Не могу ее полюбить

Надежда Николаевна легко втянула свою яркую, ядовитого зеленого цвета, сумку на колесиках в салон автобуса, купила у водителя билет и вкрадчиво, интимно понизив голос, спросила:

— Вы до конечной как поедете: через первый микрорайон или по городу?

Шофер даже голову не повернул в сторону пассажирки:

— Через первый и на автостанцию!

Надежда, расстроенная тем, что придется опять тащиться через весь город пешком, возмутилась:

— Вы все равно ведь домой поедете, вам какая разница?

Водитель не реагировал. Холуй! Еще зимой маршрут междугороднего автобуса проходил через весь городок, и дачники, нагруженные котомками, выскакивали на своих остановках, в двух шагах от дома. Не надо было ползти, постоянно останавливаясь, чтобы передохнуть – вот он, родной подъезд, рядышком совсем! Да и на дачу ехать удобно: те же баулы со всякой всячиной, необходимой для жилья в деревне. Главное, дойти два шага до остановки, загрузить сумки в салон – поезжай себе на здоровье – красота!

Но с октября все изменилось. Теперь «междугородний» в город не заезжал, выкидывал пассажиров, в основном пожилых людей, на въезде и катил на автостанцию, расположенную на отшибе, вдоль объездной. А че? Удобно. И не прикопаться – все по закону!

Надежда, вспыльчивая, беспокойная по характеру, опять было начала собирать подписи, составлять жалобы, дискутировать, ругаться, в попытках сдвинуть бюрократическую тупую махину, достучаться до сердец рафинированных, в дорогих костюмах дяденек, сидящих в просторных кабинетах, но… Один в поле – не воин. Один в поле – в лучшем случае, городской сумасшедший, местный безобидный дурачок. А в худшем – экстремист.

А она устала. Сколько можно? Где запасные нервы достать? Кроме желчи, агрессии и обиды ничего хорошего ее война с ветряными мельницами не приносила. Надежда Николаевна достала из сумочки смартфон и открыла литературное приложение, чтобы скоротать дорогу за чтением книги любимого классика, такого же усталого, желчного, раздраженного борца с равнодушными мельницами. Ну и что? Бился, бился мужик всю жизнь, и умер, оставив человечеству всего шесть томов. Шесть томов! Тьфу ты, опять к горлу подкатил горький комок. Невозможно!

Между тем, автобус остановился в деревеньке Малый Двор, и Надя увидела на остановке знакомую румяную мордочку. Свекровь! Сейчас она полезет к Надежде через весь салон, толкая рюкзачком за спиной сидящих дачников.

У Сергеевны, мамы Надиного супруга, здесь в Малом Дворе, с незапамятных времен был небольшой огородишко. Раз в неделю она ездила сюда: прополоть гряды, окучить картошку, полить свеклу. Ездила в любую погоду. В дождливые дни пряталась в ветхой сараюшке, готовой свалиться на бок от старости. Надежда Николаевна приезжала иногда на огород свекрови и видела одну и ту же картину: соседи Сергеевны отстраивались, увеличивая пространство, теснили огородик свекрови, окружая его новыми баньками, модными теплицами и прихотливыми цветниками. А у неё – все по-старому: кривая халупа, набитая хламом и разномастным тряпьем на гвоздях, где на кривом столике все так же стоял чайник, а рядом – оранжевая строительная каска с водой, капавшей с потолка.

Муж Надин психанул: привез бригаду, залатал крышу, обновил домишко, заменил прогнивший пол и стены, собрал все заплесневелые тряпки, фуфайки, халаты и выкинул в сердцах на помойку. Взамен привез аккуратную лавочку, даже столик новый притараканил. Сергеевна запихивала работникам скрученные в трубочки тысчонки, бережно откладываемые с пенсии.

— Да не надо, мама, — отмахивался. А она – ни в какую, засовывает в карманы деньги, будто ей виллу какую построили! Через два месяца сын заехал к ней, чтобы помочь перевести собранный урожай в город, зашел в сараюшку и увидел: тряпки висят на старом месте, а рядом с чайником – та самая оранжевая каска.

Раньше Надежда старалась поменьше встречаться со свекровью. Даже телефон стационарный дома отключила: была у Сергеевны дурная привычка – звонить именно в тот момент, когда дел по горло, некогда и вообще. А свекрови как будто невдомек:

— Привет… Как дела? А какая завтра будет погода?

И вот уже злость на Сергеевну накатывает, хочется оборвать разговор, буркнув «Некогда мне», накричать на нее, послать куда подальше! И, видит бог, не хотела Надя этого, но…

Сергеевна обладала талантом, свойственным простым и недалеким людям: вывести из себя, выбесить на ровном месте глупейшими, не в тему вопросами или высказываниями. Ляпнет свекровь что-нибудь, не подумавши, а ты ходи потом и чувствуй себя полным дураком!

