавите нет мягкого знака, — сказал Василий, — а в мордовском, если верить словарю, он есть в огромном количестве. Отсюда и трудности перевода.

— При чём тут мягкий знак? К корню прибавляют суффиксы, окончания, ещё какую-то хрень.

— Мальчики, — сказала Надежда, — давайте попробуем перевести совместными усилиями. Отдельные слова мы же перевели. Язык оказался эрзянский.

— Да какая разница, какой язык. Думаете, получится?

— Думаю да. Я преподаватель русского языка, во всех этих суффиксах, наклонениях, спряжениях, падежах я разбираюсь.

— Если бы английского, а то русский.

— А чем русский хуже? Я думаю, что первые два слова надо читать как «мялень азома», что, согласно словарю, означает завещание. Логично?

— Логично, — согласился Владимир.

— Дальше идут слова: «мон нумолов дригон каритон». «Мон» — это местоимение «я», а три непереводимых слова — имя, отчество, фамилия.

— У мордвы есть отчества?

— Переняли у русских. Как звали твоего прадеда, Васенька?

— Э-ээ… Харитон Григорьевич Зайцев.

— У венгров, дальних родственников мордвы, имена пишутся не как у русских. Сначала идёт фамилия, потом отчество или прозвище, потом собственно имя. У китайцев также, но это неважно. Посмотрите, Володя, как переводится слово «нумол»?

Владимир заглянул в компьютер.

— Заяц,— радостно сообщил он,— Надежда, давайте на «ты».

— Хорошо. Допустим, что буквы «х» у эрзи нет, тогда слово «каритон»— это Харитон, а «дригон»— это отчество — Григорьевич. В тексте есть похожее слово — «дриго», перед ним — «цёрам». «Цёра»— парень, сын. Очень часто мужчины называют своих сыновей в честь своих отцов. Значит — «цёрам Дриго»— сын Григорий. Соответственно — «стирм Олдай» — это дочь… Как бабушку звали, Васенька?

— Баба Дуся.

— Евдокия. Ну, Дриго на Григория тоже мало похож. Значит, это дочь Евдокия. У нас получилось: «Завещание. Я, Зайцев Харитон Григорьевич»… Разбираемся дальше?

Разбирались они ещё часа три и выяснили, что деньги и некие ценности спрятаны и хранятся в кресте на могиле тестя и тёщи завещателя, которых зовут соответственно: Чавкин Квомонь Квилё и Чавкин Доронь Марква.

— Ну и где они похоронены? — спросил Владимир Алексеевич.

Василий замотал головой.

— Хорошо, зайдём с другой стороны: где похоронен твой прадед?

— Не знаю, — честно признался Василий. — И я сомневаюсь, что такие имена будут написаны на православном кресте.

— То есть ты намекаешь, что мы не знаем не только, где искать, но и кого искать?

— Ну да.

— С тобой не соскучишься, Василий.

— Спокойно, мальчики, — сказала Надежда. — Сейчас разберёмся. «Квилё» это имя. Допустим, что у мордвы не было буквы «ф», как и у русских. Преподобный Серафим Саровский называл себя Серахвимом.

— «Х» у мордвы не было, — сообщил Владимир Алексеевич. – Помните «Каритона»?

— Я помню, — ответила Надежда,— а значит, «кв» это «ф». Филё… Филё… Что за имя такое?

— Филя, Филипп, — сказала Люба.

— Точно, — согласилась Надя,— Фомонь, Фомо…

— Фома, — подсказала Люба.

— Владимир, у тебя гениальная жена!

— Я знаю, — согласился Владимир Алексеевич. — Значит, мы ищем Чавкина Филиппа Фомича и…?

— И Чавкину… Марква? Марфа. А вот насчёт отчества… даже никаких мыслей.

— Хрен с ним, — отмахнулся Владимир, — значит, мы ищем могилу Чавкина Филиппа Фомича и Чавкиной Марфы… Батьковны.

— Ну как-то так, — согласилась Надежда.

— Тогда ещё один вопрос, не очень существенный, — сказал Владимир Алексеевич.

— Какой? — спросил Василий.

— А если наш клад уже нашли?

— Нет, не нашли. Отец, а потом и я следили за всеми сообщениями о находках, хоть как-то напоминающих клад. В нашем городе и его окрестностях за последние сто лет ничего не находили.

— А зуб мамонта?

— Володь, какой же это клад?

— Это я просто проверить твои слова. Действительно, следишь. Ну, и где мы будем искать чету Чавкиных?

— На кладбище.

— Это понятно, Вася. На каком?

— На самом старом, на Заречном. Там давно уже никого не хоронят.

— Если дать денег, похоронят и там, — сказал Владимир Алексеевич, — надо проверить.

С этими словами он снова сел за компьютер.

— Действительно, Заречное самое старое, два других более молодые. Ну, что же — поехали.

***

Они бродили по кладбищу часа четыре и вышли с него, перемазанные землёй, обожжённые крапивой и абсолютно без результата.

— И почему ему взбрело в голову прятать клад на кладбище? — спросила Люба.

— Крест на могиле может долго простоять, — стал объяснять Василий, — лет сто, а то и двести. Хотя я думаю, что прадед надеялся, что Советская власть так долго не простоит.

— Ну, власть простояла, — возразил Владимир Алексеевич, — а если за могилой не ухаживают или, если она не всесоюзного значения, то могут лет через семьдесят, а то и через пятьдесят снести.

