Мама строгая была

В шестой школе Оксана отработала три года, с девяносто пятого по девяносто восьмой — в должности секретаря. А потом ушла в декрет. Через полтора года обратно так и не вернулась: копейки, которые там платили, не стоили траты времени и сил. Она давно нашла другую работу и была вполне довольна жизнью.

Директриса шестой школы, дама весьма своеобразная, при каждой нечаянной встрече с Оксаной не забывала напомнить о «позорном бегстве» последней, о безответственности и разгильдяйстве. Оксане слова директора, как об стену горох. Совесть не мучила. Пускай бухтит, подумаешь…

Татьяна Федоровна Козлова совершенно не походила на типичного школьного директора. Ну как выглядят педагоги: строгая одежда, аккуратная прическа – все подресс-коду, все по правилам. Не захочешь, но вытянешься в струнку и будешь внимать словам руководителя: никакого панибратства и вольностей. Авторитет!

Но эта женщина составляла исключение. Вместо прически – растрепанная седая шевелюра, аля Крупская, кое-как убрана в пучок шпильками, и эти шпильки ежовыми иголками вечно лезут во все стороны. Полное отсутствие косметики на обветренной коже. На ногах – колготки. Нет. Не капроновые, а самые настоящие трикотажные колготы, Бог знает, какой давности производства.

Оксана, когда на работу устраивалась, не понимала, с кем разговариевает: с директором или с уборщицей? Разыгрывают ее, что ли? Ведь и речь у Козловой совсем не походила на речь интеллигентной женщины. Складывалось ощущение, что Козлова сейчас вскочит из-за стола, схватит швабру, и, ругая власти, начнет энергично возить грязной мешковиной по полу.

Но на самом деле теткой Татьяна Федоровна была не вредной, Оксану не донимала, да и вообще в кабинете находилась очень редко, вечно «пазгая» по кабинетам высших инстанций: то отчитывалась в отделе образования, выплакивая для школы бесплатные (по закону, между прочим) учебники, то обивала пороги глухослепых чиновников, выбивая дополнительные материальные средства для ремонта, не желая терроризировать родителей учеников требованиями сдать деньги «на шторы». Ибо (по закону, между прочим) любое вымогательство преступно.

Козлова жила в Новой деревне. На работу и с работы ездила на автобусе. В деревне у нее был личный дом и небольшая усадьба в десять соток, где росла картошка и капуста. Где коза Матрешка свободно разгуливала по огороду и частенько запрыгивала на крышу Козловской избушки.

Татьяна Федоровна копалась на огороде, ругалась с Матрешкой, добывала в лесу грибы и ягоды. Часто являлась в школу с руками, уляпанными фиолетовыми пятнами (чернику собирала по летнему делу), с вьевшейся грязью (копала картофель). Маникюра эти руки не знали никогда, зато с лопатой и вилами управлялись ничуть не хуже, чем с бесконечной чередой документации школьного делопроизводства.

Очень интересные у Козловой были взгляды и на современную жизнь. Когда Оксана объявила о своем интересном положении, директриса пыхтела как встревоженный еж.

— Это че такое? Это как? Меня мама в табаке родила. Родила, рогожкой укрыла, и пошла дальше табак окучивать! Колхоз! План! А сейчас какие цацы пошли: годами декрет длится! Чего там беречься? Где они там переработались?

Оксана не обижалась. Ну что поделать – такая вот женщина. Интересно было бы полюбоваться реакцией директора на то, если бы ее секретарь вдруг разродился бы на рабочем месте, а потом, прикрыв новорожденного «учебным планом на 1999 год», вновь застучал на противно гудящей электрической печатной машинке.

И еще один маленький пунктик был у Козловой. Мелочишка. Глупость. Несущественная деталь… Но…

Татьяна Федоровна мечтала женить сына. Сыну Петру было уже тридцать четыре года, а он до сих пор вел холостяцкий образ жизни: сидел у маменьки на шее, ни о чем не заботился и попивал молочко от Матрешки. Женат был несколько раз. Ну как женат, официально игралась лишь одна свадьба, после которой незамедлительно последовал развод. А потом… Потом, как модно говорить в наше время, «все сложно».

Страданий Татьяны Федоровны никто не понимал, даже обственный сынок. А ей хотелось его пристроить, наконец. Внуков дождаться! Выдохнуть облегченно: Петя в хороших и надежных руках!

Но, при невероятном количестве свободных, незамужних женщин, хороших и надежных женских рук, увы, не находилось. Об этом Козлова сетовала не раз во время чаепития, которое устраивала два раза в день: утром и в обед. И этими разговорами она осточертела Оксане. И Оксана уже помнила наизусть всех невест Пети.

Татьяна Федоровна ставила кипятила в стакане чай, насыпала в него заварку и вытаскивала из шкафа сушки. Иногда – банку вишневого варенья, обладающего невероятным ароматом. Правда, лакомиться им невозможно – косточки, косточки, косточки, черт побери! Оксана то и дело, сплевывала их на блюдце, боясь нечаянно подавиться.

