Господи, как же надоели эти дрова! Славка злился и нервничал: вместо того, чтобы валяться на пляже или отираться где-нибудь на конюшне, он должен укладывать поленницу. Отец накануне пригнал самосвал на девять кубов: издали куча казалась небольшой, но когда Славка подошел поближе, выругался (правда, шепотом): работы хватило бы на целое лето!
Родители бесили своими присказками:
— Без труда не вытащишь и рыбку из пруда! — это мама.
— Терпи, казак, атаманом будешь! — отец.
Парк древних ящеров, честное слово. Оставалось приехать из города бабке с сакраментальным: «Делу время — потехе час».
Достали…
Славка напялил наушники, включил аудиокнигу, и работа закипела. Понемногу оттаял: под чудный, постоянно меняющий модуляции, голос актера, читавшего в лицах захватывающий роман старины Кинга, дровишки весело летели на строго положенные им места, и поленница потихоньку росла. В дровянике стоял чудесный запах березовой смолы, тут было прохладно и темно. Славке даже понравилось: уж лучше в тенечке, чем на огороде спину гнуть под жарким солнцем. Он даже маму пожалел: ей сейчас каково? «Картошка сама себя не прополет», — добавил он ехидным маминым тоном и засмеялся.
***
Вечером усталые домочадцы собрались под навесом: есть не хотелось ничего. Но мать, «догада», притащила из морозилки брикеты мороженого, а потом, спустившись в подпол, нацедила из ведра трехлитровый кувшин холодного кваса.
— Славка, ты опять на конюшню? — спросил отец, нахмурив свои выцветшие на солнце брови.
— Да.
— Ты, это, недолго давай, а то…
— … дрова сами себя в поленницу не уложат, — в тоне Славки на этот раз совсем не было слышно маминого вредного ехидства: не тот человек отец. Можно и в ухо схлопотать — у него, мужика резкого, сурового, привыкшего к деспотичной семейной власти, — не заржавеет.
— А вот и нет, — вступила в диалог мать, — завтра ждем гостей из Москвы. Надо подготовиться.
О! Вот значит что! Мать часто переписывалась с однокурсницами, которых жизнь раскидала по всему свету. Многие жили за границей, некоторые — в крупных российских городах, пара девчонок с курса оказались в Москве.
Здесь, на даче родителей, и любили собираться институтские подруги матери: они закатывали пир на весь мир, сдавали детей аборигенам и забывали напрочь про мужей, заботы и проблемы.
Из беседки то и дело доносились песни, озорные, да что там — похабные частушки, смех, грохот, топот — училки, называется, пошли вразнос. Осуждать всех этих женщин, весь год затянутых в струнку, никому не приходило в голову: пускай отдыхают.
Зато все дети педагогов, собранные в стихийный отряд, были абсолютно свободны.
***
Недавно в деревне один фермер, из бывших каскадеров, отстроил новенькую конюшню, откуда каждый день выводили пастись в левады сказочно красивых лошадей.
При конюшне жили рабочие и тренеры. Виктор — талантливый, добрый мужик, возился со своими учениками целыми днями напролет. Ребята ахали от высоты, оказавшись верхом на лошади, а потом, привыкнув, гарцевали не хуже казаков.
Славка обожал гордых и чутких животных. Он мог часами возиться с ними, расчесывая гривы, шоркая щеткой по гладкой спине. Вечером он брал пару гнедых под уздцы и выводил их в ночное. Садилось солнце, скрипели козодои, а он шел по траве, и лошади послушно следовали за ним, доверчиво, ласково касаясь мягкими губами его ушей. Хорошо!
Одно его огорчало — никак не давалась Славке верховая езда. Уж сколько с ним бился Виктор — никаких результатов. Пока Пальма, спокойный першерон, шла неторопливым шагом, Славка держался ровно в седле, но если Пальма переходила в рысь — наездник сползал куда-то вбок и оказывался на земле. Поэтому Славка больше работал в конюшне, чем ездил верхом.
***
К маме на этот раз приехали две сестры: Ирина и Катерина. С собой они прихватили дочерей: Маринку и Алинку, бойких девчонок шестнадцати и тринадцати лет. Маринка сразу понравилась Славке: тонкая-тонкая, с раскосыми зелеными глазами, густыми рыжими волосами, туго затянутыми в конский хвост. Она не походила на Славкиных однокурсниц, жеманных кривляк-воображал. Маринка была открытой, раскованной и простой. Увидев левады и конюшню, подпрыгнула от радости:
— Ого! Ура! Лошади! Славик, а здесь можно заниматься?
