Петр сидел за отдаленным столиком в кафе. Сквозь панорамное стекло ему открывался прекрасный вид на Москву-реку. Крепкий двойной эспрессо исходил струйкой пара в кружке. Телефон не гасил экран из-за приходящих дурацких оповещений. Три часа дня. На сегодня работа была окончена, но Петр не спешил домой.
— Может быть, вы желаете заказать еще что-то? У нас есть отличный трюфельный чизкейк, — защебетала рядом официантка, с нескрываемым интересом оглядывая симпатичного мужчину.
Петр устало кивнул ей. Ни чизкейк, ни даже стейк с кровью не смогли бы утолить тот пустой и сосущий голод, который пронизывал его всю последнюю неделю.
Радостная официантка упорхнула и через минуту вернулась с десертом. Она избыточно любезно поставила тарелку перед гостем, разложила приборы в чехлах, а потом незаметно сунула под один из них стикер с номером телефона.
Петр вытащил его, вздохнул, потом кинул беглый взгляд на смазливую девушку в черном фартуке, которая уже обслуживала других посетителей. Слишком просто, вся напоказ, плоская, таких сотни. Черти останутся голодными. Да и признают они только одну хозяйку, что таить.
Петр смял листок и отодвинул от себя в сторону.
* * *
Смолоду отец, человек старой закалки, твердил, что жениться нужно на той, кто не вставит и слова поперек. На скромной умнице и чистоплотной красавице, чьи умелые руки и дом приберут, и картошки нажарят, и мужа обогреют.
Петр отца слушал, но не слышал, хотя живым примером тому была его мать. В их большой квартире на западе Москвы всегда была идеальная чистота. И каждый день на столе были первое, второе и третье. И Петр, и его отец воспринимали это как данность и само собой разумеющийся факт.
Приводить подружек домой Петр стал в старшей школе. Их было много, дольше полугода никто не задерживался. Харизматичному, остроумному Петру было интересно с ними ровно до тех пор, пока дамы не были изучены полностью до мозга костей. Когда все секреты открывались, а интрига переставала подкармливать адреналином, отношения гасли, как залитый водой костер.
Мать пассий сына принимала приветливо и никогда ни об одной плохо не высказывалась. Зато отец во всех находил изъян, едва увидев. То грубая, то вульгарная, то слишком языкастая, то смотрит рыбой. И тут же ставил в пример дочку соседки (директрисы в средней школе) с нижнего этажа — Машу. Мол и школа с золотой медалью, и в университет на бюджетное отделение поступила, и борщ варить умеет, и собой недурна.
— Да что ты заладил с этой Машей? — как-то накинулся Петр на отца.
— Заладил не заладил, а позови девку в кино, — тоном, не терпящим возражений, отчеканил Татаров-старший. — Потом спасибо скажешь.
И Петр позвал. Это был тот случай, когда вроде бы не к чему и придраться: милое личико, каштановые локоны, платье чуть ниже колена василькового цвета, серое пальто, талия, рост сто шестьдесят. Словом — идеально.
Маша рассказывала ему о том, как прилежно она учится. О том, как напекла ватрушек для всей группы на свой день рождения. О преподавателях в школе, детстве с куклами, о том, как мальчишки дразнили за большие карие глаза во дворе.
Петр ощущал себя странно рядом с этой девушкой. Приторно-правильным, что ли. Его прежние подружки были иными. Кристина играла на гитаре и ненавидела готовить. Зажигалка Вика с пятнадцати лет носилась по ночной Москве в седле мотоцикла, просыпая пары и сдавая хвосты за семестр по полгода. Жанна выращивала дома хищные растения и держала змей, коих кормила живыми мышами и цыплятами.
Молодые люди сходили в кино. Петр из вежливости пригласил соседку в кафе. Они выпили по чашке чая. Он проводил девушку до квартиры, принял робкий поцелуй в щеку. А когда дверь закрылась, выдохнул.
С того дня отец все плотнее наседал на Петра и периодически настаивал, чтобы тот пригласил Марию то на одно семейное торжество, то на другое. Та вела себя сдержанно, очень тактично и держалась всегда с улыбкой. Незаметно все родственники и знакомые стали воспринимать ее как невесту Татарова-младшего.
— А когда свадьба-то, Петруша? — спросила однажды зашедшая в гости тетка Марина.
— Чья? — удивился молодой человек.
— Как чья? Твоя с Машенькой, — хлопая театрально накрашенными жирными ресницами, вопрошала родственница.
— Не знаю! — огрызнулся Петр и устремился на широкий балкон гостиной, где курил отец.
Татаров-старший принял агрессию сына со спокойной выдержкой.
— Ты пойми, Петь, жена, она не должна мужиком помыкать, — глядя в окно на размеренно плывущие облака, вещал он.
— А ты, значит, можешь помыкать мной, да, бать?! — Петр кипел. — Я сам разберусь, на ком мне жениться и жениться ли вообще!
