Славка пропал, как и не было его никогда. Высоченный, здоровенный, в черном кожане, он совсем не походил на соотечественников, уезжавших на историческую родину. Те были интеллигентной наружности, и профессии имели интеллигентные: юристов, адвокатов, врачей. А этот – чистый бандит. И морда – бандитская. «Хоть и симпатичная такая морда» — хмыкнула про себя Галина.
Письмо от сына пришло через год. А в нем: «Прости, мама». И еще какие-то слова про жизнь, про новую работу, про боль, про ломки, и снова – прости, мама.
А потом Славик вновь шумно, как слон – в посудную лавку, ворвался в непривычно спокойную Галину жизнь.
— Эй, мать-героиня, принимай гостей из солнечного Иерусалима! – гремел он на весь дом.
Стол и холодильник наполнились «гостинцами».
— Кошерные блюда сейчас будем готовить, старуха! – смеялся он, повязав фартук на пузо и загнув рукава свитера.
И Галя заметила, какие красивые руки у Славки: сильные, уверенные, мужские руки. И почему-то в голову пришло: ее давно не обнимали мужские руки. Так странно. Она даже покраснела от этих мыслей. Славка, гад такой, будто услышал то, что думает про него Галя. Нагло, без церемоний, сграбастал в охапку Галю и унес в спальню.
Галя пищала что-то про «сорок лет — бабий век», про «стыдно», про «я не такая», но Слава только посмеивался, закрывая ей рот поцелуями. И после она, ошарашенная произошедшим, долго лежала и улыбалась в потолок. Оказывается, все – такая ерунда. И «сорок лет – бабий век», и «я не такая», и «стыдно». Ничего не стыдно! А она – молодая и прекрасная женщина!
— Мышь ты моя глазастая, — обнимал ее Славка.
Ну вот. Андрей называл Галю ласково «Одри». А для славки Галина – глазастая мышь. Ай… Да Бог с ней, с мышью. Рядом сильный мужчина, и это здорово.
Славка снова уехал и пропал навсегда. Он ведь ей ничего не обещал, правда? Какой смысл горевать? И Галина не горевала: был праздник, и прошел. Частые праздники вызывают зависть у Богов.
Еще через год вернулся домой Сережа. В его лице появились краски, в движениях – четкость и разумность, но глаза – полиняли. Глаза – старика. Ничего, Галя смирилась и с этим. Главное, что «существо» ушло из этого дома. И хотелось надеяться, что навсегда.
Сергей устроился на какую-то строительную базу сторожем на копеечную зарплату. С утра он шаркал тапками на кухне, собирая себе паек на суточное дежурство. Галина смотрела в окно на его сгорбленную фигуру и запрещала себе плакать. Пусть так, пусть. Это лучшее, что могло случится с ними.
Зарплату Сергей отдавал матери. Даже на одежду не тратился. Зато постоянно пропадал в церкви. А потом сказал Гале:
— Уйду в монастырь, мама. Пока — трудником. Даст Бог, примет меня братия. Может быть, получиться вымолить прощение у Господа за все черные грехи, что я творил.
— Это не ты творил, Сережа.
— Это я, мама. Прекрати, — он взглянул ей в самую душу. Галина поняла: «существо» боится Сергея, боится святого места, боится огонька, зажженного в душе сына.
Радость? Счастье? Покой? Да!
— Рано! Рано! Рано успокоилась! – шепнуло существо в одном из Галиных кошмаров.
Существо явилось к Сергею в образе какого-то бывшего дружка. Соблазнило, улестило, попутало.
— Да что ты паришься? Это даже не наркотик! Витаминка, попробуй! – предложил бывший дружок Сергею плоскую и маленькую таблетку, мгновенно растаявшую под языком, — Я сам на таких сижу, и – ничего, не зависаю, — убеждал он.
Кошмар вернулся. А «существо», понимающее, что денег в этом доме не водится, тайком от Галины набрало кредитов у ростовщиков в конторах «микрозаймов», расплодившихся бледной поганью по всей стране.
Существо жрало Сергея изнутри и не давилось. А проценты росли до невиданных размеров, и вскоре Гале позвонили ублюдки, питающиеся слезами и кровью людей, наживающиеся на горе детей и родителей, обирающие до нитки, не жалеющие никого и никогда.
Растерянная Галя ничего не соображала. Не было рядом умного и спокойного человека, способного внятно объяснить ей, что делать в таких случаях, протянуть руку помощи, обнять и поддержать. Она, ошалевшая от случившегося, не думая, продала квартиру.
