Лишняя

Если бы Наташу попросили охарактеризовать себя одним словом — она бы выбрала именно это: лишняя. Никому не нужная. Одинокая.

Жила Наташа в угловой квартире в шестнадцатиэтажке. На том самом шестнадцатом этаже, над которым — только небо. И у нее нередко возникало чувство, что тут, в этой маленькой квартирке, про нее все забыли. И если она не спустится вниз в продуктовый магазин, то и совсем людей не увидит. Никто не позвонит в дверь, никто не наберет ее номер, телефон будет молчать.

***

Раньше у Наташи была мама. Инженер. Это мама чудом успела заработать квартиру на химическом производстве. В очереди на жилье можно было стоять и десять лет, и двадцать. А потом вдруг узнаешь, что тебя обошли. Всунули вперед кого-то блатного, и он уже празднует новоселье, а тебе ждать следующего распределения жилья — еще год.

У мамы была коллега Надя. Работала в конструкторском отделе, жила в общежитии. Тоже стояла в очереди, мечтала о своем угле. И каждый раз Надю отодвигали начальники, объясняли:

— Ну, ты же одна… А у Слепцовых двое детей. Мать с отцом оба на заводе пашут, вся семья ютится в малосемейке. Сама понимаешь — им хуже, чем тебе приходится. Так что сейчас — им, а весной и тебе дадим.

Когда Наде в очередной раз отказали, мама еще успела увидеть ее в туалете. Надя стояла у окна и курила. Четвертый этаж.

Через полчаса ее тело на ковре принесли цыгане. Странно — откуда в заводской зоне раз в кои-то веки взялись цыгане? Сразу за корпусами начинались дачи. Может быть, на лето табор остановился там?

Цыгане положили ковер с Надей у проходной, спросили онемевшую вахтершу:

— Ваша?

Потом уже набежавшие женщины, среди которых были и Надины сослуживицы заметили, что цыганки сняли с пальца девушки золотое кольцо.

…А маме дали эту маленькую квартирку «под самым небом», потому что у нее была Наташа. Курортный роман, последний шанс и «дитя любви». Эти слова — в бесконечном их повторении — мама слышала и в глаза, и за спиной. И если маме в какие-то минуты бывало горько — Наташа никогда об этом не узнала.

Работа на вредном производстве не дала маме прожить свой век. У нее все в роду были долгожителями, а мама и пенсии-то порадоваться не успела. И в больничной палате несвязно — после инсульта — втолковывала Наташе:

— Ничего. Крыша над головой у тебя есть. Поплачешь немножко, а потом… Бог даст, всё у тебя будет. Суженого конем не объедешь.

Первое время после похорон «крыша над головой» утешала Наташу лишь потому, что было девушке где рыдать в голос, жалея и маму — за трудную и короткую ее жизнь, и, к стыду своему — себя, оставшуюся совершенно одинокой.

***

Специальность Наташа выбрала далекую от техники: после мамы она избегала производства, как огня. Окончила колледж искусств и вернулась в свою же музыкальную школу — но уже преподавать.

И вот теперь, когда возраст ее близился к пятидесяти, с горечью думала Наташа, что можно было бы и на чужих ошибках учиться, и свернуть совсем в другую сторону, надеясь, что если чужие дороги вели в трясину, то твоя рано или поздно выведет к чему-то, о чем в юности мечталось. И пусть размытыми и неясными были те мечты, но все же… А оказалось — у нее, Наташи, впереди — то же болото.

Всего несколько по-настоящему одаренных учеников было у нее за весь профессиональный путь. Наташа чувствовала талант, билась за своих ребят — дополнительные занятия, концерты, конкурсы… Двоих «поставила на крыло». Теперь они где-то в столице, выступают весьма успешно, гастролируют. И давно уже не вспоминают о ней, своей первой учительнице. А была пора — и цветы ей на день рождения приносили, и висели на телефоне, звонили по каждому поводу…

Остальные ребята в массе своей быстро теряли интерес к «музыкалке»: кто-то сначала пропускал занятия, потом отсеивался. Кто-то тянул лямку до конца, чтобы не ругали родители. Фортепиано уже вышло из моды, и если кто и «болел музыкой», то другой. Той, где сцена, любимые группы, богемная жизнь.

***

Впрочем, одна девочка, Юля, пошла-таки по Наташиной стезе, вернулась в школу с дипломом колледжа. Красным дипломом, а за спиной у нее еще был папа — глава городской думы. И ради этой Юли — с потупленными глазками и белым воротничком — Наташу вызвал директор школы и мягко, с виноватыми интонациями, попросил написать заявление «по собственному».

— Вы же понимаете… Дорогу молодым… И школе выделят деньги на покупку новых инструментов.

