Поезд отходит только через час, а я со своей верной спутницей — болезненной пунктуальностью — уже прибыл на вокзал. Что такое час? Один ужин, который кончится чашкой кофе и сигаретой, оплата еды вот этой хорошенькой девушке за стойкой вокзального кафе, немного сна? Трезво оценив свои потребности, я решил всё-таки поужинать. Тем более, что после загрузки моего багажа в купе и меня самого с ним по совместительству, я собирался сразу же лечь спать.
Я заказал гуляш с салатом из кислой капусты, чашку кофе и пару булочек. Девушка-буфетчица поправила юбку так, чтобы было видно ее белую коленку.
Про себя я подумал, что неплохо было бы улыбнуться ей и подняться куда-то наверх, в пыльные гостиничные комнатки вокзала, но слишком устал, поэтому сосредоточенно ел свой ужин, не глядя в сторону девушки.
Вокзал обнял вечер. Розовая шаль заката опускалась всё ниже, становилась всё прохладнее, цеплялась за лодыжки. Девушка потеряла ко мне интерес. Даже немного обидно.
Я закурил.
До поезда ещё полчаса, и время тянулось невыносимо медленно. В Вероне Силия наверняка сейчас выбирает себе наряд на вечер с друзьями. Силия. Создание столь лёгкое и воздушное, что, кажется, небо ей дом, а не номер отеля в Вероне. Я вовсе не уверен, что она встретит меня на вокзале, как и обещала, потому что уже, скорее всего надела чёрное шёлковое платье на тонких бретельках, собрала копну золотых волос наверх, чтобы не было жарко кружиться в танце ночного города, и ждёт, когда за ней заедет такси.
Зачем мне всё это? А ещё интереснее — зачем это ей? Я в своём сером костюме, мятой рубашке и ужасно пахнущими сигаретами, совсем не вписываюсь в её мир. Мир шампанского, загорелых плеч и маленьких, но тяжёлых золотых украшений. Случайная встреча на литературном вечере, куда её привёл мой знакомый, не ради искусства литературного, но ради художественного, обернулась тёплой дружбой. Дружбой ли? Кто же её поймёт. Да можно ли считать слова, которые шепчет тебе женщина ночью на ухо — правдой?
***
Я вышел на перрон. Мятый и злой, потому что поспать мне так и не удалось. Дети, бегающие по всему вагону, создавали большую вибрацию, чем бегущий по рельсам состав. Ласковая ночь гладила меня по лицу, почти извиняясь за все неудобства, что мне пришлось терпеть. Слишком шёлковыми были прикосновения ветра к моим щекам, чтобы я смог противиться этой расслабленной, нежной ночи. Так встретила меня Верона. Но не Силия.
— Рэнс, боже, прости меня, я засиделась с этой Фоби, ты же понимаешь, если я хочу быть моделью, мне нужно общаться с этими индюшками, — Силия спешно чмокнула меня в губы и взяла за руку, заискивающе заглянула в глаза, — ты ведь не злишься, правда?
Я вздохнул. Она приехала ко мне в гостиницу, когда я уже принял душ и собирался лечь спать, наплевав на неё. Хотел посвятить эти два дня себе, гуляя по Вероне и просиживая дни на террасах кафе. Теперь я был вынужден выслушивать её торопливые, пахнущие вином, извинения, стоя перед ней в пижаме.
— Ладно, мы оба прекрасно знаем, как обстоят дела. Хочешь остаться? Я закажу шампанского. Если… Если тебе его ещё недостаточно, — зачем я это сказал, сам не понимал. Хотелось кольнуть её, сделать вид, что меня вовсе не зацепило её отсутствие на вокзале.
— Если мне недостаточно? — она рассмеялась, запрокинув голову. Золотые локоны разметались по плечам, стекли волнами, — ты как ребёнок, в самом деле, самый настоящий младенец.
Она весело схватила меня под локоть.
— Нет, мне недостаточно, и здесь мы не останемся. Слишком тут всё серо, как твой костюм. Мы поедем ко мне и напьёмся. Жду тебя внизу, моя конфетка, — она снова весело и хмельно рассмеялась, выскочила за дверь, пребывая в восторге от своего остроумия. Я слышал, как стучат по коридорной плитке её каблуки. Потом достал из чемодана чёрный костюм.
***
Из ванной доносился шум воды. Я проснулся и не сразу понял, где нахожусь. Потом увидел чёрное шёлковое платье, небрежно брошенное на стул.
Силия вышла из ванной. Мокрые волосы проволокой лежали на белом махровом халате.
— Доброе утро. Надеюсь, не я тебя разбудила? Я старалась как можно тише.
