Нина в который раз пересчитала деньги. Д-а-а, не густо… Но что делать — зарплата инспектора по кадрам в пятой школе — незавидное богатство. А ведь нужно оплатить коммуналку, кредит, купить продукты, в конце концов. Она посчитала: чтобы дожить до аванса, нужно тратить в день не более трех сотен рублей. Издевательство какое-то!
Что можно купить? Нина бродила по сетевому магазину, легко узнаваемому по очаровательной циферке, и ахала от одного вида стремительно меняющихся ценников. Вышло, что она может купить бутылку молока, батон и пачку макарон. На масло уже не хватало, а вот спред из нефти — вполне. В принципе, продуктовую корзину можно поменять: десяток яиц, упаковка соевых сосисок, дешевый батон и одну помидорину. Яичницу пожарить — легко. А на чем? Опять с маслом пролетела.
Пролетала Нина и с кофе, и с чаем, и с конфетами к чаю, и с сыром маасдам, который очень любила. Оставалось уныло брести к бывшей свекрови за овощами и выслушивать очередное: «А я говорила».
Анна Васильевна — та еще штучка. И, главное, что бы она ни говорила — всегда была права. Наверное, из-за своей змеиной мудрости (и сущности) она прожила на этом свете почти семьдесят шесть лет. И если бы Нина прислушивалась к свекрови, то не копалась бы сейчас в кошельке со слезами на глазах, а жила бы как все нормальные люди. Или даже лучше! Вот!
Лучше, хуже, какая разница. Что было, то прошло и быльем поросло. Муж Нины Аркаша ушел два года назад. Да как ушел, в день рождения супруги, когда она, упарившись на кухне, накрыла стол как в «лучших домах Лондона».
Аркаша выпил стопку водки, крякнул, закусил маринованным огурчиком, ополовинил миску салата «оливье», Нининого фирменного, между прочим, и сказал:
— Все, Нинка. Нет моих больше сил. Ухожу.
Жена так и застыла. Аркаша глаз не прятал. Он это умел: во всех своих грехах, грешках и погрешностях обвинять Нину.
— Тебе сколько годочков стукнуло? Правильно, сорок один! А мне сорок пять. В этом возрасте у нас внуки должны вовсю бегать. А где они? Нету. А почему? Потому что нет у нас детей. Ты их завести не соизволила.
Вот оно как! Не соизволила! Как будто родить ребенка — это как в магазин сбегать или полы помыть! Ах, какая прелесть. У Нины просто дыхание перехватило:
— Да что ты говоришь? Бедненький, намучился! Да какие с тобой дети? Ты за котом не следишь, он голодный у тебя может сутками ходить, не то, что ребенок! Да я на цыпочках по квартире хожу, а ты вечно орешь, что топаю! Какие тебе дети, эгоист ты сраный! Да я, может, специально не хочу от тебя, козла, рожать!
И откуда в Нине взялась такая прыть? Злость такая, слова, как у торговки базарной. И зачем? Аркаша, будто бы ждал, вскочил, стул уронив, и ушел, на прощанье сказав:
— Пока поживу в другом месте. Даю тебе время найти другое жилье. Квартирка моя-я-я…
И хлопнул дверью, скотина. Нина сидела, как поленом стукнутая. Кот Мурзик вылез из укрытия и терся об ноги. В доме воцарилась гробовая тишина.
Это потом Нине доложили, что Аркашенька «маленько подженился» на девочке, продавщице обувного магазина, где как-то раз покупал себе ботинки. Рассказали в красках, смакуя, как ее благоверный таскался в магазин с цветами. А цветы те, смех, на даче, с грядки были сорваны. Нина по луковичке собирала годами, пестовала свои лилии: нежно-розовые, лимонно-желтые, тигровые и огненно-красные. А он взял и вырвал с корнем капризные цветы, грубо отломив прихотливые стебли от луковиц. Гад!
Впрочем, девице можно посочувствовать. Она думает, что приз оторвала. Ага, как же. Любимый пожалел денег на цветы, пожалеет и на платьице новое, и на туфельки. Хотя, если посмотреть со стороны на избранницу Аркаши, то сразу возникнут сомнения: кого тут надо пожалеть. Девочка из обувного магазина имела пятьдесят четвертый размер фигуры, четвертый — груди и талию примерно в девяносто сантиметров. Крепкая кость, ножки бутылочками, глазки — пуговичками, а носик — пупочкой. Сразу видно, Аркаша специально выбирал, дурак, думая, что такая ему целый детский сад нарожает. Ну-ну.
