День был такой же, как и все другие будние дни в обычной жизни Ольги Васильевны. Утром — на работу. Вечером, через магазин, домой. На дворе лето, город опустел. В такую жару среди раскаленного камня и плавленого асфальта остаются только мученики, вынужденные работать среди тесных кирпичных коробок. С нескрываемой радостью они вылетали со скоростью пробки от шампанского из заводских проходных, предприятий и офисов и короткими перебежками, глотнув прохлады в сетевых маркетах, добирались до душных квартир. И все, как по команде, бросались отмокать в ванной.
Ольга стояла под душем целый час. Только тут можно дышать. Хоть как-то. Йодированный воздух, говорят. Не похоже, но помогает ненадолго. Потом она выходила, включала вентилятор и ложилась на пол, укутавшись мокрой простыней. Ольга воображала себя тритоном или лягушкой, оцепеневшей от жары. Оставалось только ждать, когда одуревшая ртуть в термометре хоть немного спустится вниз.
Сна не было. На ум лезли какие-то дурацкие мысли, воспоминания, обрывки фраз из пустых диалогов. Что-то корябало душу, а не понять — что. И вдруг Ольга вскочила: вспомнила! Сегодня в курилке кто-то сказал:
— Алина Гаршина умерла.
Точно! Гаршина! Курильщики завздыхали, что еще совсем молодая баба была, что так нелепо, так страшно закончилась ее короткая жизнь, что сама виновата, что… Да много чего трепали в курилке, до Ольги и не дошло сначала толком, о ком шла речь. Только сейчас мозг обожгла догадка: Алина была дочерью Гаршиной Татьяны Степановны! Бедная, бедная Алинка. Как же так?
Наверное, в каждом маленьком городке есть свои «местные чудики». Гаршина Татьяна Степановна была именно такой, не от мира сего, женщиной. Нет, она не бегала босиком, не играла на ручной гармонике и не просила копеечку. Татьяна Степановна работала в Доме Творчества, занималась с детьми краеведением и слыла очень активным человеком. Нет, не так! Очень! Активным! Татьяна Степановна писала заметки в газеты, вместе со школьниками каждую весну расчищала от мусора парковые дорожки, занималась раскопками на местах кровавых боев во время Великой Отечественной войны в полях за городом.
Один раз выкопали они… фугаску. Ржавую, тяжелую, немецкую. Всей гурьбой приволокли ее в автобус и повезли в музей. Работники музея готовы были упасть в обморок. Понаехали пожарные, милиция, родители, помертвевшие от страха. Водителя детского автобуса чуть не уволили. Начальник автотранспортного цеха, шарахнув кулаком по столу, орал:
— Ну ладно, она — дура конченая, а ты, мужик, в армии служил, каким местом думал?
Водитель молчал, опустив голову. Как он мог объяснить, что энергичная и уверенная в себе Гаршина не терпела никаких возражений. Он прямо под гипноз попал. Дубина, конечно, стоеросовая, за здорово живешь мальчишек и девчонок загубил бы… Слава богу, фугас оказался не опасным…
Гаршина отделалась выговором. Учли прошлые заслуги. И она продолжила свою деятельность, клятвенно пообещав всякие несанкционированные раскопки прекратить. Потом Татьяна Степановна боролась за памятник умершим блокадникам. Их похоронили здесь, на пересыльном пункте, по дороге в Вологодскую область. Какой-то сердобольный человек по незнанию своему, накормил истощенных дистрофиков хлебом и колбасой. Через некоторое время практически весь вагон полег в страшных мучениях. Гаршина три года собирала деньги и добилась своего.
— Теперь у меня есть свой памятник, — говорила она каждый раз 9 мая. Одетая в гимнастерку и пилотку, Гаршина вела свою группу к малюсенькому обелиску, пока огромная толпа горожан митинговала недалеко, у огромной стелы, поставленной в честь погибших и умерших у братских могил. А потом обелиск зарастал сорной травой, пока какой-нибудь совестливый человек не выкашивал бурьян. Власти памятник упорно не замечали, словно и не было его, пока сверху не цыкнули. Теперь и там возлагали цветы.
На праздники в Доме Творчества Гаршина готовила индивидуальные выступления, выскакивая невпопад на сцену в чудовищных клоунских костюмах и с жуткой нарисованной улыбкой. Совсем маленькие зрители начинали плакать от страха, а старшие — хихикать и показывать пальцем на артистку. По городу Татьяна Степановна передвигалась, обвешанная многочисленными кулями и сумками — по три-четыре в каждой руке. И еще — она никогда не была одна. Все время рядом находилась единственная дочка Алина, крупная, здоровая девочка лет пятнадцати.
