Валерий Петрович оказался хорошим человеком. Сильно Марье не докучал, в женихи не набивался. Но помощь от него была существенная. Через неделю пригнал ко двору Матвеевны телегу колотых дров. Шутя они забили полупустой дровяник.
— Грейся теперь. Не экономь, — сказал. И денег ни копейки не взял.
Марья расписание автобусов назубок выучила, знала, когда появится в деревне знакомый желтый «пазик». Приглашала мужичка в избу, угощала пирогами, давала в дорогу гостинцев. Понемногу Валерий Петрович привык, освоился. Летом приехал в отпуск, подлатал крышу, заменил прогнившие венцы баньки, подмазал печку. Марья нашла в сарае рыболовные снасти покойного мужа, торжественно вручила их новому другу. Тот обрадовался и вечером сбежал на рыбалку. Вернулся с уловом: Матвеевна сварила жирную уху. Похлебали с удовольствием, а утром удивились: за ночь варево превратилось в желе, жалко даже разогревать было!
Валерий, как заправской хозяин, раздобыл в соседнем селе у фермера целую машину конского навоза. Удобрили сухую почву по осени – весной получилась не земля – красота – кормилица! Марья насажала картошки в надежде на богатый урожай. Валерий Петрович смастерил парники и маленькую тепличку. Прошло время «помидорной вольницы» — климат изменился, в середине лета грозил студеными туманами, обжигая нежную ботву черной напастью. Без теплицы – никуда.
Понаехавшие в деревню дачники оживленно судачили, обсуждая личную жизнь Матвеевны.
— Ишь ты, завела себе любовничка на старости лет, — трещали кумушки, ожидая автолавку.
— Ой, и не говори! Взрослая женщина, а совести – ни на грамм, — вторили им подружки.
— Баба – не промах! Личный автобус себе завела, — хихикали представители мужской половины.
Матвеевна чихала на сплетни с высокой колокольни. Скучно людям жить, вот и чешут языки. Всю зиму в комфорте городских квартир просидели, вырвались из душного города на природу – а тут – какая новость! Работать некогда. Осенью без урожая останутся, до чего доболтаются. Еще и Матвеевну обвинят – тьфу на них, дураков!
Не то ее беспокоило. Другое сердце бередило. Дети. Родные мальчишки в одночасье ставшие чужими людьми. Ни разу не побеспокоились о матери: где она, жива ли? Ни разу не приехали. Внучат сколько уже Марья не видела. Вот это да… Вот это дал сынов господь… Разве плохо она их воспитывала? Да нет, хорошими людьми растила, не баловала, к труду с детства приучала. Отец уроки проверял, по-мужски разговаривал с ребятами, на рыбалку, за грибами, в поход водил. Что не так? Кто виноват? Что делать? Извечные русские вопросы, не имеющие ответов.
От таких мыслей начало барахлить сердечко. Валерий, золотая душа, в поликлинику Матвеевну отвез, где выписали ей две тонны разных лекарств и снадобий. Всю пенсию потратила. Хорошо, хозяйство выручало: курочек завела, козочку. Дачники-сплетники за молочком и яичками потянулись. Придут и по сторонам зыркают, любовника выискивают. Дураки!
Вроде все хорошо, а мысли о сынах ни спать, ни дышать не дают. Вот и последняя ночь без сна.
Марья поднялась с рассветом. Серенький сентябрьский, он молочно побелил окна, вполз в форточку зябкой прохладцей. Марья вышла на улицу, поежившись, посмотрела на небо. Чистое, облаков нет, а значит, дождей не обещается. Надо, не дожидаясь друга, браться за лопату и вилы. Выкопаешь картошку в сухую погоду – меньше гнили и болезней. У Матвеевны еще на прошлой неделе обработан известкой подпол, почищены короба и полки. Ровный строй банок уже уютно отдыхает, ждет зимы. Матвеевна рукам покоя не давала: тут и огурчики маринованные, и грибочки, и чеснок, и лечо, и еще много разных вкусностей, которые так хорошо подходят к картошечке, щедро заправленной сливочным маслицем.
Подоила Машку, молодую еще козу, ласковую и понятливую, как собаку. Вывела на лужок, привязав к колышку. Пусть балуется свежей отавой, пока не ударили осенние утренники. Петух Витька облапошился нынче: уж хозяйка на ногах, по двору снует, а он еще и не кричал, не кукарекал, курочек на прогулку не выгнал. Ленивый петух, никчемный. В суп бы его, паразита, а жалко… Красавец, пестрый, как домотканый коврик. Как такого резать?