Интересно, свекровь знала о романе своего сына? Информация закрыта семью печатями. Она, конечно, при Нине за глаза осудила Аркашу, но и Нине досталось по полной.
— А я тебе что говорила, лет двадцать назад? А? Вечно напялит на жопу веревки какие-то, нет, чтобы трусы нормальные надеть, так ведь нет, пофорсить ей надо было! Перед кем? Ты мужняя жена! Я тебе сколько нормальных вещей надарила? И где они? Вот теперь и ходи, вся застуженная смолоду, форси, сколь хочешь!
Где, где… Нина помнит эти «наряды». Огромные панталоны до колен, с баечкой на изнанке, в нелепый цветочек. Аркаша бы тогда уже сбежал, если увидел бы на жене «изящное роскошество». А маленькие трусики в кружавчиках он просто обожал: на смуглой коже Нины они смотрелись изумительно. Но ведь права Анна Васильевна: застудилась невестка, отсюда и все проблемы. Да и не были страшными панталоны — сейчас даже молодые девчонки их заказывают с удовольствием, вместо скользких и неудобных нейлоновых пижамных комплектов.
Оправившись от первого удара, Нина попала под второй, более мощный — раздел имущества. Хоть бывший и бил себя в грудь с криками: «Все мое», но суд распорядился поделить «все мое» ровно пополам. Нине досталась дача, Аркаше — квартира. Но тут вмешалась свекровь, жившая на даче несколько лет и сдававшая свою «сталинку» за очень хорошие деньги:
— Так, деточки, а меня вы спросить не захотели, да? Нинка, значит, сюда переедет, мужиков начнет водить, а я куда?
— К себе домой, мама, — возразил Аркадий.
— Ах ты, молодец! Девка, значит, на лыжах, на оленях каждый день на работу должна ездить? А ты что, со своей толстомясой в квартире будешь прохлаждаться?
В общем, решили так: Анна Васильевна продолжила с комфортом проживать на даче, в новом пятистенке со всеми удобствами, свою квартиру отдав сыну, а Нина благополучно осталась в родном жилище.
Только вздохнула, с благодарностью думая о свекрови, как новая напасть: вместе с имуществом суд поделил пополам и долги обоих супругов. Так и повис ярмом на плечах Нины мужнин кредит. А что? Все по-честному. За красивую жизнь надо платить!
Вот почему волокла она ноги на автобусную остановку. Транспорт ходил теперь редко, раз в неделю, по указке прекрасной и всеми любимой городской администрации. Все на машинах, автобусы полупустые, и ездят в них только пенсионерки. Тьфу на них! Пусть на такси катаются. Или на оленях. Или на лыжах… Не ее, администрации, забота. И так денег в бюджете не хватает: елку искусственную зимой какую отгрохали! Забор вокруг дома культуры поставили! Плитку вокруг памятника Ленину положили! Правда, некоторые видели забор такой же ковки и плитку такой же формы у самого главы, но об этом благоразумно молчали. Себе дороже.
Подъехал старенький «пазик», устало вздохнул, распахнув дребезжащие дверцы. Как дедушка с трясущимися руками. Ему еще тащить на себе дачников-огородников-грибников-рыбаков, бедному. Пассажиры, знавшие друг друга всю жизнь, здоровались, судачили, сплетничали, жаловались на маленькие пенсии, на высокие цены, обсуждали новости. Нина молча смотрела в окно. Так не хотелось ехать. Будто на поклон к барыне, за милостынькой. На собственную любимую дачу…
Каждую грядочку она обиходила, подняла и вспушила, радуясь, глядя, как проклевываются, набирая силу от жирной, душистой земли, зеленые всходы. Дом утопал в цветах, деревья, заботливой рукой побеленные, опирались тяжелыми от плодов ветвями на дреколья. В избе — светло, цветастые занавески на окнах, кровать под нарядным пледом, а стол, окруженный изящными венскими стульями, покрыт белоснежной скатертью.
И никакого хлама: ни старых, раздолбанных диванов по периметру, ни ободранных кресел, ни вороха ненужных тряпок — ничего такого, простор, воздух и красота!
Окончание в следующей публикации
—
Автор рассказа: Анна Лебедева
(2 оценок, среднее: 4,50 из 5)
Загрузка...
