Это не мой муж

С ней я познакомилась в поезде. Мы ехали в Петербург. Время позднее, ехать всю ночь – мне нравится спокойно спать в пути, попив чайку на ночь. Это намного лучше, чем ерзать в кресле автобуса в одной позе, и выйдя на вокзал, уже не иметь ни сил, ни настроения. Другое дело: выспаться под умиротворяющий перестук колес, а перед сном послушать истории своих попутчиков.

Она подсела ко мне в Тихвине. Высокая, худенькая, бледная, лет тридцати женщина с очень красивым, иконописным лицом. Они, тихвинские женщины, правда, очень красивые. Я, дама, увы, не аристократического происхождения, потомственная крестьянка, всегда замечаю в человеке породу. Особый разрез глаз, форма носа (в отличие от моего – валенком) и рта, изящные руки (не то, что мои лопаты), и гордая посадка маленькой головы…

Они не похожи на нас — низкорослых, коротконогих, крепких в кости бабочек.

Женщина представилась. У нее и имя красивое – Агния. Редкое. А может быть, она просто хотела так называться.

— Хотите чайку с крекером? – спросила я, — У меня отличный деревенский чай на травах! Успокаивает и настраивает на добрый лад.

— Да вы что? Как здорово! С удовольствием попью. Добрый лад мне сейчас как раз не помешает, — заулыбалась Агния.

Улыбка ей очень шла, она освещала черты лица, и даже мелкие морщинки в уголках глаз Агнию совсем не портили, а лишь придавали пикантности. Она нахваливала мой чай, расспрашивая, где я купила заварку. Слово за слово – разговорились, и через несколько минут она, благодаря моей неисправимой открытости, знала про меня все. Ну, или – почти все!

Она узнала, что я живу в глухой деревне, что у меня муж и сын, что с мужем накануне я разругалась вдрызг, и уехала погостить к сыну, оставив супруга одного. Что я, в конце концов, с ним разведусь, что я ему не рабыня, и прочее, и прочее.

— И я бегу от мужа, — вдруг сказала она.

— Тоже достал?

— Хуже. Я его боюсь больше всего на свете, — ответила Агния, и я увидела в ее глазах ничем не прикрытый ужас.

Это было совсем не то, что частенько происходило у нас с мужем. Не сварливые перебранки так и не вышедших из подросткового возраста взрослых людей. Это был страх, вызванный леденящим душу оцепенением, возникающим у человека, попавшего вдруг в клетку с тигром-людоедом. Когда и кричать невозможно – страх сковывает все члены тела.

— Если хотите, я вам расскажу про него.

Я хотела.

— Дело в том, — начала Агния, — что в моего мужа вселился другой человек…

***

Нет, это не болезнь. У него такая работа: куча проверок, осмотров, уже выявили бы давно ненормальнось. В таких структурах обман не пройдет. Зовут его, скажем, Сережа, пусть так и будет. Познакомились мы с Сергеем десять лет назад, и это была настоящая любовь, правда.

Нежный, предупредительный, столько в нем было ласки и тепла… Я даже не поверила, что Сергей из военных. Он – необыкновенно мягкий и покладистый, с отличным чувством юмора. Он пылинки с меня сдувал!

Мы встречались целый год, и Сережа почему-то никак не хотел знакомить меня со своими родителями. Вечно отделывался глупыми отговорками. То они в командировке, то мама заболела, то у отца какое-то важное задание. При этом Сергей давным-давно был своим человеком в нашей семье, и моим отцу и матери очень нравился. Я поняла: что-то ему мешает представлять меня своим как невесту. Но… Я такой, знаете ли, человек – не люблю давить на личность и нависать над душой. Может, стесняется или не хочет. Может, дома нелады… Ну и Бог с ними.

Время шло, и однажды Сергей сделал мне предложение. Конечно, я радовалась. И вот настал долгожданный день знакомства невесты с родителями жениха. Сережа ввел меня в свой дом. Я волновалась. Как дурочка просто: целый шкаф одежды перебрала. Хотелось выглядеть скромно, но стильно. Минимум косметики, не очень высокие каблуки. Никогда не переживала из-за внешнего вида. А тут – ступор какой-то, наверное, сработал эффект тайны чужой семьи, их закрытость.

Они жили в частном доме. Основательный каменный забор, железные ворота скрывали кирпичное строение. Ухоженный участок, голубые ели, стриженая лужайка, клумбы с астрами – все пристойно, аккуратно, надежно. Никакого кричащего богатства, но вкус хозяйки и рука хозяина чувствовались во всем.

Отец Сергея, Николай Петрович был по-военному подтянут, молодцеват и строг. А супруга его Анна Николаевна, наоборот, мягкая, голубоглазая, хрупкая такая. Родители улыбались мне – видимо, я им понравилась. Пригласили в дом. И здесь тоже самое: отличная, основательная мебель, обои светлых тонов, во всем сдержанность и основательность. Хозяйка пригласила нас к столу.

