– Просыпайся, сказочник! Через двадцать минут твоя станция, – Иван как будто издалека слышал голос проводницы, но сон был сильнее этого назойливого жужжания. Внезапно осознав, что он в поезде, а времени в обрез, Иван тут же подскочил и быстро закинул в рюкзак всё, что с вечера было разложено по столу. Раздернув шторы, он зажмурился от утреннего солнца, отраженного гладью озера, мелькавшего в просветах трехсотлетних сосен.
«Наверное, это и есть Вековое», – подумал Иван, вспоминая карту здешних мест. Представив, как окунётся в прохладную воду и проплывет саженками метров пятьдесят, он с удовольствием потянулся, расправляя плечи, закостеневшие от трех дней лежания на полке купе. Окинув взглядом свой временный приют, Иван подхватил рюкзак и вышел в тамбур.
Как только поезд скрылся из виду, Иван огляделся на все четыре стороны: нигде не было видно ни души, только за старинным зданием вокзала раздавалось фырканье вперемешку с таким фольклором, которого в каждом селе по два пуда. Свернув за ветхое строение, увенчанное такой же потрепанной временем надписью «ст. Кущи», Иван увидел мужичка, воспитывающего строптивую лошадь.
– Ах, ты ж, коза безрогая, – явно не разбираясь в видовых особенностях животины, мужичок костерил усевшуюся на хвост кобылку.
– Кузя, ты встанешь или нет, собака ты серая? Нам уже час, как надо было в магазин товар сдать! Встать, я сказал! – срываясь на визг, мужичок то хлестал упрямое животное букетом ромашек, то пинал колёса телеги. Глядя на этот цирк, Иван едва сдерживал смех. Но, пересилив себя, достал из рюкзака последнее яблоко и подошел к мужичку.
– Доброго утра вам, а можно, я попробую её уговорить?
– И тебе здравия, ну помоги, коли желание есть. Смотри только, чтобы руку не откусила, – мужичок вытер рукавом пот, выступивший на лбу от усилий и праведной ярости.
– Кузя, Кузя, смотри, что у меня есть, – Иван протянул яблоко на вытянутой руке так, чтобы строптивица ощутила его аромат, но не смогла схватить, не сдвинувшись с места. Кузя потянулась головой вперед и заинтересованно зашевелила ноздрями, Иван сделал полшага назад, Кузя нехотя привстала, мужичок подхватил поводья и с готовностью наблюдал. Иван двигался осторожно, и так, шаг за шагом, они все вместе добрались до большой грунтовой дороги. Иван скормил Кузе яблоко и погладил по холке.
– Красивая лошадка, но с характером, – Иван знал и любил лошадей, недаром в детстве проводил каникулы у деда в деревне.
– Что есть, то есть, иногда так меня раззадорит, что готов на колбасу пустить, но уж очень ее дети любят, она, хоть и дурная, но ласковая. А ты куда путь держишь, ежели не секрет, гляжу, не местный?
– Да мне в Лукино надо, я фольклорист, сказки по деревням собираю, песни и всякое такое. – Иван вспомнил, что хотел на вокзале расспросить про автобус, но с этим приключением все вылетело из головы. – Может быть, вы знаете, когда автобус до Лукино?
– Да нет туда автобуса, а местные Лукино стороной обходят и про себя Лукоморьем кличут. Странное место. Там же эти, солнцездравы живут, чудны́е они, людей избегают. Неужто у них хочешь сказок насобирать? И как ты про деревню эту узнал-то? Да ты садись в телегу, подвезу тебя до развилки, а там мимо озера прямо, не заблудишься. Я б тебя и поближе подвез, да опаздываю, деревенька моя без хлеба да мелочи всякой останется, я ж в магазин товары везу. Не обессудь. Без Антипа Петровича жизнь в моей Листвянке сразу замирает. Без меня то есть. И это, спасибо тебе за помощь.
– О, вам спасибо огромное! А меня Иваном зовут, вот и познакомились, – Иван запрыгнул на телегу, а Кузя, оглянувшись, подмигнула ему бархатным глазом, опушённым чудесными ресницами, и поскакала быстрее.
«Не иначе, голову напекло», – подумал Иван и, достав бутылку с водой, полил себе на макушку.
– А что, совсем эти солнцездравы нелюдимые? Я вот про них в газете старой вычитал и поехал специально. Думаю, может, что-нибудь интересное насобираю, – Иван запереживал, что не сможет найти общий язык со странными местными жителями.