Матвеевна поддела вилами куст и выворотила его из легкой земли. Крупные желтые клубни легли на почву, радуя хозяйку. Хороша картошка, гладкая, овальной формы, без глазков и рытвин, чистая и здоровая! Копать такую – одно удовольствие. Вот он, добрый навоз, что делает! Давно ли плакала Матвеевна, замучившись ковырять мелкие, с горох величиной, клубеньки. А теперь – красота. И не тяжело, споро работается. Солнышко светит, пищат трясогузки, гоняясь за мошкарой, крякают на озере утиные выводки, готовятся к путешествию в дальние страны. А у Матвеевны успокоилось сердце, мерно стучит как метроном.
— Мама! Мамочка! – слух Матвеевны обожгли знакомые до боли голоса.
Она быстро разогнулась и обомлела: у ворот стояли сыновья, оба, Гошка и Санька, с женами. Навстречу бабушке прямо по картофельному полю бежали дорогие внучатки: Катюшка с Сережкой!
Обняла, расцеловала ребят, повзрослевших и вытянувшихся за два года разлуки. Расплакалась. Сыновья прямо на землю бухнулись, перед матерью — на колени. Нинка с Анькой прощения просят. Плач, смех, поцелуи, счастье! Соседи носы в окнах в лепешку сплющили, сгорая от любопытства: что-то будет, что-то будет!
Ну а потом — все как у добрых людей: дети с козой играют, прилипли к Машке, не оттащишь. Сашка шашлыки жарит. Невестки на маникюр наплевав, картошку дружно копают. Гошка в мешки ее складывает и в яму спускает. Матвеевна баню топит, помидоры в теплице собирает, по хозяйству суетится, стол готовит. Нормальная семья – всегда бы так!
Вечером собрались за круглым, тетки-покойницы столом. Сашка водочку по рюмочкам разливает, Нинка хлеб всем подает. Анюта ладошкой рюмочку прикрыла. Нельзя ей. Ребеночка ждет. Поэтому и приехали дети – радостью поделиться. Свадьба скоро намечается, нужно справить ее по-человечески. Как жениться без материнского благословления? Грех! Вот и первый тост:
— За мамочку нашу любимую и единственную! Прости нас, родная, за все! – гаркнул Саня и опрокинул стопку в рот. Мастерски опрокинул. Как будто каждый день тренируется…
Кольнуло тревогой сердце Матвеевны. И вид у Сани нехороший: темные круги под глазами, мешки набрякли. А мужик еще молодой. Порез на щеке от бритвы. Руки трясутся? Ой, беда-а-а. Нинка глазом косит недовольным. Плохо дело.
Гошка обеспокоенно на брата поглядывает. Боится раньше времени правду вскрыть. Ну, да мать не обманешь, она нутром чует. Анька тоже глаза опустила. Эх, вы, детоньки, сгоряча Матвеевна тогда вам страшных слов наговорила, не думая даже о том, что нет ничего хуже материнского проклятия!
Саня выпил, закусил помидором, огурцом захрумкал, повеселел. Вроде ничего, за второй не тянется жадно. Может, зря Матвеевна беспокоилась? За столом болтовня, шутки, смех. Невестки загалдели, друг друга перебивая, как картошку копали, какая земля хорошая, каких денег сейчас все это стоит: участок, дом, сад, озеро! От сердца отлегло. Матвеевна слушает девок, внучат кормит, про козу и куриц рассказывает.
Застолье в самом разгаре было, как кто-то в дверь деликатно стукнул.
— Да то там такой застенчивый! – крикнула раскрасневшаяся от выпитого Марья, — заходи, не стесняйся!
И зашел в избу собственной персоной Валерий! Да какой! На нем пиджак новый, ботинки начищенные, а в руках – букет! И не гладиолусы это, не астры, коих сейчас у всех полно, а самые настоящие розы! Красные, красные как кровь!
— Добрый вечер, Марья Матвеевна! – скромно поздоровался, — очень рад видеть вас в кругу близких! Наконец-то и в ваш дом заглянула радость!
— Присаживайтесь, Валерий Петрович, — Марья отчего-то покраснела, засуетилась, заметалась по комнате в поисках вазы.
У Нины вытянулось лицо, Анна подняла красивые дуги бровей, детишки смотрели с любопытством.
Валерий Петрович крякнул, вышел из-за стола, оправил на себе пиджак и встал перед Марьей на одно колено. В руке – футлярчик бархатный.
— Вы простите меня, дорогая Марья, что припозднился сегодня и не помог вам. Но обещаю помогать теперь всю оставшуюся жизнь. Примите от меня, пожалуйста, вот это кольцо. И мое предложение! – футлярчик щелкнул, и на шелковой подушечке блеснуло золото.
Марья руками лицо закрыла, заплакала. В один день, да столько счастья! Не верится даже!
