На высоком западном берегу Цимлянского водохранилища стоит небольшая станица, из которой жизнь уходит с каждым годом. Сейчас в ней осталось не более ста домов, а во времена Петра I здесь, на берегу Дона, был бойкий городок с базарной площадью и церковью. Поселение то разрасталось, то приходило в упадок. Последние годы славы пришлись на начало ХХ века, а в Первую мировую отсюда ушел на фронт целый казачий полк. После того как в начале девяностых развалился последний колхоз, молодые станичники потянулись в город. Остались в основном старики, рыбаки-браконьеры да те, кто ничего не хотел менять в своей жизни. В это время и произошла здесь история, которую, наверное, местные жители еще долго будут рассказывать приезжим.
Жила в центре станицы молодая вдова Надежда. Мужа лет семь назад унесла весенняя путина, а детей они не нажили. Вот и захаживали к ней втайне от жен станичники: пособить по хозяйству и полюбоваться на красавицу. А она в ответ на заботу и помощь не скупилась ни на угощения, ни на женские ласки. Сколько раз бабы собирались проучить ее, но, как только доходило до дела, весь пыл и пропадал. Только жена участкового Татьяна решилась высказать все непутевой казачке. Сорока на хвосте принесла ей, что Надежда беременна, и, как утверждали местные сплетницы, причастен к этому делу Степан, ее муж.
Знала Татьяна, что супруг не похвалит ее за визит, но боялась, что он может и совсем переселиться к вдове: слишком часто у Степана появлялись к ней дела. Надежду Татьяна застала за домом, когда та собирала с грядок огурцы для засолки. Скандалила она долго, но хозяйка спокойно продолжала свое дело, словно никого и не было рядом. Наконец, Татьяна закричала:
– Да будь проклята ты, и байстрюк, которого ты носишь, пусть родится он калекою, чтобы ты всю жизнь с ним мучилась!
После этих слов она еле ноги унесла со двора Надежды. Соседки, которые, как в театре, наблюдали за этой сценой, вынесли единогласный вердикт: быть беде.
И беда не заставила себя ждать. Только сначала она коснулась самой Татьяны. Недели три спустя женщина заболела. Местная фельдшерка Зинаида только развела руками и отправила женщину в райцентр, откуда Степан повез ее в Волгоград. Но не помогла ни операция, ни последующая за ней химиотерапия. Умерла Татьяна через несколько месяцев, еще до того, как у Надежды появился на свет красивый, как ангелочек, малыш. Назвала его мать Егорушкой, отчество с ее слов записали — Степанович, а фамилию она дала свою – Крепаков. Так в станице появился новый житель – Крепаков Егор Степанович.
Надежда души не чаяла в сыне. Такой ладный и умненький он рос, к десяти месяцам твердо ходил, а к полутора годам, смешно коверкая слова, начал говорить. Да видно догнало малыша проклятие Татьяны. Однажды ночью к Зинаиде прибежала Надежда с Егорушкой на руках. Мальчик горел и с трудом даже держал голову.
Фельдшерка вызвала скорую, которая отвезла обезумевшую от страха мать и ребенка в районную больницу, и это спасло Егорке жизнь. Но менингит оставил тяжелые последствия: физически он выздоровел, но разум так и остался в детском возрасте. С этого момента на лице Егорки застыло выражение божественной радости, которое бывает у младенцев на иконах.
***
Егорка рос очень общительным. Он мог подойти к каждому встречному и, доверчиво глядя в глаза, начать что-то рассказывать. Умственное расстройство не оставило свой отпечаток на лице малыша, и люди, которые видели его впервые и воспринимали, как обычного ребенка, удивлялись, почему мать позволяет ему так себя вести.
Степан по-прежнему захаживал к Надежде, но замуж ее не звал. Он помогал ей деньгами, уже без всякого стеснения чинил крышу, косил траву возле двора, ремонтировал на базу постройки, а потом возвращался домой. Сына он любил и всегда приходил с подарками. Егорка радостно встречал отца, Степан снимал свою милицейскую фуражку и, к великой радости малыша, одевал ему на голову. Наверное, именно тогда ребенок и полюбил форменные головные уборы.