– Да так-то они безобидные, только язычники, солнцепоклонники. У них, знаешь, каждый пень, цветок – все это святыни. Не то чтобы они на них молятся, но берегут так, что, не приведи господи муравейник разорить или елочку срубить. Егоровна, старша́я, Берегиня по-ихнему, сразу проклянёт, да так, что сам на поклон к ней побежишь и будешь грех отрабатывать: озеро от мусора чистить, елочки высаживать или еще как… – продолжал рассказ Антип Петрович. – А, вообще, Егоровна – золотая женщина, ведунья, лечит, заговаривает, травами отпаивает и мужиков из ближних деревень от водки «кодирует». После ее заговоров пить горькую совсем не могут: стаканы в руках разрывает, или бутылку открыть не получается, крышка как заговоренная, и не разбить ведь ее, бутылку-то, как кремень крепкая делается. Шибко пьяниц Егоровна не жалует, но лечит… А один раз при мне самогон в бидоне принесли, а Колян, Егоровной «кодированный», решил половником первач зачерпнуть. Не поверишь, из бидона змея выползла и на Коляна шипеть стала, а он как завороженный слушает и кивает. А потом половник выронил, на колени упал и заплакал, а в слезах у змеи прощения просил и обещал никогда больше к спиртному не прикасаться. А мы-то смотрим, а ничего сделать не можем, руки-ноги как ватные стали. Вот такие вот дела. После этого Колян Егоровну потихоньку Ягоровной величать стал, но уважительно. И спиртное на дух не переносит. Побаивается. Тпрру, вот и приехали, – неожиданно рассказ Антипа Петровича прервался, а Иван, слегка задремавший под ровный говор своего возницы, пришел в себя.
– Вон, видишь тропу через поле, иди по ней через пролесок, не бойся, зверья в эту пору нет. Там выйдешь к озеру, иди вдоль него и прямиком очутишься в Лукино. Доброго пути и хороших сказок! – Антип Петрович подобрал вожжи и причмокнул, понукая Кузю.
– До свидания, прощай, Кузя! – Иван помахал вслед отъезжающей телеге и стал рассматривать едва заметную тропинку, по которой, видимо, давно уже никто не ходил. Поняв, что он не слышит конского топота, Иван обернулся в сторону только что отъехавшей телеги, и увидел, что телега подозрительно быстро растворилась за горизонтом.
– Странно. Вроде тихо ехали, – пожал плечами Иван и пошел по тропинке, постепенно углубившись в затененный пролесок. Не прошло и четверти часа, как Иван снова вышел на открытую местность – впереди виднелась небольшая деревенька, а справа – озеро. Озеро в этом месте было широким и светлым, берега – чистыми от поросли, а вода так и манила сверкающей на солнце гладью. Увидев уходящие в осот мостки, Иван свернул к воде. Пройдя по ним, он зачарованно застыл на месте – его взору открылся невиданный простор: озеро расширялось, уходя вдаль, где синела самая настоящая тайга – древняя, величественная и до сих пор неизведанная.
– Ух ты! – только и смог вымолвить Иван, глубоко вдыхая запахи воды и настоявшихся июльских трав. Солнце стояло высоко и жарило во всю мочь, а от воды шла прохлада, вызывающая непреодолимое желание окунуться с головой.
Вволю наплескавшись и вдоволь надышавшись ароматом иван-чая и лабазника, Иван вошел в деревню. Он испытывал какое-то стеснение, как будто чувствуя, что вторгается в чужой мир грубо и непрошено. На лавочке у нарядного крайнего дома сидел пожилой мужчина, и Иван спешно зашагал к нему.
– Здравствуйте, простите за беспокойство, а с кем мне можно переговорить насчет местных сказок, песен, другого фольклора? Я этнограф, Иван Ушков, вот приехал к вам в экспедицию, – выпалил Иван.