Видно, директору было здорово стыдно, потому что он, отводя глаза, предложил Наташе место вахтера.

— Вы понимаете, Наталья Юрьевна, мы же вас не на улицу… По стажу пенсию вы уже заработали… На вахте сидеть, ключи выдавать — милое дело.

— Клизма, знай свое место, — усмехнулась Наташа, впервые в жизни заговорив с начальством без должного почтения.

Почему-то вспомнился мамин рассказ — о вахтерше и Наде, лежащей на ковре. Здесь этот номер не пройдет: вахтерша сидит на первом этаже. Впрочем, всегда можно подняться по парадной, мраморной лестнице, открыть дверь на балкон и…

Наташа тряхнула головой и написала заявление.

Первое время она жила учениками. Те ребята, которые отставали в музыкальной школе, приходили к ней, чтобы позаниматься на дому. Очевидно, их соседи отдыхали, не слыша привычных бесконечных гамм. Но потом выяснилось, что Юлии с белым воротничком результаты, в общем-то, по барабану. Ей проще поставить неслуху хорошую оценку ни за что и вовремя уйти домой, чем добиваться от нерадивого более-менее приличного исполнения пьесы. Зачем тогда родителям платить, брать частные уроки?

Наташа понимала, что все рано или поздно всплывет, есть же экзамены, в конце концов. Так что не исключен вариант, что эту самую Юлю выгонят с треском, а ее, Наташу, позовут в школу обратно. Но как она вернется туда, где ее предали? Да и дожить до этого приглашения еще надо было. А деньги, хотя Наташа тратила их скупо, как последний скряга, уже подходили к концу.

Тут грянула пандемия. Те самые безумные, первые месяцы ее, когда почти запрещено было выходить на улицу, и приходилось сидеть в четырех стенах, придумывать себе развлечения. Через какое-то время многим уже хотелось взвыть, а кто-то чувствовал, что начинает сходить с ума.

Наташе нельзя было ни заболеть тяжело, ни лишиться рассудка. Ухаживать за ней некому, и за душой ни гроша. Закопают на кладбище, как бездомную. В лучшем случае бывшие коллеги скинутся на похороны. И директор расщедрится на венок, вытирая слезу.

***

Наташа решила продать квартиру, уехать в деревню. Разумным это решение никак нельзя было назвать. Наверное, уже начинало сказываться пандемийное безумие. Всю жизнь она была городской жительницей. Самая большая жизненная трудность — когда летом на две недели отключат горячую воду.

У мамы была дача — участок целины, полученный от того же химического завода, мама подняла своими руками. Перебрала в пальцах каждый комочек земли, вынянчила каждый стебелек и саженец. Эту виллу, фазенду, эти несчастные шесть соток Наташа в свое время ненавидела. Дача сжирала все свободное мамино время. Летом — какой парк, какое кино? Клубнику пора поливать, грядки рыхлить.

Выйдя на пенсию, мама продала дачу — сил трудиться у нее уже не было. И вот теперь, когда дочери уже недалеко оставалось до материнских лет, ее потянуло к земле. Как она раньше смеялась над этим — «земля тянет». А теперь, ей казалось, разговаривая со всеми этими былинками-травинками, она не будет такой одинокой.

И опять-таки, не нашлось рядом с ней человека, который не дал бы ей совершить глупость. Ходил бы вместе с ней, примеривался, приценивался бы к дому долго, поучал наивную горожанку:

— Ну и как ты будешь — с водой в колодце, да банькой, которую сама растопить не сумеешь? А тут забор поправить надо, а здесь крыша у сарая заваливается… Сколько, тетка, за свою халупу спрашиваешь? Совсем с ума сошла? Поехали-ка, Наташенька, другой вариант искать.

Такого человека не нашлось, и все глупости, которые может совершить человек доверчивый и непрактичный, были совершены. Квартиру Наташа продала быстро и столь же быстро стала владелицей маленького домика в далеком селе. Увидела объявление в газете и сердце зашлось: «Ах, какие голубые ставни на фоне стен, окрашенных в шоколадный цвет! И флоксы под окном». А когда приехала, увидела чистую, как хрусталь, речку позади дома… На обрыве стоишь и глядишь, как колышутся водоросли на дне реки. И озеро чуть подальше, где по темной воде плывут, изгибая шеи — куда там лебедям — гордые гуси.

Лишняя

— Едем оформлять дом, — сказала Наташа молодому парню, уже не чаявшему сбыть с рук бабкино наследство.

***

…Наташа долго не понимала, как отнеслись к ней в деревне. Уже с первых дней с ней стали здороваться на улице. Вскоре соседка стукнула в калитку — привезла на тележке мешок картошки:

— В магазине-то дорогая, а у меня с прошлого года осталось, бери даром…

Но Наташа знала, что втихомолку посмеиваются тут и над ее пианино, которому не место в деревенском доме. И над тем, что ветхую избушку купила немолодая уже горожанка, у которой «руки из одного места растут».