В станице историю Егорки знали все, и относились к нему по-доброму. Когда мальчик подрос, он мог запросто прийти в школу и сесть на урок, помочь соседке донести из магазина тяжелую сумку и потом вопросительно глядеть на нее в ожидании похвалы. А еще он очень любил кино и не пропускал ни одного сеанса. После просмотра фильмов таинственным образом в его голове сложилась логическая цепочка: человек в фуражке может требовать у других людей какие-то книжечки. Лет с двенадцати он расхаживал по станице в отцовской фуражке, подходил в основном к мужчинам и строго говорил: «Куме!». В эти четыре буквы трансформировалось в его речи слово «документы». Но свое прозвище Егорка получил намного позже, когда ему было лет семнадцать.
Ни ростом, ни телосложением Бог юношу не обидел. Мать его наряжала по моде, но в дополнение к любой одежде он всегда надевал фуражку. Теперь у Егора их был целый арсенал. Кроме отцовской, у него появились головные уборы рыбинспектора и военного.
Однажды на рейсовом автобусе поменялся водитель. Шофер был не намного старше самого Егора. Наверное, молодой человек провел бессонную ночь, потому что, как только пассажиры покинули салон, он положил голову на руль и задремал. Егор по привычке подошел к водительской дверце ПАЗика, постучал и сказал: «Куме!».
Водитель спросонья увидел лишь голову в милицейской фуражке, достал права и протянул Егору. «Добровольного инспектора» насторожило, что документы ему подал не водитель, которого он хорошо знал, а абсолютно другой человек. Он быстро обошел автобус, завернул за остановку и побежал домой.
Подошло время обратного рейса, люди расселись в салоне и начали возмущаться, почему водитель не торопится.
– Да ваш местный милиционер забрал документы и пропал куда-то, — ответил он.
Такого хохота, который раздался в ответ на эти слова, шофер не слышал ни разу в жизни. Ему объяснили, кому он отдал и права, и путевку и показали дорогу к дому Надежды. Когда местный мужчина забирал у Егора документы, «страж порядка» с горечью показывал на нового водителя и что-то бормотал.
– Неужели вы все не видите, что это не шофер, а самозванец, — было написано у него на лице.
С тех пор и прозвали Егора «Куме».
***
Был случай, когда рыбаки крепко обидели Куме из-за фуражки. Станичники заметили, что он в милицейской ходит в центр, в военной – в клуб или на площадку, где по вечерам собирается местная молодежь, а в рыбинспекторской – на берег. Однажды Егор отправился туда ранним утром, когда обычно браконьеры возвращаются с уловом после проверки сетей.
Сашка Михеев был самым удачливым рыбаком в станице, но любил выпить. Перед путиной он кодировался и рыбалил без перерыва. Обычно потом он покупал новый телевизор, холодильник и прочую технику, а во время вынужденного простоя начинал пить и распродавал все, кроме сетей, снастей и моторной лодки.
В то утро он с товарищем возвращался с богатым уловом – два сома килограммов по семьдесят и пара мешков отборного судака. В сереющей мгле они увидели человека в форменной фуражке, который быстро скрылся. Так обычно делали инспекторы, а через несколько минут неизвестно откуда появлялись скоростные катера. Рисковать было нельзя, пришлось утопить и улов, и снасти, и сети. Когда рыбаки выбрались на берег, к ним подошел Егор и грозно сказал свое любимое слово: «Куме!». Сашка от злости сорвал с его головы фуражку, бросил на мокрый песок и принялся топтать ногами.
На лице вечно улыбающегося Егора появилось выражение вселенского страдания. Он стал плакать, как плачет маленький ребенок, когда у него отбирают самую любимую игрушку. Потом, когда гнев Михеева утих, и он стал собирать мотор, Егор поднял порванную фуражку с поломанным козырьком и опять залился слезами. Сердце Сашки дрогнуло. Он подошел к Куме, обнял его и сказал:
– Ну, прости, найду я тебе такую же, обязательно найду.