Не могу ее полюбить

Надежда помнит день, когда Сергей привел ее знакомить с мамой. Она, молоденькая, стеснялась неимоверно и старалась понравиться будущей (как знать) свекрови: не сидела ножка на ножку с журнальчиками, а крутилась рядышком, на кухне, помогая приготовить праздничный ужин. И вот она, обмазывая майонезом куриные окорочка для запекания, вдруг услышала первую «коронную» фразу Сергеевны:

— А мы все думали: что-то Сережка дома не ночует, наверное бабу себе завел. А я говорю: у Сереги вечно бабы какие-то, но дома-то ночевал! А он, оказывается, у тебя подженился, гы-гы-гы!

Серега потом объяснил:

— Мама у меня, ну это… немного не «алле». Не обращай внимания.

А как не обращать, если она после знакомства в покое Надежду не оставила. День, через день таскала молодым ведрами яблоки (кислющие), картошку (с горох величиной), брюкву и репу (мешками), варенье какое-то с проржавевшими от старости банками, огурцы перезрелые до желтизны.

— Ешьте!

— Да мы не просили, Мария Сергеевна! Куда нам!

— Ну а че? Выкидывать че ли?

Надя стеснялась знакомить свою маму с Сергеевной. Она представляла лицо матери, остроумной, образованной «эмансипе», сидящей напротив этой «деревни», и становилось физически плохо. Мама Сергея-то не очень восприняла:

— Слушай, Надя, ты именно для этого отлично училась в школе, получала высшее образование? Ты посмотри на себя – куколка! А он – что такое, шоферюга, какое будущее тебя ждет?

Оставалось только привести мать «шоферюги», чтобы поставить окончательный диагноз. Нет, это было выше Надиных сил.

Прогноз мамы сбывался: Сергей начал испытывать трудности с поиском работы, стал нервным, раздражительным, постоянно срывался на Надю, денег хронически не хватало. Свекровь таскала корнеплоды и сидела по два часа в гостях, не затыкаясь ни на минуту, и несла такой бред, что уши вяли. Прибавилась куча родственников, которые совсем не нравились Наде.

А самое главное – пришлось искать другую работу. В городском ДК на копеечную зарплату не разбежишься, а кушать надо было каждый день! И вот, Надя, в юбке-карандаш, в белой блузке с беджиком, на высоченных шпильках, оказалась в зале игровых автоматов: призрачном аду для нормальных людей, не склонных к маниям и желанию получить все и сразу. Бездушные однорукие ублюдки пищали и звенели сутки напролет, а Надя умирала от непрерывной какафонии звуков, от адской боли в ногах, и вони, исходившей от алчных игроков, живущих в зале неделями.

Она ненавидела эту работу, но что ей оставалось делать: деньги, деньги… Надя не задумывалась о том, что испорченное здоровье потом не купишь, что никогда она не наденет изящные лодочки на изуродованные ноги, и повседневной обувью на года станут кроссовки на ортопедической подошве. И нервы, и бессонница, и давление – последствия той, «денежной» работы.

Сергей бился как рыба об лед, продираясь через реалии современного жестокого мира. Он был упорным малым. Потихоньку жизнь налаживалась, и Надя уволилась, оставив персональный игровой ад без сожалений. Казалось, что теперь у них все будет хорошо, но «все хорошо» бывает только в плохих романах.

Мама, эмансипе, умная и независимая, стала жаловаться на боли в животе. Все чаще и чаще, потому что боли набирали силу. Последнюю стадию онкологии обнаружили, когда мама уже не вставала. Нужно было оплатить операцию, лечение, уход. Куда-то подевались мамины подруги, родная сестра, Надина тетка, клявшаяся, что поставит больную на ноги, побыла сиделкой пару месяцев и уехала. Надя поняла, что уход за мамой ляжет на ее плечи.

Уход за раковым больным – пытка. Обреченные люди никому не нужны. Но поддерживать жизнь в угасающем организме – надо. Закон подлости сработал по всем фронтам: у мужа окончательно и бесповоротно сломался грузовичок-кормилец, подработки прекратились. А деньги нужны. Свекровь сказала:

— У нас на предприятии место освободилось, пойдешь? И заработаешь, и время для мамы останется.

Уборщица? Надя должна стать уборщицей? И она не отказалась. Каждый вечер, окуная грубую тряпку в грязную воду, Надя возила шваброй по бетонному полу в цехах огромной мастерской. Вот тебе, Надюша, блестящая карьера, вот тебе, вот тебе, получи и распишись, просунув в голову в окошечко и приняв жалкие копейки из ухоженных наманикюренных ручек франтихи-бухгалтерши.