– О как. Прямо этнограф. Ну что ж, здравствуй, этнограф Иван Ушков. Только некому тебе тут сказки рассказывать. Все на работах, только я да внучка остались за хозяйством смотреть, – мужчина внимательно глядел на Ивана через прищур ярких карих глаз. Иван стал ощущать какое-то внутреннее противоречие, уж слишком не вязалась внешность старожила с представлением о славянских язычниках, пусть и мало изученных. Он, скорее, ожидал увидеть старика с окладистой бородой, в самотканой рубахе и очельем, удерживающим длинные седые волосы. Этот же персонаж выглядел не по-сибирски экзотично: его редкая бороденка, в которой перемешались седые и иссиня-черные волосы, была раздвоена на самом конце, и сплетена в две косички, украшенные золотой тесьмой и бирюзовыми бусинами, а правый глаз прикрывала бархатная черная повязка. Совершенно лысую голову венчала вышитая восточными узорами тюбетейка, а одет он был в полосатый халат, из-под которого торчали худые ноги в шелковых шальварах. Складки длинных шальвар ниспадали на загнутые носки кожаных туфель. «Свои причуды у них, этот так вылитый старик Хоттабыч»», – подумал Иван и спросил вслух:
– Может быть, вы мне что-нибудь про местные обычаи расскажете? Я был бы очень благодарен.
– Я-то не, я красиво говорить не умею, да и старша́я наша, Егоровна, не обрадуется, когда узнает. Без нее тут такое не делается. Чем тебе помочь-то… Погоди, подумаю, – мужчина призадумался и резко вскочил с лавки, оказавшись очень низкого, всего-то метра в полтора, роста.
– Я сейчас внучку кликну, она тебя к самой Егоровне отведет. В разгар лета матушка наша в свою лесную избушку уходит, травы да коренья лечебные собирать. К ней придешь, она тебе все и расскажет, она многое знает, даже чего на свете нет, – мужчина усмехнулся, и, враз сложив пальцы для свиста, дунул в них, обнажив единственный золотой зуб. Да так дунул, что на мгновение желудок Ивана перевернулся и подпрыгнул к самому горлу, а ноги подкосились, едва удержав хозяина в равновесии. Иван не успел осознать происходящее, как на резное крыльцо выскочила девушка в цветном сарафане, подпоясанная яркими лентами. Иван замер, переживая второе потрясение за последнюю пару минут – красавица выглядела так, как будто только что сошла со страниц хрестоматийных русских сказок. Тут было всё: густая, пшеничного цвета с золотым отливом коса, статная фигура, высокая пышная грудь, и сияющее здоровым румянцем округлое лицо.
– Дед! Как тебе не стыдно! Опять яблоки осыпятся, чего тебе неймётся-то? Я все Егоровне расскажу! – зычно закричала красавица, но, увидев Ивана, потупила взгляд, как и положено де́вице, и чинно вымолвила: – Здравствуйте…
– Здравствуйте… – только и мог прошептать Иван, пытаясь сложить в голове два и два, вернее то, каким боком местный Соловей-Разбойник приходится дедом этой славянской очаровательнице.
– Простите, пожалуйста, я ищу того, кто сможет рассказать что-нибудь из местного фольклора… – сказал Иван хрипло, все еще ощущая слабость от пережитого звукового удара.
– К Егоровне его отвести надо, Вася, с ним только до озера дойдешь, и тропку покажешь, сам до избушки, чай, дойдет. А то попадешься Егоровне под руку в неурочный час, так опять лягушкой три года скакать будешь, пока кто-нибудь не поцелует! Да молчу я, молчу… – дед хохотнул, а Василиса, покраснев, тайком показала ему кулак.
– Веди его прямо сейчас, а то и так время уже к вечеру, до темноты бы успеть… – дед достал кисет и трубку, и, покашливая в предвкушении, стал набивать ее табаком. – Идите, не мешкайте, в добрый час.
– До встречи! – Иван помахал рукой, на полусогнутых едва поспевая за размашистым шагом Василисы, которая, подобрав полы сарафана, уверенно шла босиком по пыльной дорожке в сторону озера. Так они прошли минут десять, пока Василиса резко не остановилась.
– Глядите, тропка сначала идет вдоль озера, потом выходит к болоту. Там на границе озера и топей есть настил из бревен, вот в аккурат напротив него едва заметная тропа идет по мхам прямиком через болото. Мхи притоптаны, но если приглядеться, то увидишь – по тропе в самую глушь прийти можно, где стоит дом Егоровны. Долгий этот путь – часа три-четыре. Как идти будете… – сказала Василиса, почему-то отводя взгляд от Ивана.
Иван же испытывал какой-то странный внутренний подъем и его совершенно не смущала перспектива прогулки по лесу и болоту в поисках ведьминого дома. Поблагодарив Василису, он смело свернул к озеру и зашагал вперёд.
Окончание в следующей публикации>
—
Автор рассказа: Мария Моторина
Загрузка...
