Вот уже три дня Кир почти не спал от невыносимых кошмаров. В голове мутилось, он начинал дремать, но немедленно просыпался с криком. Он не мог вспомнить, что видел во сне, оставалось лишь ощущение чего-то жуткого и отвратительного.
Кир пытался заглушить кошмары вином, но это нисколько не помогало, разве что теперь его комната на чердаке еще и покачивалась — непонятно, то ли от опьянения, то ли от усталости.
Поэтому он нисколько не удивился, когда пятно краски на палитре сложилось в рот и зашептало.
— Мазила… мазила…
От усталости и головокружения Кир даже не очень удивился.
— Мазила — это если целил и промахнулся, а я художник! — ответил он.
— Размазня, — ответил шепот, — жалкий размазня…
— Да иди ты к бесам! — ответил художник.
— Пошли! — ответил голос, — Пошли к бесам!
На этот раз в голосе была такая мерзкая насмешка, угроза и жадность, что Кир вскрикнул и кистью размазал этот рот по палитре. Пятна краски слились в одну большую кляксу, художник посмотрел на получившееся и решил добавить красного. Возможно, так удастся получить нужный оттенок.
— Размазня, — пробормотал он, — значит, размазал…
И постарался выбросить странное событие из головы. Надо было работать, чтобы не упустить свет — позже солнце уйдет, и в маленькой комнате наступит полумрак.
Он вернулся к своей картине. Дивный сад был красив, но очень похож на сад герцога. Во-первых, потому, что Кир рисовал в надежде продать картину ему. А во-вторых, потому, что он вдохновлялся мостиком над искусственным ручьем и большими старыми деревьями на обоих берегах, которые увидел в герцогском саду. Теперь надо было создать эффект чуда, и Киру казалось, что он знает, как это сделать.
Секрет был в свете. Свете и тенях — показать свечение на картине нельзя, но тени стремятся прочь от источника света. А по замыслу Кира, таким источником должна была стать вода ручья под мостом. И немного сами деревья — словно чудо исходит из них и озаряет все кругом нездешним светом — чтобы сад стал поистине дивным, а не просто красивым.
И он мучился в попытках нарисовать чудо. Порой ему даже казалось, что это состояние — полусна, похмелья и почти бреда, — это и есть то, что нужно. Когда еще увидишь чудо, как не в бреду? Правда, пока ничего не выходило.
Утреннее солнце сменялось дневным и уходило от окна, картина постепенно погружалась в полумрак, а у Кира опускались руки. Краски не слушались, голова кружилась, из всех щелей доносился невнятный шепоток. Кир решил считать эти звуки просто шумом в ушах — голод и бессонные ночи способствуют странным звукам.
Краски так и плясали по холсту. Чуда пока не выходило, тени деревьев становились глубокими и мрачными, и смотрели на зрителя с хищной жадностью. По задумке, тени должны были всего лишь показать, откуда исходит свет, но вот с ним пока не выходило.
Кир в последний раз за сегодня осмотрел картину, и отбросил кисть. Задуманное казалось недостижимым, зато злые шепотки стали отчётливее.
«Бездарь… безумный, безмозглый, беспомощный бездарь…»
От всего этого хотелось сесть и заплакать. Или хотя бы напиться.
Он поборол желание пнуть мольберт вместе с картиной, и достал свой кошелек. Денег не было. Он пожал плечами. Подошёл к двери, надел шляпу, обернулся и посмотрел на свою картину. Та уже стояла в полумраке, и никакого чуда на ней не было. И ползающих-шепчущих теней тоже — просто солнце ушло, и в комнате стало темно.
Кусок в горло не шел, но Шенни настояла, чтобы Кир поел хоть немного. Сама убежала в дом — ее отец не позволил бы впустить нищего художника внутрь. Впрочем, и пинками гнать Кира не стал, и на том спасибо. Все же Кир разговаривал с самим герцогом, в будущем уважаемый человек… если, конечно, сможет сотворить чудо на своем холсте. Кир не очень задумывался о том, что знает и думает о нем почтенный мастеровой, он знал, что Шенни — милая и добрая девушка, которая может налить кружку разбавленного вина и сунет ломоть хлеба с сыром. Она так мило смотрела, когда однажды Кир рисовал пейзажи на берегу реки. Это была ерунда, наброски и мелочи, но девушка так смотрела, словно уголь художника творил все эти деревья, тропинки, людей, а не просто переносил их на холст. Кир тогда нарисовал ее портрет — с широко и удивленно раскрытыми глазами, с пухлыми приоткрытыми губками, с круглыми щечками и вздернутым носиком, и тем совершенно покорил.