А что Сережа? А Сережа умер от передоза. Существо, насытившись, ушло. Осталась от Сережи могила. Они там, на кладбище, все рядышком лежат: дедушки, бабушки, отец и сын. И глаза у них – одинаково ласково смотрят и светятся мудростью.
Галя поселилась в заброшенной деревеньке родителей, в скромном домике с прожорливой печкой. Летом тут было хорошо, привольно, и пахло ромашкой. А зимой – тоска и одиночество. И ночные кошмары: Сергей стоит в яме, а она носком туфли откидывает грунт в яму, и мелкие камешки с песком летят прямо в глаза сына.
В последнее время здоровье стало подводить. Мучили головные боли, распирающие черепную коробку, и Гале казалось, что несчастная голова сейчас просто расколется с хрустом, как астраханский арбуз. Жить не хотелось.
Под дверью что-то пищало полночи. Галина лежала в постели под тремя одеялами, стараясь не двигаться, чтобы не выпустить скупое тепло. Экономила на дровах – пенсия мизерная. Мороз убивал все живое вокруг безжалостно. И Галя, спрятавшись в продуваемой всеми ветрами избушке, старалась не думать о жертвах злого мороза. Она думала, что пищит какая-нибудь «глазастая мышь».
— Что же ты плачешь, неужели тебе не найти старый валенок или фуфайку, или норка твоя недостаточно теплая, дурочка? – шептала Галина.
Но «глазастая мышь» вдруг так громко, так отчаянно, на последнем дыхании своем, взвыла тоненько, по-детски, что Галина, как ужаленная, подскочила с постели, отдернув от себя толщу одеял. Рванулась, шлепая босыми ногами к двери, распахнув их, впуская в дом облако убийственного ледяного холода.
Маленькое создание умирало на пороге, не в силах бороться уже за свое существование. Галина, не думая, сгребла существо с охапку, прижав к себе. Быстро-быстро, побежала в постель, сохранившую хоть какое-то тепло. Нет. Нельзя. Животное умрет. Сначала в прохладную воду его окунуть. Нет. Да что же делать-то, Господи?
Создание само знало, что делать. Оно прилипло тощим животишкой к Галиной груди, чтобы наполнить слабое тельце человеческим теплом. Потихоньку оклемалось. И Галя чуть не расплакалась и не расхохоталась одновременно: до чего забавный щенок! Малюсенький, с розовым язычком и потешной мордочкой. А глаза… Голубые глаза, с яркой точкой зрачка. И белая манишка под грудью. Да откуда ты взялся, чудик?
Это после она узнала, что «чудик с голубыми глазами» оказался собакой благородной породы «хаски». Видимо, помесь с каким-нибудь барбосом. Ненужный брак. Наверное, хозяева, разочарованные покупкой, вышвырнули животное на верную гибель. Бог им судья. А Галине – радость. Так и осталась Мышка жить у нее. Два одиночества – верная дружба.
Мышка оказалась умной собакой. Нет, она не размышляла о высоких материях и смысле жизни. У Мышки все просто: есть, спать, охранять и кого-нибудь любить. И эту любовь Галина Петровна чуяла нутром, словно ее с Мышкой соединяли пушистые, похожие на ангорскую пряжу, нити. Галина воля – она бы с Мышкой не расставалась ни на минуту. Но собака любила уличную прохладу, дома ей не нравилось.
Вот и сегодня Мышка радостно крутила пушистым хвостом, завидев хозяйку. Прежде чем ткнуть аккуратный нос в миску с кашей, Мышка несколько раз подпрыгнула, пытаясь дотянуться языком до лица Галины, лизнула ее ладони и сочувственно заглянула в глаза женщине, мол, что, голова болит? Эх ты, Галя, Галя, ложись в снег! Все, как рукой снимет.
Галина Петровна коснулась спины Мышки: мокрая. Опять в снегу спала. Ну, ничего… Мышка, собака закаленная. Ей в снегу спать – первое удовольствие.
Вдруг Мышка насторожила чуткие уши, втянула ноздрями воздух и залилась по-девчачьи звонким лаем.
— Хозяйка! Эй! – крикнул кто-то за забором.
У Галины прямо сердце екнуло – до боли голос знакомый. Не чувствуя ног, с трудом пробралась по снежной каше к калитке. Мимоходом глянула на себя – чуть обратно не убежала. Вид, как у «прости Господи», непонятно кого. На ногах – опорки, куртка старенькая на смешной, ненарядный халат накинута. На голове – черти что! Гулькой волосы заколоты – как есть – бабка яга!