— А за ней кто-то ухаживал? — Люба посмотрела на Василия. — Нет? И ты, Володя, сказал это после того, как мы четыре часа бродили по кладбищу?

— Ну, забыл, Любаш. И всё равно надо было проверить… Клад, по утверждению Василия, никто не находил. Значит, не там ищем.

— А где надо? — спросила Люба.

— Не знаю. Думаем. Завтра созвонимся.

***

Василий весь вечер бесцельно торчал в интернете и думал, думал. Ему попалась статья, где автор возмущался странностями русских, мол у них церкви забором огорожены, даже за границей, а у культурных европейцев их кирхи, костёлы и прочие стоят чуть ли не между домов без всяких заборов. «Ну, конечно, — подумал Вася,— церковная земля огорожена, там хоронят самых достойных из прихожан. Абы кого не похоронят. А быть похороненным за церковной оградой — это статус, как сейчас говорят».

В квартире Владимира Алексеевича раздался телефонный звонок.

— Алло, — сказал он сонным голосом.

— Вовка, их надо за церковной оградой искать, — сказала трубка возбуждённым голосом Василия, — там только особо отличившихся хоронили, взятку не дашь.

— Взятку могли дать родственники… Вася, два часа ночи, ты до утра не мог подождать?

— Не мог. Я думал, тебя это обрадует!

— Обрадовало. Завтра поищем. Спокойной ночи.

Утром Владимир Алексеевич и Василий без жён целый день колесили по городу, заглядывая за каждую церковную ограду. Крест с надписью «Чавкин» не находился.

— И что теперь делать? — спросил Владимир Алексеевич.

— В село надо ехать, откуда прадед происходит, в Пичаево. Может быть, там.

Тут в кармане у Владимира Алексеевича зазвонил телефон.

— Алло, — рявкнул он в трубку, — добрый… узнал. Нет, никто не умер. Не кладбищенский, а похоронный бизнес. Прикидываю, присматриваюсь… знаешь моё положение. А ты с какой целью интересуешься? На хвост хочешь сесть? Нет? А что? Из любопытства и сочувствия? И тебе удачи.

Владимир Алексеевич положил телефон в карман.

— Вот откуда знают? Ладно, завтра утром рванём в Пичаево, я за тобой заеду.

***

На следующее утро «БМВ» Владимира Алексеевича катил по трассе в сторону села Пичаево. Какое-то время ехали молча. Наконец, Василий решил прервать молчание.

— Говорят, что в том месте, где сейчас село Пичаево, жил мордовский князь. У него умерла любимая жена по имени Пичай. На месте её могилы насыпали высокий курган, а на вершине кургана князь приказал вырезать из сосны фигуру любимой жены. С тех пор село и зовётся Пичаево.

— «Пичай», может быть, и не имя вовсе, а название местности, а легенду за уши притянули. Это ты мне рассказал про Тадж-Махал местного разлива. Видел я его, не впечатлило. Белая такая хрень… нет, красиво, конечно, но не впечатлило.

— Нет, Володь, ты не романтик.

— Мне романтика денег не приносит.

— Тадж-Махал же приносит?

— В Индии да, приносит, там туристов море. А у нас в области нет ничего похожего, деревянная статуя Пичай вряд ли сохранилась. Область на туробъекты бедновата.

— Ну почему? Вон монастырь.

— И что? Мало ли в России монастырей? Если бы там Серафим Саровский хоть проездом, а так…

— Это да…

И тут смутная догадка озарила Василия, или воспоминания, или ещё что-то.

— Володь! Поворачивай в монастырь.

— Зачем?

— Поворачивай, проверить кое-что надо.

— Ну хорошо, сейчас…

Машина повернула на перекрестке, а Владимир Алексеевич вздохнул.

— С этого монастыря и начались все мои несчастья, — сказал он. — Тендер я выиграл на ремонт внутренних помещений. Монастырь передан церкви, но числится за государством как объект исторического значения. Когда всё сделал, оказалось, что нужна лицензия, хотя в тендере об этом ни слова не было сказано. Ну, штраф и прочие прелести, включая отстранение от госзаказов на год.

Машина Владимира Алексеевича въехала в распахнутые ворота во внутренний двор монастыря. Владимир Алексеевич и Василий вышли из «БМВ», оглядываясь и не понимая, что делать.

Настоятель монастыря архиерей Феодосий спешил им навстречу.

— Рад видеть вас, Владимир Алексеевич, в добром здравии. Знаю о вашей беде. Господь всё управит, уповайте на него.

Владимир припал к руке настоятеля, после чего сказал:

— Только на это и надеюсь, батюшка.

— И правильно. По какому делу к нам, Владимир Алексеевич?

— Да не по делу. Ехали мимо с другом, он говорит, что здесь похоронены его дальние предки. Он здесь очень давно был и очень плохо помнит, где их могилы.

— Как величать вас? — спросил архиерей смущённого Васю.

— Василий.

— Ваше стремление похвально. Даже очень далёких предков надо чтить. Как имя усопших?

— Зайцевы. Харитон Григорьевич и Марья Гавриловна.

— Ну, как же. Есть такие, — сообщил Феодосий.

Окончание в следующей публикации>

Автор рассказа: Анатолий Гусев

Ссылка на основную публикацию