Фаби

С приходом осени на улицы нашего тихого города жизнь мою вновь поглотила хандра. По привычке я пришел в парк, чтобы понаблюдать за людской суетой. Все куда-то спешат или чем-то заняты, а в это время я просто сижу на скамейке весь день и смотрю на тяжелое небо, покупая горячий чай в «фудтраке». Забавно, что он, так же, как и я начинает сюда приезжать только с приходом осени.

Люди не обращают внимания на красоту, не остановятся, глаза — вниз. Но этим мне они и нравились, ведь мы совсем разные. Им — всегда плевать на меня — у них есть близкие. А я всего лишь, кто раз от раза с кем-то общался, и то плохо.

Листья ярко пестрели на солнце, выглянувшем из-за туч, их вид грел душу. Ну, или это был, опять-таки, чай. Все остальное — не важно. Для других людей я был максимально странным человеком. Никто из друзей меня не понимал, а семьи и не было никогда, не сложилось.

Я, мужчина, разменявший шестой десяток, сидел и мечтал о прекрасном и вечном. Глаза понемногу закрывались, дремота одолела. Сон уже почти взял своё, но его прервал голос откуда-то сбоку:

— Хэй! Ээээй, дед.

Оглянувшись, я ничего не заметил, хотя очень старался.

— Да я тут же, рядышком. Вот сюда смотри на г-о-о-лос, – прозвучало легкое хихиканье.

Вскоре я нашел того, кто это говорил, и весьма удивился: передо мной стоял какой-то карлик, больше напоминающий тролля. Он тоже был весьма стар, если у них вообще имеется понятие возраста. Одет совершенно не по погоде, но впечатление замерзающего от холода не производил…

— Ты кто? – спросил я.

— Я тот, кто всегда был недалеко от тебя, примерно лет так пятьдесят семь! – он легко прыгнул на лавочку. – Ты что же, меня забыл уже?

— Но я тебя и не знал… – и молчать перед троллем было — не вариант

— Я приглядывал за тобой, а ты… Эээх… Грустно мне теперь. Ты же сам мне дал имя, – демонстративно обиделось это нечто: скрестил руки, отвернулся от меня и надулся.

— Но я не помню… Освежи мне память, раз такой обидчивый.

— Ладно, на обиженных воду носят. Меня ты назвал Фаби. Мы с тобой в детстве всегда вместе играли. Вспоминай давай.

Я начал вспоминать. Он был тогда ещё меньше, но ведь и я – трехлетний карапуз. Мы практически не расставались. Отец пропадал на работе, мама постоянно занималась бесконечными домашними делами, так ещё и в детский сад я так ни разу и не сходил, вечно болел. Поэтому у меня не было друзей. Абсолютно.

Кроме Фаби, который тогда и говорить-то не умел.

Как же мы с ним тогда покуролесили: и посуду колотили, и стул сломали, собрали целый город из палок во дворе — да всего и не вспомнить даже. Правда, за совместные проделки попадало мне одному – Фаби всегда успевал куда-то сбежать.

— Вижу, — коротыш надменно посмотрел мне в глаза, – вспомнил меня. Правда, не без моей помощи.

— Прости, Фаби. Скажи: куда ты делся, когда я пошел в школу?

— Чудак-человек. Я никуда не делся. Это у тебя появились новые друзья, а мне ты времени почти не уделял. Вот я и стал просто за тобой присматривать.

— Извини, ты не голоден? Я заплачу, – я решил частично загладить свою вину перед брошенным другом.

— Конечно же, спрашиваешь ещё. Я там видел машину какую-то, оттуда еду люди забирают. Пойдем?

— Я как раз туда и собирался.

Неожиданно для себя, я легко поднялся со скамейки. Такую легкость в теле ощущал лет тридцать назад. Это потом уже начались проблемы со спиной, с давлением, с сердцем, да вообще, тяжелая жизнь пошла.

— Постой, возьми на плечо меня, — проскрипел Фаби.

Я поднял его и усадил себе на плечо. И вдруг заметил: всё стало ярче — и краски на деревьях, и небо, и люди, и здания, да вообще всё. Каждый шаг давался всё проще и проще, а воздух становился всё теплее и теплее.

— Помнишь тот момент, когда ушла Маша?

— Помню…

— О как. А было то это лет сорок назад. Ты ей слишком много обо мне рассказывал, а меня она так и не увидела. И ушла. Испугалась. А жаль, мне она нравилась.

— Так почему ты не показался? Это было важно для меня и для неё.