— Чтобы тут жить — или деньги нужны, или мужик с руками, — сказала одна из новых знакомых.

А другая ахнула:

— Так это ты домик бомжихи Тоньки Тумаковой купила?

— Почему? — Наташа растерялась, — Если у нее был дом, то она уже не бомжиха. И внук такой приличный…

— Сумасшедшая бабка, я тебе говорю… Дом старый-старый, ему уже лет сто, наверное. Про первых хозяев не знаю, но строили хату на совесть, раз столько простояла. Потом тут дворянка одна жила, сослали ее сюда, здесь она и умерла. Говорят, вся семья у нее пострадала — кто в лагерях исчез, кто по ссылкам маялся. И вот женщина эта прожила тут долго, мало с кем говорила, строгая такая, за книжками по вечерам сидела. Все у нее лампа горела, чуть ли не до полночи.

А как ее не стало, тут какие-то слухи пошли… несчастливым дом считать стали. С документами еще там не все в порядке было… И достался этот дом Тоньке за копейки. Она радовалась, что своя крыша над головой появилась.

— Но внук…

— Не внук, внучатый племянник он ей. Приезжать он сюда не приезжал, но деньги Тоньке подкидывал. Чтобы она дров себе купила, потом котел газовый поставила… Ты за сколько его взяла, дом-то? Батюшки, и даже не поторговалась?!

Наташа смущенно пожала плечами.

***

Тем не менее, жизнь ее потихоньку начала налаживаться. Ей очень обрадовались в местной школе, позвали вести уроки музыки и кружок. За лето Наташа приноровилась, приладилась к дому. У нее еще оставалось немного денег — ей провели воду, поправили ветхий забор, перекрыли крышу у сарая.

Помогать вызвался коллега. Был он похож, скорее, на какого-нибудь путешественника, чем на учителя истории. Высокий, широкоплечий, с бородой. Наташа отчего-то всегда представляла его с рюкзаком за спиной. Позже она узнала, что Иван — из потомственной учительской семьи, живет со старенькой матерью, которая всю жизнь проработала в той же школе. Иван и вправду увлекался альпинизмом, но в последнее время все реже вырывался в походы — не тот возраст у матери, чтобы надолго оставлять ее одну.

И теперь, если Наташе нужно было с кем-то посоветоваться или попросить о помощи, она всегда обращалась к этому спокойному доброму человеку, который делал все на совесть, никогда не раздражался. И ребята ходили за ним табуном. Потому что у Ивана Степановича не только на уроках было интересно, но и после занятий он часто придумывал что-то увлекательное. То воздушных змеев пойдет со школьниками запускать, то соберет ребят поздно вечером у школьного крыльца и научит различать созвездия, то про князей Древней Руси начнет рассказывать — заслушаешься.

***

Однажды Наташа подошла с необычной просьбой.

— Иван… Степанович. Не сможете помочь? Я из своего дома ничего не уносила — как остался там шкафчик, стол, еще кое-какая мебель — так все и стоит. И висит у меня в углу икона. Образ старый, стекло в киоте треснуло, не замените?

Вечером Иван бережно снял со стены старинную икону. Была она небольшой, деревянный киот, выкрашенный в черный цвет, уже рассохся, стекло пошло трещинами. Иван осторожно приподнял маленький крючок, соединявший половины киота.

— Она открывается? — изумленно спросила Наташа.

Сам образ Казанской оказался и вовсе небольшим. А за ним лежала сложенная вчетверо пожелтевшая уже бумага. И маленький, на девичью руку, перстенек, с граненым сверкающим камушком.

— Боже мой…

Иван подал Наташе бумагу. Она развернула и стала читать. Всего несколько слов, написанных изящным мелким почерком:

«Жизнь сложилась так, что у меня не осталось никого из близких. Я ничего не сумела сохранить, кроме памяти о своей семье и этого кольца, подаренного мне в самую счастливую минуту жизни. Пусть Бог распорядится этим наследством. А мне пора. На этом свете я теперь лишняя. А на том — меня ждут».

— Это…

— Насколько я могу судить, бриллиант, — сказал Иван.

Наташа примерила кольцо, оно пришлось ей как раз впору. Она рассматривала свою руку, то отдаляя, то приближая сверкающий камень.

«Лишняя, — думала она, — Нет, теперь я бы не смогла сказать это о себе… Точно нет. Кто угодно, но только не лишняя… Странно, что мне вообще это приходило в голову»

Тоня Хант

Канал Фантазии на тему

Ссылка на основную публикацию