А Сергеевна в это время обмывала то, что не дожрал рак, что осталось от пышного, богатого тела Надиной матери. Осторожно протирала мягкой тряпицей, смазывала кремом от пролежней, стелила чистое, свежее постельное белье, аккуратно расчесывала обмякшую, поредевшую гриву, когда-то сиявшую короной на голове у царственной «эмансипе». Она была рядом, кроткая и ласковая в обращении с измученным человеком.

Сергеевна и обмыла маму в последний раз. Она и одела ее со словами:

— Надя, ты не подходи, покойницу чужие люди должны в долгий путь снарядить.

Она успокаивала рыдающую невестку и находила какие-то слова, которых не нашлось бы ни у кого.

Похоронили, поставили крест, обиходили могилку. А потом Надю вызвал к себе начальник производства:

— Мария Сергеевна говорила, что вы справитесь с должностью секретаря. У вас ведь высшее образование?

— Гуманитарное, — ответила Надя.

— Ну и хорошо. Освоитесь, научитесь. С компьютером умеете обращаться?

Она умела. Она узнала только через несколько лет, что Мария Сергеевна, пока невестка мыла мастерские, штурмовала пороги начальства с упорством танка, оттискивая многочисленных блатных родственниц инженеров, бухгалтеров, замов и мастеров, доказывая, что Надя достойна вакантной должности.

Мария Сергеевна продала квартиру бабы Шуры, родной матери, чтобы дети смогли купить дом, хороший, новый, среди соснового леса, окруженный извилистой речкой с чистой, прохладной водой. Участок оформили на Надю – свекровь настояла.

— Должно же быть у бабы что-то свое? Квартира после покойницы пусть детям вашим достанется! В наше-то время – в самый раз.

Детей долго не было, но Сергеевна ни словом об этом не обмолвилась.

— Подумаешь, беда какая! Успокойся и забудь! Потом эти дети посыпятся как горох – только успевай подбирать!

Как в воду глядела. Надя родила троих, друг за другом, парней, с которыми нянчилась Сергеевна беззаветно, всю себя отдавая.

Надя никак не могла полюбить ее, хотя свекровь и не требовала к себе никакой любви. Невестка мучилась и плакала ночами: да что же это такое, нельзя быть неблагодарной тварью! Терпение! Ласка! Помощь! Ведь так мало нужно пожилому человеку! Но приходило утро, звонил телефон, Мария Сергеевна спрашивала о погоде, и все начиналось сначала!

Однажды Надя, не выдержав, отправилась в церковь, в которой служил очень хороший батюшка, отец Никифор. К нему народ тянулся и получал то, чего ждал: успокоения и наставления. Но наставлял священник людей не как спесивый, грозный учитель, а как хороший друг, проводник, с юмором и тактом.

Надя зашла в маленькую церквушку, купила в лавке несколько свечек и долго мялась, стесняясь подойти к батюшке, тихонько беседующем о чем-то с прихожанкой. До службы оставалось несколько минут, а прихожанка никак не отпускала отца Никифора.

Побеседовать с батюшкой удалось через несколько часов.

— Не могу полюбить свекровь. А она – очень хороший человек, — Надя обстоятельно рассказала свою историю, а Никифор ее не перебивал.

— А ты знаешь, почему многие ненавидели святых? Почему пытки, учиненные над божьими людьми, были такими жестокими? И вечные гонения, презрение к христианам, и изощренная злоба? Потому что бесы крутятся от близости божьей как ужи на сковороде. Пугает нечистых кротость и доброта, ибо она сильнее!

— Что же мне делать с этим?

— Бороться с бесами.

— Как?

— Любовью к ближнему. Только любовью! Загляни в глаза свекрови, и ты увидишь в них свое спасение.

***

В автобусе Мария Сергеевна увидела Надю, сидящую на «камчатке». Ее круглое личико засияло, заулыбалось. Сергеевна начала протискиваться к невестке.

— Привет. А какая завтра погода?

Надя выключила смартфон.

— С завтрашнего дня ожидается похолодание. А ты огурцы, наверное, открыла.

— Не-е-е, душа болела, жарища такая, но парники не оголяла.

— Да ты провидица, Сергеевна, дорогая, — засмеялась Надя и взглянула на свекровь.

Глаза Марии Сергеевны лучились, будто внутри горели маленькие лампочки, столько было в них света, тепла и… любви.

— А ты не возьмешь у меня редьку? Вы так часто простужаетесь, а тут натрешь, да с медом смешаешь – лучшее средство!

— Давай, конечно, — согласилась Надя, — у тебя редька – огонь!

Автобус вез пассажиров по грунтовой дороге ходко. Женщины мирно беседовали о детях и внуках, о грядках и посадках. В сумке Надежды мирно дремал телефон, а рассказ «Чудик» терпеливо ждал своей очереди.

Жизнь продолжалась.

Анна Лебедева

Ссылка на основную публикацию