— Ну так вот, — Козлова наполняла чаем свое блюдце и шумно тянула напиток, взявшись за посудину двумя руками, — нашел Петя себе девку…

Ну, девка и девка. Совершеннолетняя. Здоровая. Образование – десять классов. Гуляют они первый месяц, второй. Я заволновалась: что они гуляют? Какой смысл в гуляниях этих? Я и говорю Пете: женись. Петя женился. Привел ее домой. Живет. Из комнаты не выходит. Воду не носит. Пол не метет. Суп не готовит. Козу не доит. Ничего не делает.

Один раз с работы приезжаю, смотрю, Петя в тазике грезится, чашки ополаскивает. Тут меня и сгребло: как так-то? Это что за принцесса! Ну, и Петя развелся.

Оксана спросила:

— А что в этом плохого, если муж помогает по хозяйству?

— А баба для чего? Это ее забота! – парировала Козлова.

Оксану коробило критичное отношение свекрови к невестке.

— Ну вы же ничего не объяснили девушке. Может, она стеснялась?

— Лентяйка она. Вот и все! – Татьяна Федоровна была категорично настроена. Возражений слышать не желала.

— Потом с другой Петька начал встречаться. Такая же белоручка! Ей – подарки, цветы, рестораны… Смотрю, у меня от зарплаты с гулькин нос остается. Все для нее Петя клянчит, выпрашивает. Ну я дала этой невесте поворот-разворот. Нам такие не нужны!

— А почему ваш Петя на работу не устроится?

— Потому что работы нигде нет! – и попробуй, возрази директрисе.

Третья не уделяла должного внимания Пете. Он от нее приходил всегда голодным. Даже чаю не предлагала, эгоистка. Четвертая бросила через две недели. Петя, видите ли, просто попросил пришить оторвавшуюся пуговицу.

— Ну а пятая мне прямо в лицо кинула: «Я и не удивилась нисколько, что у такого морального урода должна быть именно такая маменька, как вы!»

— Так и сказала? – Оксана отставила в сторонку чашку.

— Именно так! Именно! – подтвердила Козлова. — Я все хочу пригласить тебя, Оксана, в гости к себе. У нас воздух свежий, яблони и вишни в саду… Приедешь?

— Нет, благодарю, Татьяна Федоровна. Как-нибудь обойдусь! Меня, вы знаете, муж не пустит, — Оксана поставила точку в разговоре.

Козлова приуныла.

— Жаль. Ты – хорошая. И посуду сама намоешь, и строгая. А… подружки у тебя есть приличные?

***

Со временем Оксана прекратила обращать внимание на «пунктик» директрисы. Все молодые педагоги уже побывали в гостях у Козловой, и тайком от нее рассказывали секретарше:

— Ты бы видела ее сыночка. Это не мужчина, а курдюк, набитый жиром. Лет семь назад красивый парень был. Но Козлова его «залюбила». Он даже с дивана не встает! Мать по дому шуршит, а он – ни с места! Омерзительный!

Поразительно, как можно было до такой степени не любить себя, превратив собственного сына в этакого идола! Что не так с Козловой?

***

Оксанка уже готовилась к декретному отпуску, считала денечки. Ей постоянно хотелось спать, и она ловила себя на том, что пару раз засыпала прямо во время печатания очередного приказа под диктовку Козловой. Даже гудение печатной машинки не мешало. Даже окрики директрисы в чувство не приводили.

Перед уходом Оксана притащила на работу торт «Клубника со сливками», нежный, праздничный, йогуртовый, легкий, необыкновенно вкусный.

— Такие деньжищи потратила, дурочка! – ругала Козлова Оксану, с жадностью поедая лакомство, — отродясь такого не пробовала.

И это было более, чем странным. Неужели Татьяна Федоровна никогда не баловала себя чем-то лучше засахаренного варенья с сушками? Оказалось – действительно, никогда.

— У меня мама строгая была. С детства приучила: жить надо не в свое удовольствие, а во благо! Тятя с войны пришел весь искалеченный. Так мама все ему отдавала, все! А мне страшно, я его отродясь не видела. Смотрю, как мама ему масло подает, молоко, и думаю: вот бы мне такой, как тятя стать. Вот у меня бы ног не стало… Тогда и масло, и молоко, и косточку из щей дали…

Мама, не то, что нынешние девки: избалованные! Строжила! Я училась на одни пятерочки! Четверку, помню, один раз принесла, так три дня на горохе в углу стояла! – Оксане казалось, что Козлова гордится этим.

— Замуж меня она выдала. Свекровь не нарадуется. У меня все в руках горело: белье в трех водах на ключе полоскала. На веревке развешиваю – белее белого. С мороза, бывало, принесу, на мужа чистую рубашку надену, он рукой так ее гладит, гладит… На меня смотрит как на божество! А я и была – Божество! Учительница ведь, а домашними делами не брезговала – с утра до вечера! Все им! Как мама учила!