— Значит, так. — Татаров старший одним четким движением затушил окурок в пепельнице. — Можешь еще полгода шляться по своим юбкам, пока строят дом, где будет ваша с Марией квартира. После этого — свадьба, и мы с матерью помогаем тебе открыть любое дело. Будешь семейным человеком и на себя работать, нечего в этих продажных шарашкиных конторах штаны протирать, как твои однокурснички, и по бабам шоркаться. И не дай боже ты разведешься!
Петр застыл.
— Мы о твоем будущем заботимся, сын, — отец посмотрел на него. — А если не устраивает, то получишь диплом и вперед, на вольные хлеба! Крутись сам, может, к сорока годам и наскребешь на двушку в спальном районе за МКАДОм.
* * *
Свадьбу играли в последний день лета. Накануне Петр порвал с последней подружкой, как и велел отец. После того разговора в конце января на балконе Петр стал молчаливым. Задор и остроумный юмор сменились раздражительностью и возвращались только в компании очередной взбалмошной красотки.
Парень не был глупым и понимал, что отцовский план дает ему больше плюсов, чем минусов: своя квартира, положение, бизнес, умница-жена. Разве что «химии» между ними так и не возникло. Хотя Маша за прошедшие месяцы, кажется, действительно влюбилась, и смотрела на него, каждый раз пунцовея щеками, как свекла. Петр даже усмехнулся. Ну еще бы: молодой, красивый, перспективный, образованный.
Глупо было отказываться от родительских даров. Показать характер можно всегда, но стоит ли? «Соглашусь, а там через пару лет можно и развестись, когда уже все устаканится, и отец угомонится», — решил Петр.
Татаров-старший, как и обещал, помог сыну открыть мебельный магазин. У хваткого, практичного и расчетливого Петра дело быстро пошло в гору. Маша с первых дней в новой квартире вжилась в роль, к которой готовилась — примерной жены. И это при том, что устроилась учительницей в частную школу. Она баловала мужа домашней выпечкой, готовила и делала все, чтобы Петру было приятно возвращаться домой, куда тот не очень-то и спешил зачастую. Но со временем Петр даже по-своему прикипел к супруге, стал обсуждать с ней деловые вопросы, советоваться. Однако химии так и не было.
Петр честно пытался первый год быть верным мужем. И с каждым месяцем ощущал нарастающую пустоту, которая жрала его изнутри. Впервые он сорвался после годовщины свадьбы, когда в магазин пришла устраиваться новая сотрудница. С того момента отношения на стороне стали немного глушить пустоту. Черти слегка встрепенулись. Они получали свою пищу, но, кажется, этого было недостаточно.
* * *
Тот день у Петра с самого утра начался суматошно. Он разрывался, пытаясь найти машину для перевозки новой поставки мебели, разбираясь с зависшим компьютером сотрудника и жалобой недовольной клиентки, которой нерадивые грузчики ударили уголок шкафа при подъеме на этаж. Голова его кипела.
На поздний обед молодому директору удалось вырваться лишь в четвертом часу. Петр торопился к кафе, на ходу отвечал бухгалтеру по телефону и перебирал накладные в папке. Он взбежал на крыльцо, спешно толкнул дверь и не заметил, как ударил ей выходящую девушку. Послышался вскрик. На пол полетела папка с бумагами. Петр выругался про себя и протянул руку, чтобы помочь барышне подняться, открыл рот для извинений, но его опередили:
— Ты куда несешься, совсем ослеп?! — гневно воззрилась на него с пола пострадавшая.
Петр что-то промычал. Выглядело это, учитывая его должность и ситуацию, максимально нелепо.
Девушка раздраженно ухватилась за поданную руку. Встала. Отряхнулась, продолжая осыпать Петра ругательствами. А тот и не слышал, лишь ощущал, как притихли внутри чертики. Такого прежде не случалось. Обычно они хищно облизывались в предвкушении очередной интрижки или безмолвно требовали, создавая ту самую пустоту. Но сейчас будто увидели того, кого не смели ослушаться.
— Простите, простите, ради бога, — наконец с казал Петр. — Работа совсем глаза застлала, каюсь. Позвольте загладить вину и угостить вас чашкой кофе?
Роман с Вандой начался иначе, чем все прочие. Не быстро, но обволакивающе. Когда он предложил встретиться еще раз, она устремила зеленые глаза на кольцо и спросила, подняв уголок губ:
— А это не помешает?
— Это никогда мне не мешало, — последовал ответ.
Она ушла из кафе, проведя рукой по его шее и плечу. Петр вернулся на работу сам не свой, а потом и домой тоже. Машинально съел голубцы, поговорил с женой, сделал обычные вечерние дела.
Черти были взбудоражены, требовали, гнали его к ней. К той, которая впервые приструнила их.
—
Автор рассказа: Вилена М.
Загрузка...