Ай, бабка и бабка! Что теперь…
Открыла и чуть в снег не села. Славка собственной персоной, после стольких лет разлуки, явился – не запылился! Постарел: ежик волос стал серебристым. Морщины на лице легли глубокими бороздами. Потолстел чуток. А все равно – хорош: моложав, зубы все на месте, загар, и улыбка такая озорная, как раньше!
— Привет, Галина Петровна! Сто лет, сто зим! Насилу тебя нашел, город на уши поднял! А ты здесь окопалась. Мышь, и есть мышь! – рокотал Славка.
За его спиной возвышалась блестящая громадина – джип. Слава открыл багажник и давай, сумки, одну за одной тягать.
— Не съест меня зверь твой? – поинтересовался.
— Не съест, зацелует до смерти если только, — рассеянно отвечала Галина. (Что же ты, как снег на голову, зачем это все)
Слава и внимания не обратил на ее метания. Или сделал вид, что не обратил. Мышка (предательница) запрыгала, заскакала, упала на передние лапы, попу оттопырив, и хвостом вертит не хуже вертолета. Славик смело к ней руку протянул, а та – бряк на спину: почешите мне пузцо, и я – ваша навеки!
В домике стало тесно и шумно от его присутствия. Пока он раскладывал свои гостинцы, Галина юркнула в боковую комнатушку, где переоделась в симпатичное платьице, причесалась и… (гулять, так гулять) мазнула помадой губы. А потом, бочком, бочком, вдоль стеночки, к остывшей печке – для гостя надо создать комфортные условия. И хорошо, что хоть чисто в ее старенькой халупе. Нищета, да, и стесняться тут нечего. Но зато полы помыты, и скатерть ажурная на круглом столе.
Славка отрезал от здоровенной голяшки тонкие, почти прозрачные ломтики и выкладывал мясо на тарелку. Открыл вино. Положил в вазу ароматные фрукты. А Галина Петровна варила картошку. Горбыль в печке весело потрескивал, и было в домике уютно и тепло.
— Слушай, Галинка, вот сижу с тобой, и такое чувство у меня, что я, наконец-то, дома, — сказал ей Славка, — что мы дураки с тобой такие? Что мы все время кругами ходим, приличия какие-то соблюдаем, зачем? Вся жизнь, вся жизнь у обоих в тартары…
— Зачем тебе моя жизнь, Славка? Не жизнь, а горе бесконечное… И ты ведь женат, я знаю, и дети есть, и внуки, — ох, как не хотелось ей говорить сейчас о детях, внуках.
— Похоронил я жену. Давно. А дети взрослые. Внуков люблю. Но они современные такие, им моя личная жизнь – по барабану. Могу жениться, могу просто так «девушку» завести, — Славка поводил плечами – хвастался.
— Женись, заводи. Мне-то зачем эти твои разговоры? – ответила Галина.
— Так я на тебе жениться собрался, Галя. Давай поживем, как люди, в тепле и достатке. Хочешь, я тебя с собой увезу. Не хочешь – здесь дом поставлю. Собаку твою удочерю, — Славка хохмил, но Галина чуяла: волновался, нервничал этот веселый Славка, в глаза заглядывал и… краснел. (Что, престарелый богатырь, не «шешнадцать» твоей «девушке». И даже не сорок. Поцелуем не утихомиришь.)
— Ты прости меня, Галина. За несчастье свое прости, за то, что улетел за границу, оставил тебя одну с бедой наедине. Я ведь и женился, дурак, назло вам с Андрюхой. И любил тебя не меньше, а, может, и больше, чем Андрюха. И крутило меня, и вертело, а все как-то… не в масть… Ты подумай немножко, я тебя не тороплю. Но все-таки… потороплю. Жизни сколько нам с тобой еще осталось. Может, поживем?
Галина Петровна с удивлением обнаружила: головная боль куда-то улетучилась. Она подошла к окну. Там падал пушистый, как хлопья гагачьего пуха, снег. Мышка, наверное, опять прямо на улице спит, разгильдяйка.
Она отвернулась от окна и улыбнулась Славке загадочно:
— Я подумаю, Славик, хорошо?
Маленькая избушка Галины Петровны, с белой шапкой на крыше, освещенная ярким фонарем, окруженная вихрем снежинок, была очень похожа на игрушечный домик внутри стеклянного шара.
Может, Боги, взглянув на него, пожалеют живущих внутри, и не станут тот шар разбивать?
—
Автор рассказа: Анна Лебедева
Канал Фантазии на тему
(3 оценок, среднее: 4,00 из 5)
Загрузка...