Николай Петрович вел обстоятельный разговор о свадьбе, заверял меня в своей поддержке и убедил нас, что свадьбу нужно провести по-человечески, в ресторане, как у всех цивилизованных людей. Жена его больше отмалчивалась, но кивала словам супруга. А мне, если честно, очень понравился участок. Низенькая зеленая травка – вот бы столы на такой травке поставить! Я мысленно одернула себя: ишь, ты какая! Еще и замуж не вышла, а уже чужим имуществом распоряжается! Поэтому согласилась с будущим свекром.

Обед прошел в дружеской и теплой атмосфере. Я рассказывала о себе, о своей семье, о будущей профессии. Меня слушали с большим вниманием. Единственно, что меня удивило: Сергей, такой болтун и говорун наедине со мной, своим поведением больше похож на свою маму: больше молчал и кивал, как болванчик словам отца. Видно было сразу, что авторитет Николая Петровича не подвергался никаким сомнениям, и его последнее слово было действительно последним.

Что поделать – в каждой избушке свои погремушки. Семья военного – ничего не скажешь. Было непривычно, мои родители часто спорили, дискутировали, даже руками размахивали от избытка эмоций, а тут… просто устав какой-то: «Пункт первый: папа всегда прав. Пункт второй: если папа не прав – смотреть пункт первый!»

В конце обеда мужчины удалились в кабинет Николая Петровича. А я помогала Анне Николаевне убрать посуду из столовой. На кухне царил образцовый порядок.

— Какая же вы замечательная хозяйка! – не удержалась я.

Анна Николаевна ответила:

— Я не работаю, что мне еще делать? Остается только вести дом и бесконечно драить все, что здесь находится.

В ее голосе я уловила странные нотки. На мгновение мне показалось, что она ненавидит и эту кухню, и столовую, и спальню и мужа своего – тоже. Я сгружала в мойку многочисленные тарелки, а Анна Николаевна, облачившись в перчатки, мыла посуду. Пока мы болтали о всякой ерунде, в кухню заглянул Николай Петрович.

— Ну что, девочки, все хозяйничаете? Аннушка, подай мне в кабинет кофейку.

И вдруг его тон сменился с миролюбивого на ледяной, угрожающий. Стальным голосом он спросил Анну Николаевну:

— Это что?

Он указывал на мойку, куда я складывала грязные тарелки. На белоснежную поверхность боковой стенки мойки из одного из многочисленных соусников брызнул красный соус. Ничего особенного – рабочий процесс. Потом можно вытереть. Но при взгляде на такое неряшество у хозяина затрепетали ноздри.

— Николай Петрович, простите ради бога, это я, растяпа, вечно что-нибудь разолью!

Он взглянул на меня строго, и тут же улыбнулся:

— Ой, девочка, намучается с тобой Сережка! Воспитывать тебя, и воспитывать еще!

Я смущенно улыбнулась. Хозяин удалился. Мельком взглянула на Анну и поняла: ей очень плохо живется в этом крепком и красивом доме. Плохо. Тяжело. Невозможно. Ибо Николай Петрович – тиран и самодур, если не хуже.

Но я была молода и беспечна. Сережка мой совершенно не похож на своего папашу. Да и жить мы собирались в съемной квартире, отдельно – о чем переживать? Я выкинула из головы подозрительные мысли и начала приготовления к свадьбе.

***

Мы очень дружно жили с Сережкой. Как безголовые студенты! Весело, бесшабашно, в любви! Забывали порой обо всем на свете. Только он и я! Денег не всегда хватало, хоть и помогали нам родители, но мы, бестолочи, могли спустить всю зарплату на выходных, плюнув на все и уехав в Карелию, или в Питер, или еще куда-нибудь. А потом, стыдясь наших пап и мам, сидеть на макаронах или лапше быстрого приготовления. Он дарил мне цветы. Он покупал мне французские духи. Он жил только для меня! Все хорошо! Кроме двух вещей.

Бог не дал нам детей – это первое наше горе. И еще – каждый вечер среды мы обязаны были являться на обед к Николаю Петровичу. Это не обсуждалось. И мы обедали с ним. Николай Петрович восседал во главе овального дубового стола, Анна Николаевна прислуживала нам, пока хозяин и папа учил нас жить.

Я не выдерживала, вскакивала, чтобы помочь своей кроткой свекрови. Сережа сидел с опущенной головой, и, как всегда, во всем соглашался с отцом. Свекру не нравилось, что сын не пошел по его стопам, и я чувствовала – между ними напряженный конфликт, длившийся годами. Отец давил, склонял Сергея, был глух, как монолитная стена к заверениям сына, что он хочет идти своим путем! Что он хочет работать совсем подругой специальности, но… Николай Петрович привык ломать людей об коленку.