— Да, здесь учат верховой езде, — ответил Славка, — но тебе надо сначала…
Маринка не дослушала, схватила за руку оробевшего парня и повела за собой, как будто не она, а он приехал в гости.
Виктор поздоровался с ребятами, а девчонка деловито спросила:
— Виктор Сергеевич, а можно покататься?
— Можно. Только сначала надо почистить лошадь, да…
— Я знаю. На Принце можно? — она указала на роскошного, черного как смоль, жеребца, высунувшего точеную голову из стойла с табличкой «Принц»
— А ты умеешь, милая?
— Есть разряд, не переживайте, — просто ответила Маринка.
Она сама запрягла Принца, ловко и умело управившись со сбруей. Вывела на манеж, легко вскочила в седло и через некоторое время уверенно отправила лошадь в галоп. Проскакав пять кругов, обратилась к Виктору:
— В поля можно? — и отказа не получила.
— Пойдешь со мной? — обратилась к Славке.
Разве откажешь такой! Маринка не гнала коня, примерившись к шагу Славки.
— Ты что, боишься лошадей? — Маринка с любопытством приподняла бровь.
— Нет, не боюсь, просто не получается, — Славка даже не стеснялся открыться перед этой девчонкой.
Маринка спрыгнула с лошади и приказала парню садиться в седло. Тот послушно согласился. Девушка повела коня под уздцы, а Славка старался держаться прямо.
— Ты просто постоянно думаешь о том, что упадешь. А ты не думай. Расслабься, смотри на поле, получай удовольствие. Представь, что вы с Принцем — одно целое! Давай, пошел.
Славка пришпорил коня. Принц поскакал. Стало жутко, но парень быстро пришел в себя и стал смотреть на линию горизонта. Ветер свистел в ушах, было жутко и упоительно. Фигурка Маринки стала маленькой-маленькой, и Славка ощутил настоящий восторг. На этот раз он не упал.
***
Гостили подруги неделю. Пока ездили на озеро, на шашлыки-пикники, парились в бане, собирали грибы-ягоды и наслаждались общением друг с другом, Маринка и Славка целыми днями торчали в конюшне: работы там всегда хватало, и любой помощи были рады. Наградой за труд были бесконтрольные прогулки верхом по полям и проселочным дорогам. Алинка ныла — ее с собой не брали, таким малявкам кататься без присмотра взрослых не разрешалось. Зато Маринка и Славик отрывались на всю катушку. На стройную, гибкую, как змея, девушку, летящую на вороном коне, можно было любоваться бесконечно.
Славик на всю жизнь запомнил эту картину: поле, заросшее белоснежными, с золотыми сердечками, ромашками, кромка приветливого, светлого из-за янтарных сосновых стволов, леса, синее небо цвета полевых васильков, и стремительный конь, красиво выбрасывающий точеные ноги на скаку, несущий на себе уверенную, легкую, как пушинка, Маринку. Она могла отпустить поводья и лечь на широкую лошадиную спину, а потом резко выпрямиться и поднять конягу на дыбки. Красиво.
Нет. Ничего у них не случилось. Не было даже нечаянного поцелуя, робкого касания трепетной руки или плеча. Когда пришло время уезжать, Маринка легко обняла Славика и чмокнула в щеку, ненадолго задержав взгляд погибельных зеленых глаз на его лице. А потом она села в машину и уехала далеко-далеко, в огромный город, поглотивший ее, как и многих других, таких ярких здесь, в провинции, и таких статичных там, девушек. Как памятка об уходящем детстве осталось у Славки воспоминание о лете и прекрасных, стремительных лошадях, управляемых юной и смелой Маринкой.
***
Прошло много лет. Славка давно повзрослел и улетел из родного гнезда так же, как и большинство его ровесников: в маленьком поселке работы не было, перспектив — никаких, скукота.
Огромный, величавый, опоясанный реками и каналами, Питер встретил Славку сдержанно, с привычным холодком, доносящимся с северной стороны. Таких простофиль, как Славик, он навидался достаточно, поэтому даже не удивился приезду очередного провинциального мальчишки. Славка это понял и приступил к штурму. И штурм неприступного города-героя, города-поэта, города-блокадника, революционера, эстета и мизантропа — тянулся и тянулся.