А Петя родился, так ни дня в яслях не был. И я в декрете всего месяц побыла. И так любила своего Петеньку, что готова была наизнанку вывернуться, лишь бы ему было хорошо! Мама с ребенком мне не помогала. А свекрови я Петю редко оставляла, сама справлялась. А то что же получается: родила и на бабку сбросила. Зачем и рожать тогда?

Когда Пете десять лет исполнилось, муж от нас ушел. Вот такой подлый человек. А я духом не падала – растила сына одна. А еще занималась активной деятельностью в школе. Руководство меня ценило. Хотя от усталости голову поднять иной раз от подушки не могла. И мама заболела – ухаживать надо было за ней. Хорошо, свекровка на себя заботы о Пете взяла – чувствовала за собой вину за собственного сынка.

— А почему вас муж бросил? – спросила Оксана.

Козлова отрезала себе еще один кусок торта. Откусила. Прожевала. Зажмурилась от удовольствия.

— А… Старая стала. Вот и ушел. Я ведь некрасивая. Как вокруг мужика ни крутись, а если старая стала – он другую найдет. Мама тогда как ругала меня, как ругала! Хоть и слабая уже была, а как начнет:

— Дура ты, Танька. Дура. Плохо за мужиком следила! Любовнице космы не повыдирала!

А как я буду космы выдирать? Я же учительница. На меня ученики молились. Зачем мне такой позор?

— А сколько вам лет было? – Оксана ничего не понимала.

— Двадцать восемь лет. – Ответила Татьяна Федоровна.

Двадцать восемь лет. Старая. Некрасивая. Да что же это такое, господи? В уме ли вообще Козлова? Что это за муж? Что это за мать вообще? Что это за жизнь?

Оксана хотела промолчать. Но слова так и просились на волю. И она, тряхнув густой челкой, не выдержала:

— Что вы сделали с собой? Это же уму непостижимо! Как можно считать себя старой в двадцать восемь лет? Как можно так себя не любить? Не уважать, не ценить? Вы меня простите, Татьяна Федоровна, но неужели вам себя нисколько не жалко? Вы же совершенно себя забросили!

Ей много чего хотелось сказать еще: что Козлова выглядит, как гороховое чучело. Что именно Козлова развратила собственного мужа своим, никому не нужным самопожертвованием. Что именно так сейчас развратила и сына, лежащего целыми днями на диване тюленем.

Мама строгая была

И еще – таких матушек, как мама у Татьяны Федоровны, нужно изолировать от общества. Глупая, полусумашедшая, жестокая дрянь! Оставлять ребенка голодным! Ставить в угол за отметки! Унижать, обижать, ненавидеть за промахи? Какая тварь!

Но Оксана не сказала таких слов. Смысл? Козлова ее все равно не услышит…

***

Сына Тошку Оксана решила отправить именно в шестую школу: до дома недалеко и вообще… Все таки, учителя знакомые, мало ли. Директриса встретила ее радушно.

— Ну вот, вырос твой сын. Хорошо. Одобряю.

Выглядела она все так же. Только седины прибавилось.

— А сама что? Придешь к нам? Вакансия имеется, — начала Козлова издалека.

— Нет, Татьяна Федоровна. Ушла в другую отрасль.

— Ну и зря. А что, Ксения, подружки холостые у тебя есть? Никак не могу своего Петьку женить…

Оксанка возвела глаза к потолку.

— Вы когда о себе подумаете, Татьяна Федоровна?

А директриса сделала вид, что совсем не слышала Оксану.

***

Она умерла ровно через три года. В больницу, где лежала Татьяна Федоровна, приходили коллеги, прибегала Оксана. Она готовила парные котлеты и наливала в бутылку свежевыжатый морковный сок. Однажды притащила лоточек с бутербродами с красной икрой.

Козлова ела плохо. Уже уходила потихоньку из этого мира. Ждала сына. Но сын так и не явился к матери. Та не обижалась, всячески оправдывая его: мол, бросила Петю одного, и дома ни супа не сварено, ни порядка нет…

В последний раз, когда Оксана пришла в бокс, она уже и в себя не приходила.

***

На похороны сын так и не явился. За могилой Татьяны Федоровны ухаживала Оксана. Жалко – даже крест не подновлен. А ведь заслуженный учитель. Все забыли, как на нее молились ученики.

Ее дом в Новой деревне благодарный сыночек Петя вскорости продал и купил себе небольшую квартиру в городе. Говорят, женился на очень хорошей женщине. Правда, на диване валяться сутками ему теперь не позволяют. Работает на заводе грузчиком. Дети пошли…

Но мамину могилу так ни разу и не навестил…

Автор рассказа: Анна Лебедева

Канал Фантазии на тему

Ссылка на основную публикацию