Алина походила на советскую ходячую куклу: такое же кругленькое детское личико с ярким румянцем, кудри, губы бантиком, толстенькие ножки и ручки. Она послушно следовала за мамой всюду с безучастным, отрешенным выражением. Когда у Татьяны Степановны не было в руках сумок, она крепко держала ладошку дочки. Выглядело это странно, но еще странней это стало выглядеть, когда Алине исполнилось семнадцать лет. Она необыкновенно вытянулась, выросла, налилась, словно спелое яблоко, готовое лопнуть под тонкой кожуркой, и все равно — не покидала свою мать ни на минуту.
Ольге тогда было двадцать лет. Она, студентка четвертого курса педагогического училища, часто встречала эту странную парочку на улице. Подружки хихикали:
— Блин, она долго дочку мариновать будет? Как девчонке замуж выходить?
— Ага, жди! Эта мегера спит у Алинки под кроватью, наверное! Чтобы никто на честь дочки не посягнул!
— Такой приз, конечно! Мужики штурмом брать будут. А-ха-ха, хи-хи-хи!
Ольге было жалко Алину. Она понимала — рано или поздно это кончится. Как у нее. «Революция» случилась ровно три года назад в ее семье, да такая…
***
Мать Ольги была деспотичной и своенравной. Ни дня без скандалов и упреков. Нина Ивановна то ли ненавидела, то ли обожала Олю. Наверное, так бывало со многими матерями, которых бросил с ребенком муж. Оля росла и становилась похожей на отца как две капли воды, и Нина Ивановна иногда с наслаждением хлестала ее по щекам.
— Получи, стерва! Будешь мне еще перечить, дрянь такая!
Оля понимала — не ее мать бьет, а папашу, кобеля знатного и мерзавца. Правда, больно было ей, а не Васеньке. Но что она могла поделать?
Мать таскала ее за собой повсюду. На работу в ночь — Оля рядом, спит на продавленном диване. Смена в выходной и праздничный день — Оля делает уроки за колченогим столом, пока мать осматривает объекты. В гости — с мамой. В огород — с ней. В магазин, к бабушке, к тетке в деревню, куда угодно, только вдвоем. В восьмом классе ребята скинулись на продукты и решили отправиться в поход с ночевкой. А Олю никуда не отпустили. Мать встала в дверях и заорала, завыла:
— Только через мой труп! Или я еду с вами или…
Чем бы закончилась эта тюремная жизнь — неизвестно. Но в один прекрасный день маме, а точнее им двоим, встретился мужчина. Нина Ивановна гуляла в парке, разумеется, с Олей. Крепко вцепившись в руку дочери, женщина купила билет на сеанс катания верхом. Нину уже подсадили на смирную лошадку Пальму, а мать так и не отпускала ее ладошку. И тут тренер рявкнул:
— Прекратите позорить ребенка! Она — взрослый человек! Что вы как клуша, ей-богу! Такая красивая дама, а ведете себя — хуже некуда.
Нина Ивановна вздрогнула от неожиданности и открыла рот для возражений. Но мужчина, высоченный, с открытым загорелым лицом, не дал ей и слова сказать.
— Цыц! Все хорошо будет! — и осторожно взял под уздцы кроткую лошадку. После пяти кругов по корту помог Ольге спуститься. Подошел к маме и завел с ней какой-то разговор.
А Ольга в первый раз в жизни стояла одна, без какого-либо контроля! Мама даже не забеспокоилась! Она слушала мужчину и внимала каждому его слову.
А потом Нина Ивановна начала пропадать вечерами. И иногда — ночами. Она торопливо целовала Ольгу в макушку, что-то бубнила по поводу ужина в холодильнике и убегала. Мама стала рассеянной, смешливой, сияющей.
— Мамочка, ты такая красивая сегодня! — искренне восхищалась Оля.
— Да? А… Ну да! Оля, тетя Вера попросила подмениться, так я побежала, хорошо? Тебе не страшно одной?
— Нет! Беги к своему Валерьянычу! — вырвалось у нее.
Мать застыла. Пригладила волосы. Провела рукой по лбу. А потом рассмеялась. Как девчонка как школьница–хохотушка.
— А откуда ты узнала, Штирлиц?
— Ой, мам, все говорят!
Андрей Валерьевич, тот самый тренер. Ольга на него молилась, буквально. Он убедил мать отпустить дочку учиться в другой город.
— Нина, хватит кудахтать! Ничего там с Ольгой не сделается. Пусть поживет нормальной студенческой жизнью. Пусть радуется и цветет! Прекрати виться вокруг взрослой девчонки. Вейся вокруг меня!
Ольга качала головой.
— Дядя Андрей, она вам спуску не даст!
— Это кто еще кому спуску не даст! Я тоже люблю повсюду за ручку шастать. Даже в уборную! — он подмигивал Оле и закручивал пшеничный ус.
Мама вышла замуж и счастлива. А у Ольги появились братья–близнецы. Потом и дядя Андрей кудахтал над сыновьями не хуже Нины Ивановны. А с Ольгой, действительно, ничего такого не случилось.