Славка работал, платил ипотеку, чтобы жить в однокомнатной конуре с беременной женой Люсей. Жил, как все — не хуже и не лучше других. Конечно, он мечтал совсем о другом, но… не сложилось. Вершины покоряются только самым смелым и дерзким, а Слава таким не был. Он относился к людям, долго думающим, неторопливым в своих действиях, не любителям риска, а сторонникам тщательного анализа. Короче, говоря Люськиными словами — неудачникам.
Люся пилила мужа денно и нощно — денег не хватало катастрофически, надо было что-то делать: менять работу, жилье, учиться распихивать локтями соперников и противников. Слава не умел так делать. Он не был слабаком или лентяем, но какой-то барьер, возникший от неуверенности в своих силах, мешал ему пробиваться в современном мире. Славка понимал жену: права была Люська, не от жадности или вредности она ему докучала.
— Бросай эту пекарню! Копейки, Слава, понимаешь? Как жить на такую зарплату? Как ребенка растить? — каждый божий день одно и тоже.
А Славке нравилось в пекарне! Тесто дышало, чувствовало настроение мастера, было мягким и добрым. Он любил отправлять хлеба в огромную печь, предвкушая восхитительный момент, когда по всей улице поплывет чудесный, теплый, хлебный дух. Славке казалось, что он на своем месте, делает нужную работу, приносящую добро в каждую семью.
Но зарплату платили, и правда, смехотворную. А малышу, пока еще крепко спавшему в Люськином животе, нужно очень и очень многое. Это им двоим хватало денег — ни он, ни жена не страдали от того, что пьют обычный растворимый кофе и одеваются в обычные вещи, купленные на распродажах.
А с маленьким ребенком такое не прокатит.
В тот вечер Слава шел по набережной. Настроение было отвратительным. Очередная ссора с женой вылилась в скандал мирового масштаба. Самым отвратительным было то, что Люська неосторожно, сгоряча наговорила гадостей:
— Тряпка, деревня, олух, мямля, вали в свое село, тормоз!
Славка, взвинченный, разозленный, в ответ кинул ей:
— Сама ты кто? Княжна персидская? Продавщица мясного отдела изволила что-то вякнуть в мой адрес? Быдло! Базарная хамка! Чучело! Залетела, и думаешь, я для тебя горы обязан сворачивать? Да пошла ты!
Мерзко. Гадко. Несправедливо. Слова, как комья грязи, были брошены друг другу. Люська затихла. В ее огромных глазах блестели слезы. Славке, дураку, обнять бы ее и помириться, но черт, оседлавший его, уже погонял, науськивал: уйди, хлопни дверью, пусть одна посидит, подумает…
И Славка хлопнул дверью и ушел. Набережная Фонтанки была полна праздношатающегося люда, где-то играла музыка, в каналах билась вода, запертая навеки в гранит, паслись около туристов жирные голуби в поисках подачек — а у Славки ныло сердце, и глаза не видели ничего и никого. Да будь ты проклят, Питер, вместе со своей Фонтанкой, Мойкой, Невой, Васильевским и Зимним! Все это — парадная часть, а за ней — грязные, заблеванные лестницы, ведущие в старые клоповники, насквозь провонявшие кошками и водочным перегаром!
— Эй, добрый молодец, чего нос повесил? — кто-то весело окликнул Славу.
Он повернулся и увидел молодую, прекрасную женщину. Она, рыжая, высокая, тонкая, гибкая и опасная, как ядовитая гюрза, стояла, облокотившись о парапет и курила. Славка оторопело смотрел на длинные-длинные ноги в обтягивающих брючках, на дерзко распахнутый ворот рубахи. А раскосые зеленые глаза красавицы насмешливо смотрели на Славку.
— Ну что застыл, Вячеслав?
— Маринка! — выдохнул Славка, — ты как здесь?
— Гуляю вдоль парапета, что тебе непонятно?
— Что?
— Ой, все, начинается! Ты еще мне сейчас песню спой про падшую институтку! Расслабься, милый, я приличная тетя! — Маринка рассмеялась. Смех у нее был особенный — грудной. Так смеются молодые ведьмы, после того, как обмажутся волшебным кремом и вылетят из окна.
Окончание в следующй публикации>
—
Автор рассказа: Анна Лебедева
(3 оценок, среднее: 4,33 из 5)
Загрузка...