Она подошла к окну. На его фоне Силия, с её статной осанкой и гордым профилем, походила на воинственную Афину.
— Нет, Силия, ты не потревожила меня. Я сам проснулся.
— Хочешь кофе?
Голова болела, как после мальчишника, тем страннее мне было, что Силия бодра, весела и светится будто каким-то внутренним светом.
— Было бы очень кстати.
Она вышла на кухню. Я почувствовал себя смущённым мальчишкой. Силия гремела на кухне посудой. Я пошёл в душ.
Снова я позволил ей себя околдовать. Принимая её приглашение, я чётко выстроил себе некий план поведения, в который не входило рассыпаться песочной фигуркой. Стоит ли теперь сопротивляться? Стараться быть холодным, твёрдым, воином? Или отдать себя в руки этой Венере, которая вышла из морской пены, чтобы рвать моё бедное сердце? Я не пытался выяснить, что чувствует она и что вообще обо всём этом думает. Больше от страха, от страха услышать правду, быть осмеянным. Она меняет города, разъезжая по съёмкам для модных изданий. Меняет машины, людей, номера. Я — лишь листок с дерева, запутавшийся в её волосах. Но я любил её. Глупо, мягко, совсем по-детски. В Верону ездят только ради любимых женщин.
Я вышел и оделся. Силия грациозно вплыла в комнату с подносом в руках. Она подала мне чашку и присела на кровать.
— Через час у меня съёмки, милый.
Мы допили кофе, который стал мерзким на вкус после её слов. Она попросила меня уйти, не прося. Мы условились о встрече после обеда.
Было бы глупо придавать большое значение тому, что произошло. Раз в две недели точно такое случается со мной. Ища успокоения для своей души, я спасаю от одиночества такого же зверски одичавшего от тоски человека. Силия – не исключение.
Возвращаться к себе в отель с засаленными обоями не хотелось, поэтому я сидел в парке ещё час и слушал гомон жизни, проходившей мимо. Булочные наполнили воздух тёплым ароматом выпечки, дети спешили на занятия.
***
Следующие два дня мы не разлучались. Я не желал отпускать её от себя ни на минуту. В ней была сосредоточена вся та жизнь, которую я упустил.
Она решила, что будет чертовски весело жить со мной, эдакое приключение, несмотря на серость моего костюма.
Мы жили в моей грязной, пыльной конуре. Рядом с Силией всё преображалось, попадало во влияние её мягкой энергии. Она развесила по моей комнате свои платья, и всё вокруг стало нежным, трепетным, женственным. Комната пропиталась ароматом её парфюма и пудры. Она красилась только на съёмки, в остальное время была чудесно юной и свежей.
Когда ей не нужно было на съёмки, мы сидели всё время дома, заказывая еду в номер по телефону у портье. Мы пили шампанское в любое время дня, курили в открытое окно, чем ужасно раздражали старика из соседнего номера. Он всё грозился вызвать полицию, но стоило Силии высунуть златовласую голову из окна и пропеть что-то своим милым, плавным голосом, как сосед тут же менял гнев на милость.
Этим же вечером мы обнаружили под дверью бутылку вина, которую принёс портье. Оказалось, старик понадеялся на одиночество Силии и уж никак не ожидал принимать благодарность от двухметрового детины, с которым столкнулся в коридоре. Вид у него был, прямо сказать, немного одурелый.
Это время единения душ и тел было для нас священным, мы становились единым целым. Одним храмом чуда и ласки.
В воскресенье утром она начала собирать вещи. Удивительно, но мой чемодан оказался меньше, чем её, набитый платьями, косметикой, духами и весельем. Я беспомощно наблюдал за этим ритуалом и всем естеством ощущал предстоящую потерю. Я собрал свои два костюма.
Она была весела и беззаботна, для неё это было обычным делом. Каждую неделю менялись города, отели, лица. Я заказал такси. Силия захотела меня проводить.
— Я буду тебе писать, — сказала она.
Мы оба знали, что не будет.
— Я буду тебя навещать, — ответил я.
Мы знали, что не буду. Да и где? Её носило по миру, как тонкую паутину осенью.
***
Глядя на это лицо, на эти губы, я вспоминал каждое мгновение, проведённое с ней. Она шептала мне в ухо нежности и целовала руку.
Мы стояли на перроне, снова прощаясь, не зная, откуда принесёт её письмо в следующий раз и принесёт ли. Я вошёл в вагон, пробрался в купе и закинул чемодан в полку. Силия стояла на перроне и смотрела на меня. Она улыбалась, но в глазах отчего-то блестели слезы.
—
Дарья Скворцова