Шенни вернулась.
— Слушай, Кир, ты выглядишь — хоть сейчас в гроб! Ты не болен? — спросила она. Кир поперхнулся.
— Да ну, ты скажешь! — возмутился он. — Просто устал маленько. Работаю много, вот и…
— По бабам, поди, работаешь? — язвительно спросила Шенни. Кир хотел было помотать головой, но почему-то не смог сделать этого сразу. В глазах вдруг помутилось, и сквозь лицо Шенни проступило что-то другое, пугающее, мрачное и злое.
— Если б я смог так нарисовать, меня б… — пробормотал он.
— Что? — удивилась Шенни. Сейчас в ее лице была неподдельная тревога за парня, она совсем не ожидала, что от простого вопроса он вдруг начнет бредить.
— К бесам, к бесам, к бесам… — прошептало то, что пряталось за Шенни, и Кир попытался отбросить видение. Тряхнул головой, и вдруг расплакался.
Он сидел прямо на земле, Шенни обнимала его, гладила мягкими руками по лицу, вытирала слезы.
— Ну, что ты… — бормотала она, — все будет хорошо, все хорошо…
И все было бы неплохо, если бы сквозь ее голос не проступал едва слышный шепоток.
Кир начал рассказывать, больше для того, чтобы заглушить чужие голоса, чем чтобы объяснить. Говорил невнятно, перескакивая с одного на другое, и уверен был, что из этого рассказа никто ничего не понял бы, но Шенни поняла главное.
— К священнику идти нельзя, — сказала она тихо. — Отец Бразий тебя не любит, изгнание бесов сделает так, что ты своими ногами не уйдешь.
От ее голоса, от спокойной рассудительности, Кир вдруг успокоился, словно зачерпнул от нее немного силы.
— Может, в паломничество тебе пойти? — сказала она.
— Куда я пойду… — ответил Кир. — У меня ни денег, ничего… и работа моя — я уйду, рисунок пропадет.
— Другой нарисуешь, — сказала Шенни, но Кир замотал головой так, что длинные и грязные волосы разметались вокруг.
— Там чудо должно быть! — сказал он. — Уйду, и потеряется чудо!
— Если чудо, то должно одолеть бесов, — возразила Шенни. — А бесы к тебе, может, прямо сквозь твою эту…
Но Кир не дослушал.
— Чудо одолеет бесов! — воскликнул он. — Шенни, ты мой ангел…
Девушка удивилась, но он уже не замечал этого. Он встал с земли и взмахнул руками.
— Куда ты? — спросила Шенни растерянно. Художник уже уходил, но остановился, снова взмахнул руками, словно собирался улететь.
— Рисовать! — воскликнул он. — Рисовать чудо!
И побежал прочь. Шенни нервно кусала губы и смотрела вслед.
В комнате было почти темно, но Кир быстро раскладывал краски и кисти. Шепотки стали громче, отчетливее, но он не обращал на них внимания. Не позволял себе остановиться.
Встал перед картиной, всмотрелся в темные силуэты.
— Глупец-глупец-глупец! — послышался голос прямо над плечом. но Кир не оглянулся. — Испортишь-погубишь-пропадешь!
Кир широко взмахнул кистью, словно мечом, но холста коснулся осторожно, ласково. С нежностью.
— Чудо… — сказал он негромко. Голоса зашептали неразборчиво, в них слышались и жадность, и предвкушение и растерянность.
Кир начал рисовать.
В комнате темнело, но он видел все, что происходит на картине внутренним взором. Чудо, наконец-то, происходило.
Когда Кир проснулся, было позднее утро. Солнце уже уходило, и картина была почти в тени. Но…
Да, чудо случилось.
На мостике через ручей была Дева — очень похожая на Шенни, такой, какая она была бы, если б оделась в белоснежные шелка и стала светиться изнутри. Дева стояла вполоборота к зрителю, и строго смотрела куда-то в тень под деревьями. Там сидели все бесы, что так мучили Кира. Под взглядом Девы они скомкались, слиплись и превратились в маленькую уродливую жабу. Кир хорошо знал, что там, но был уверен, что большинство зрителей даже не заметят ее.
Свет Девы, тени и игра цвета под деревьями, текущая вода ручья и листва деревьев производили впечатление умиротворения и спокойствия, словно картина была окном в Небесный Сад.
Такую картину уже было не стыдно показать его сиятельству, и просить за нее полновесную цену…
— Но сперва я покажу ее Шенни. И поговорю с ее отцом, — сказал Кир вслух и прислушался. Шепотки исчезли, в комнате, освещенной сиянием Девы с картины, царила спокойная тишина.
Загрузка...