Со временем я лучше узнала и Анну Николаевну. А узнав, поняла, почему Сергей постоянно откладывал наше знакомство. Все очень просто: свекровь большую часть замужней жизни проходила с синяками. Она научилась их искусно прятать, прикрывать закрытыми свитерами и блузками. Но я совершенно случайно увидела, когда Анна переодевалась в гардеробной, испачкав рукав блузки, ВО ЧТО превращено ее тело! И это было настолько страшно, невообразимо, эти кровоподтеки, незаживающие раны… Мне чуть плохо не стало! Он не просто бил ее – он ее истязал! Днями, неделями, месяцами, годами!

По возращению домой я колотилась в истерике. Сережка ничего не мог со мной поделать. Он вообще ничего не мог поделать. Он не выдержал и расплакался.

— Я его боюсь, милая. До дрожи в коленях, до липкого пота! Он и меня так же ломал! И сломал!

Он, правда, сломал сына. Через некоторое время мой Сергей пошел по папиным стопам. Папа был очень доволен. Он «позаботился» о нем по-настоящему. Сережа быстро поднимался по карьерной лестнице и с каждой ступенькой вверх утрачивал свой прежний нрав, вот и губы стал поджимать, как Николай Петрович, вот и тон приобрел властный, вот и на меня поглядывать начал грозно, свысока… А однажды, во время какого-то пустого спора ударил меня наотмашь. Я потеряла дар речи.

— Оказывается, я прав – женщине нельзя давать волю. Воля портит женщину!

И это был не Сережа! Даже глаза другие! Голос другой! Осанка! Это был Николай Петрович! Я застыла как статуя, не в силах двинуться с места. Меня сковал ужас! Если бы через секунду лицо не переменилось, я бы умерла! Но вдруг предо мной очутился мой родной муж. Он бросился на колени, просил прощения, не понимая, что вообще случилось! И я – простила! Господи, какой же я была дурой! Будь проклят тот день, когда я простила его! Впрочем, чему удивляться – все жертвы тиранов прощают. Всегда!

А потом случилось горе. Умерла Анна Николаевна. Умерла в один день, от сердечного приступа. Николай Петрович стоял возле ее могилы, словно гранитная скала. Все жалели его. Все. Кроме меня. Я чувствовала, что это ОН ее убил. Я знала! Но кто мне поверит? Меня ведь посчитают сумашедшей.

Я помню и тот день. Сережа замкнулся в себе. Я обняла мужа, прижала к груди. А он устало сказал:

— Все, милая, все! Это я погубил маму. Погубил своей трусостью, своим равнодушием, своим молчанием. Я уподобился этому скоту, которого и отцом назвать трудно. Как мне все это пережить?

Я утешала, гладила Сережу по щеке, целовала его глаза, губы… Я любила его… А потом мы заснули, уставшие от слез, примеренные с судьбой. Утром я увидела рядом пустую подушку. Сергей вернулся через час, запыхавшийся, мокрый, в спортивном костюме. Он любил бегать по утрам. Весело чмокнув меня в нос, отправился в душ. Его отпустило, и я была рада этому.

Через три дня мы узнали о смерти Николая Петровича. Он упал с лестницы. Поскользнулся. И все жалели Сергея. Кроме меня. Я радовалась смерти престарелого садиста. Радовалась искренне! И кое о чем догадывалась. Но – молчала!

Сергей смотрел на своего папашу, лежащего в пышном дорогом гробу. А потом вдруг поднял свои глаза на меня, и я… обомлела. Потому что на меня смотрел… Николай Петрович. По его лицу пробежала легкая ухмылка. Я поняла, что буду следующей. Сережа исчез навсегда – Николай Петрович пророс в нем, как прорастает худое зерно в свежей, хорошо удобренной почве.

Тем же вечером он избил меня. И следующим вечером – тоже. Он бил меня и приговаривал:

— Женщину нужно воспитывать! Женщина должна содержаться в строгости. Этот слюнтяй тебя распустил!

Он говорил о Сереже в третьем лице!

***

Агния замолчала. Ее трясло. Плечи женщины ходили ходуном.

— Я не буду рассказывать, как мне удалось от него сбежать. Возможно, скоро меня будут разыскивать. Об одном вас прошу – не считайте меня чокнутой. Это правда! Чистая правда! Он убил Анну Николаевну, он убил Сережу, он убьет и меня, если найдет! Просто поверьте мне!

Она вдруг задрала свой черный свитер. Тело Агнии, спина и грудь представляло собой сплошную рану. Я ахнула в ужасе! Такое чувство, будто женщину пытали в гестапо!

Я погладила Агнию по руке, обняла ее. Расцеловала в глаза.

— Я вам верю. Успокойтесь. Я вам действительно, верю.

***

Утром мы расстались, чтобы никогда больше не встречаться. Не знаю, может я, и вправду, говорила с сумасшедшей. Может быть, у этой дамы бурная фантазия. Но мне очень хочется, чтобы это не было правдой. А если и так – то помоги ей, Боже! Спрячь ее от Николая Петровича надежно и добротно, как можешь это сделать только ты!

—

Автор рассказа: Анна Лебедева

Канал Фантазии на тему