— А тут уже другая проблема, но поймешь ты это немного позже.

Фаби замолчал и ещё около ста метров мы шли, ничего не говоря. На деревьях появилась молодая листва, и трава стала зеленее.

— Помнишь, когда родители у тебя разбились? – продолжил разговор тролль.

— Мне было грустно, я же даже плакал тогда, весьма долго, — ответил я.

Конечно, ты плакал, — согласился Фаби, — ты тогда ещё запил! Я тебя успокаивать пытался.

— Да что же ты мне вечно рассказываешь какой-то бред? Не понимаю.

Я снял его с плеча, взял в ладони и заметил, что все морщины на лице Фабби пропали, да и вокруг всё было зелёным и по-летнему ярким. И еще я не мог найти «фудтрак», к которому мы так долго и усиленно шли. Меня напугала ухмылка тролля.

— Ты же понимаешь, что происходит? И, как всегда, тупишь?

Я даже не нашел, что ему сказать.

– Ладно, продолжим… Помнишь, как мы почти сразу после похорон переехали? Как раз сюда, поближе к парку, в котором ты каждый день сидишь и пялишься в небо?

— Чего ты от меня хочешь? – я просто его отпустил, а сам сел на землю.

— Прости, но уже поздно молчать, все равно нас никто нас не услышат. Меня, как всегда, а тебя, как примерно последние минут тридцать. Оглянись же, не бойся, — Фаби указал глазами в ту сторону, откуда я пришел.

Я смог разглядеть, что около лавочки столпилось много людей. Зеваки. И… медики, деловито исполняющие какие-то манипуляции около… Кто там?

— Ч-что это?

— А ты спроси у них сам, — тролль хихикал. Мерзко так.

Я пытаться растолкать столпившйся народ. Я кричал! Всё абсолютно без толку.

— Вот, — ехидно протянул Фаби, – теперь будет всё проще. Тебя тоже никто теперь не видит и не слышит, как и меня. А теперь я немного расскажу, что было на протяжении всей твоей жизни. Ты присядь, как и раньше, много надо понять. Садись, говорю же.

Я послушно сел на край дорожки, уже было не важно, где сидеть.

– Из-за отсутствия друзей ты придумал меня, и я всегда был с тобой. С самого момента моего появления. Твои родители считали, что это пройдет. А ведь сколько раз ты им про меня рассказывал! Папа отшучивался, а мама – отмахивалась. Думали, шутка такая…

Маша хотела тебе помочь. Твоя любимая Машенька. Она так боялась за тебя, за ваших будущих детей. Я тайком наблюдал, как она читала разные умные книжки, как плакала над ними. Представляешь, она вообразила, что влюбилась в ши-зо-фре-ника! Ее убедили родственники, рассказали об опасности, якобы ей грозящей. А Маша поверила им. И ушла.

Я отошел ненадолго, просто наблюдал со стороны. Когда у тебя погибли родители, я решил вернуться. Мы славно провели с тобой время: ты пил, молол всякую смешную чушь, а я тебя внимательно слушал. Я – очень хороший друг, никогда не перебиваю собеседника. Как здорово было, помнишь? А потом ты переехал в новый дом. И забыл про меня. Нет, я совсем не виню тебя, разве можно обвинять человека, которого насильно держат в психушке и колют разной дрянью? Из-за чертовых уколов ты превратился в растение. Сколько раз я звал тебя, кричал… Ты же закрылся наглухо высокой белой стеной и ушел глубоко в себя.

Но однажды что-то случилось. Не знаю, что повлияло на твое состояние: расхлябанность новенькой молоденькой медсестры, которая забыла дать тебе таблетки или твоя рассеянность. А, может быть, хитрость? Может быть, ты положил таблетку под язык и выплюнул тайком? Но на этот раз ты ответил мне.

А теперь посмотри на себя, сидишь на лавочке, вокруг тебя бегают люди. А недалеко от парка – твой дом, твоя тюрьма. Но теперь ты свободен, правда, становишься всё холоднее с каждой минутой. Не хочешь взглянуть на себя?

Я молча поднялся и пошел обратно к лавочке.

На крашеной скамейке с улыбкой на лице сидела моя копия и смотрела в небо. Лицо копии было успокоенным, счастливым, хоть и очень старым.

Я повернулся к Фаби — он был всё такой же, как и в детстве.

— Пошли, Фаби, ведь столько всего нужно посмотреть, теперь нам никто не помешает…

—

Владислав Белобород