И Михеев сдержал слово: через два дня он пришел к Крепаковым с новенькой фуражкой. Где он ее взял, одному Богу известно, но Егор был счастлив.
***
По вечерам, как и вся молодежь станицы, Егор отправлялся в центр. Он подходил то к одной компании, то к другой и радостно всем улыбался. Девушки старались обратить на себя внимание Куме, а он отходил от них на несколько шагов, смешно склонял голову и грозил пальцем, как мать расшалившемуся малышу. Только красавице Анюте он позволял обнимать себя и стоять рядом.
– Анна, смотри, жених твой идет, — часто говорили ей, завидев Егора в конце улицы.
Девушка сердилась:
– Дураки вы, он ведь блаженный, как князь Мышкин, его нельзя обижать.
Обычно Куме приходил с подарком: конфеткой, яблочком, цветами, или тайно взятыми у матери бусами, или дешевенькими сережками. Анна благодарила Егора и целовала его в щеку, после чего он с гордостью посматривал на присутствовавших парней. А на следующий день девушка возвращала бижутерию Надежде.
По-видимому, Егор твердо уверился, что Анна является его невестой, потому что, несмотря на свою доброту, всегда делал серьезное лицо и направлялся к любому молодому человеку, пытавшемуся в его присутствии подойти к ней близко, и строго грозил пальцем. Парни делали вид, что испугались, и поспешно отходили, чем вызывали всеобщий смех. Никто и не думал, что невинная игра и шутки приведут к трагедии.
Анна готовилась к свадьбе. В пятницу вечером она осталась дома, чтобы отдохнуть перед завтрашним бракосочетанием, а Сергей, ее жених, принес на площадь несколько бутылок водки и шампанского: отпраздновать конец своей холостой жизни. Когда подошел к большой компании Егор, он сказал:
– Все, Куме, была Анна твоей невестой, а стала моей. Завтра у нас свадьба.
Неизвестно, понял ли Егор эти слова или, не найдя Анну, не захотел оставаться, но он повернулся и отправился домой.
На следующий день Егор в солдатской фуражке, с приколотой к лацкану пиджака георгиной пришел к дому Анны. Никто не узнает, что в этот момент творилось в его голове. Может быть, он думал, что девушка увидит его, такого красивого, и снова станет его невестой. Но светящаяся от счастья Анна даже не заметила стоящего среди пришедших посмотреть на молодых Егора. Она с Сергеем села в машину, и автомобиль тронулся. В толпе раздался неистовый крик, и Егор, расталкивая стоящих впереди, побежал следом.
Такого развития событий Надежда предусмотреть не могла, поэтому и не волновалась, когда сын не пришел обедать.
– Наверное, его за стол посадили, вот он и не спешит, — подумала она.
Но прошел час, два, а Егор не возвращался. Женщина побежала к дому Сергея, где во дворе были накрыты столы, но его никто не видел с того момента, как машины отправились в клуб на роспись. Надежда поспешила в центр, потом на берег, потом всполошила всю станицу – сына нигде не было.
***
Тело Егора Крепакова нашли через несколько дней. Его прибило к островку, расположенному напротив причала бывшего рыбсовхоза. В руках он мертвой хваткой сжимал букет кувшинок.
В день похорон с утра стояла прекрасная погода. Уставшее за лето солнце светило мягко и ласково. Небо было чистым и синим, как доверчивые глаза Егора. Но не стало больше в станице Куме. К дому Надежды пришли, наверное, все жители. Молодые парни всю дорогу до погоста несли гроб на руках. На крышке лежали три фуражки, которые были так дороги Егору.
Девушки плакали, словно потеряли брата или любимого. Когда процессия уже подходила к кладбищу, неожиданно небо затянуло тучами, и большие редкие капли дождя стали падать на землю. Природа оплакивала безвременно ушедшего человека, который своей добротой пробуждал в людях их лучшие качества. Бросая в могилу намокшие комья земли, каждый чувствовал свою вино перед Егором и повторял:
– Прости нас, Куме!
—
Автор рассказа: Ирина Тимофеева
Канал Фантазии на тему
Загрузка...