***
Гаршиной, видимо не встретился такой «дядя Андрей». Алину она не отпустила ни в восемнадцать, ни в двадцать, ни в двадцать пять. Хуже всего было, когда мать с дочерью попадались на глаза молодым парням. Они, сбиваясь в стаи, становились злыми и агрессивными. Увидев Алину, начинали похабно ржать и свистеть вслед. А та, потихоньку становясь похожей на мать и прической и бабской немодной, мешковатой одеждой, закусывала губы и еле сдерживала слезы. Гаршина, напротив, высоко поднимала голову и, кажется, гордилась.
А потом Алина ушла от матери. Сбежала с каким-то мигрантом. Выходец из солнечного Узбекистана дежурил под окнами целый день. Алина подмешала матери в чай сильное снотворное и улизнула прямо из-под носа своей тюремщицы. Кавалер, натешившись нетронутой Алинкиной красотой, через три дня отправил ее обратно. Алина домой не пошла. Стыдно и страшно. Начались бесконечные ночевки у подружек, а там —бесконечные романы и романчики со случайными людьми. Она никому не отказывала, отдавала себя всю, без остатка, не задумываясь ни о прошлом, ни о будущем.
Гаршина за год превратилась в старуху. Наверное, одно ее только держало на свете — то, что дочь жива. Алина, правда, к ней ни разу так и не пришла. А потом и вовсе умотала в Питер. Злые языки поговаривали, что зарабатывает девка там хорошо, не хуже Катьки–Зингера. Катя, еще та штука, любительница острых ощущений, уехала в большой город со словами:
— Уж если быть шалавой, так за бабки.
***
Ольга по работе была знакома с Татьяной Степановной. Один раз пришлось им вместе сопровождать детей на экскурсию в Новгород. Уже на обратном пути Гаршина раскрылась, расплакалась:
— Я, я во всем виновата! Ведь образованный человек, Оля! Уму непостижимо, как поверила гадалке этой!
— Какой гадалке?
— Уличной! Я тогда молоденькая была. Овдовела рано — муж умер от онкологии. Одна Алинка осталась. Иду с коляской, солнышко светит, и я, понимаешь, в первый раз за шесть месяцев улыбнулась. А тут она. Подошла, на коляску кивнула и сказала: «Никуда не отпускай от себя дочку, иначе быть беде!» Поверила, поверила…
— Прекратите! Кому вы верите? Случайным людям? Мало ли, что там вам скажут! И все остальное — сплетни!
Гаршина смотрела на Ольгу сквозь слезы.
***
И вот новость — умерла Алинка. Бред. Ольга скинула с себя простыню и включила компьютер. Всех можно найти, если постараться. Она начала поиски информации.
Уже в третьем часу ночи, после кучи звонков и кликов мышью ей удалось это сделать. С экрана на Олю смотрело милое, улыбающееся лицо. Алина Анатольевна Званская. Последняя запись была сделана пять часов назад. Комментарий под фото — «Мои любимые». Алина с двумя очаровательными девчушками, и всю эту кучку обнимает симпатичный мужчина, отец семейства. Все хорошо. Все живы. Все остальное — грязные, мерзкие, отвратительные сплетни. Но каково сейчас Гаршиной?
Время позднее, может подождать утра? Нет!
Ольга написала короткое письмо:
«Здравствуй, Алина. Рада, что у тебя все хорошо. И уверена, что ты осталась порядочным человеком. Знаешь, умение прощать — великий дар. Не каждому под силу. Ты, наверное, не хочешь видеть маму. Или боишься. Но поверь, потом может быть поздно. Слишком поздно. Мама начала болеть. Она устала от слухов и недомолвок.
Ты приезжай. Тем самым ты докажешь, что она напрасно боялась за тебя.
Ты сама мама — знаешь, что ближе человека, чем твой ребенок, на свете нет!»
Ольга перечитала написанное и уверенно нажала на кнопку «отправить».
***
Через месяц она встретила Татьяну Степановну. Не одну. С Алинкой. Правда, за ручку мать и дочь не держались. Руки Гаршиной старшей были заняты. По обе стороны повисли девчушки, внучки. Ольга поздоровалась, женщины остановились, разговорились.
— Вот, Ольга Васильевна, познакомьтесь, Анютка и Маришка. Доченька вырвалась в отпуск. Так что, все было неправдой. Ну, вы знаете, о чем я.
Гаршина на ухо прошептала:
— Вы представляете, я чуть дочь не похоронила. Такие слухи ходили ужасные. А это — однофамилица была. Алина давно замуж вышла, работает в школе, муж замечательный. Боялась ко мне приезжать. А потом написала мне и вот… приехала!
Ольга приветливо посмотрела на молодую женщину:
— Здравствуйте. Встретились, наконец?
Алина кивнула. Она все поняла. Одними губами сказала:
— Спасибо вам. Иначе я никогда бы сюда не вернулась.
— У вас все хорошо, я вижу. Слава богу.
Ольга пошла своей дорогой. В чужую жизнь вмешиваться не стоит. Но иногда — просто необходимо.
—
Анна Лебедева
Загрузка...