И тут в тишине – голос Нины.
— Оф-фи-геть! Вот это да! Мы, значит, жопу рвем, не знаем, с какого боку к этой курице подойти… А она замуж собралась! Нормально маменька твоя, Саша, отжигает! Зря ты переживал! Похрену ей на семью, на внуков, на то, что Аньке и Гошке в тесноте ребенка воспитывать! Зачем мы вообще сюда приехали?
У Марьи темно перед глазами. Поплыло все. Слышит и понять не хочет, что…
Не мама деткам нужна была. Домик ее нужен. Маловато места в квартирах – расширяться надо. А как? Денег больших мужики не зарабатывают, Сашка вообще к водке пристрастился. Анька работать отродясь не пробовала. Решили – продать дом в деревне за большие деньги. Покупатель нашелся сразу – место козырное, любой с радостью тут поселится. Приедут, помирятся, уговорят. Сердце материнское мягче глины, растает. Поселится пусть у Гошки с Анькой где-нибудь на кухне. За маленьким опять же – догляд. И тут – здрасте – кавалер с кольцом. Вот это номер! Плакали их денежки, рухнули планы. Как тут не заорать, ногами не затопать?
Анна в истерику кинулась, посуду на пол кидает. Нинка – руки в боки, глаза сощурены, смотрят с ненавистью. Валерий Степанович так и прирос к месту. Марья с ужасом на него глядит. А сыновья…
Сашка тряхнул головой, заскрипел стулом. На притихших детишек посмотрел, тихо и ласково сказал:
— Катенька, Сережа, идите в машину.
— Ну п-а-апа!
— Быстро в машину! – рявкнул.
Дети, не ожидавшие такого, юркнули из избы.
Саша, заматеревший за последние годы, постаревший от водки, тяжело поднялся с места.
— Ну, Нинка, я молчал, молчал все эти годы, видать любил тебя сильно. И мать обижать тебе разрешал. И на эту аферу твою грязную повелся. Виноват перед мамой, не знаю, как и отмыться теперь. Пить начал. А теперь смотрю на тебя и думаю: где у меня глаза были? Где совесть? Где совесть у Гоши? Каким местом мы думали? А, Гоша?
Он обвел трезвым взглядом присутствующих.
— Мамочка, родная, не слушай тварину эту. А я за тебя рад. И за Валерия Петровича – тоже! Живите долго и счастливо, сколько вам отмеряно, и еще столько же.
Он схватил за шиворот опешившую Нину и вытащил ее из-за стола.
— Дома поговорим. Пошла, — вытолкал жену из избы, — Что стоишь, подкаблучник? – крикнул брату.
Георгий покраснел до кончиков волос. Робко приблизился к Марье, обнял ее, окаменевшую, расцеловал.
— Прости, мама. Не будет свадьбы.
Марья вышла из оцепенения.
— Не смей! Слышишь меня, паразит! Не смей ребенка сиротить! Ишь ты, на баб свой грех свалили, и справились! Женись, как положено. На свадьбу вашу вряд ли приеду, видеть вас сил нет. А внука приму. И Катю с Сережкой всегда любить буду. Вас прощу когда-нибудь — не железная! А пока ступайте с Богом. Подумайте на досуге!
Сын с Анной тихонько прикрыли за собой дверь. За окном зарычал двигатель автомобиля.
Валерий молчал. Кольцо суетливо спрятал в карман. Поник головой. Засобирался.
— Не к месту я, Марья. Не вовремя. Теперь ты и во мне мошенника видеть будешь. Зря я это все затеял. Ладно, пойду я…
— Куда ты пойдешь? Сдурел что ли, Валерий Петрович? – остановила его Матвеевна, — со свадьбой ты, конечно, отчебучил. Какая из меня невеста? Народ смешить? Но вот на улицу, на ночь глядя, я тебя не отпущу. Еще чего! – ворчала Матвеевна, — присаживайся, накормлю тебя. Голодный, поди, жених?
— Голодный, ага, — согласился Валерий Петрович.
Матвеевна положила на тарелку мясо, салат. Налила в рюмки водку. Пригорюнилась.
— Не надо, Маша, не горюй. Неплохие ребята, совестливые, все поймут и вернутся, — Валерий не сводил глаз с женщины.
— Да как не горевать, Валера, Сашка пить начал…
— Как начал, так и бросит, — уверенно сказал Петрович, — давай хоть поедим.
— Давай, что уж теперь, — согласилась с ним Марья.
Они только приступили к трапезе, как в дверь постучали.
— Мама? Мамочка?
На пороге Марьиного дома стояли сыновья.
—
Автор рассказа: Анна Лебедева
Канал Фантазии на тему
Загрузка...
