Как в «индийском кине»

— Ты чего?

— А ты чего?

— Так ты же первый начал?

— Это ты первый!

И так – до бесконечности. Олежка с Виктором с детского сада вечно препираются друг с другом. Нет, чтобы кому-то из этих двоих уступить, вовремя замолчать, отвернуться, плюнуть и растереть… Куда там! Не мужское это дело – уступать. Вот и бодаются с песочницы до облысевших шевелюр. Что за дружба такая? Буквально, минуты не прошло, целовались, братались за праздничным столом, глядь, уже по-бычьи насупились, побагровели – вот-вот сцепятся… Господи, Верка с Ленкой куда смотрят!

— Девки, разнимайте! – крикнула Валентина Степановна, мать Олега, сегодняшняя виновница торжества.

Вера с Леной в это время копошились на кухне – поспел в духовке гусь. Они бросили несчастного гусака на произвол судьбы и мигом прилетели в гостиную. Вера схватила Олега, А Лена вцепилась в Витька. Обе — за чужих мужей. Это тактика такая, выработанная годами – свою-то супругу муженек в горячке может и пихнуть, а вот с другой дело не прокатит.

Девки навалились и разняли горячих «финских» парней, развели по углам, как пятилетних карапузов: взъерошенных, красных, в расстегнутых рубахах.

— А че он-то? – бухтел Олег.

— А ты сам первый начал! – огрызался Виктор.

Посидят, пообижаются, попыхтят немного. Гостям до этих двоих глубоко по барабану. Вера с Леной ускакали спасать гуся. Подружки Валентины Степановны затянули грустную песню про дуб и рябину. Прочие родственники – закусывали, так сказать. Олег с Виктором попыжились в своих дальних углах, попыжились, а потом один присел к столу и вступил в хор голосов, другой через пять секунд присоединился. В конце песни на строчке « Знать, судьба такая, век одной качаться» оба всплакнули и обнялись, жалея тонкую рябину, которой никак не перебраться к высокому дубу.

И никто не заметил пристального взгляда Валентины Степановны.

Виктор с Олегом – ее вечная забота, радость и боль – одновременно. Витенька – любимый родной сынок. Олежка – любимый неродной, но тоже, как сынок ей после смерти Катюши, самого близкого человека на земле, закадычной подружки и наперсницы.

Они познакомились в родильном доме. Мамаши болтали друг с другом без умолку – тем для разговора хватало. У кого сколько детей, у кого муж – золотой, у кого – так себе. Про свекровок: злющих и ласковых говорили. Про родителей: добрых и строгих – говорили. Про своих маленьких мальчиков и крошечных девочек – говорили. Нескучная палата в этот раз получилась – болтухи, одна другой хлеще.

Валя грызла яблоко и поглядывала на соседнюю койку. На ней лежала, отвернувшись от всех, молодая женщина. Закрутилась как гусеница в одеяло, одна косища – наружу. Волосы богатые, густые, Валюха и позавидовала и посочувствовала: как такие расчесать, все гребни переломать можно! А хозяйка косы – молчунья, единственная в палате. И никто к ней так и не пришел. Брошенка – не она первая, не она последняя.

По русской привычке все обитательницы палаты делились гостинцами: складывали на тумбочку матери-одиночки банки со сгущенкой, яблоки, печенье. Пытались расшевелить ее разговором, жалели искренне, по-женски. А она все глубже и глубже пряталась от людей, от навязчивого любопытства. Отстали. У всех – море своих проблем и забот. К Вале, например, муж тоже не пришел – серьезная командировка. Присылал ей восторженные телеграммы, не скупясь на знаки: «Люблю, зпт, целую, зпт, спасибо за сына, вскл, Скоро приеду, вскл. Скучаю, вскл. Как ты, вопрс. Обожаю, вскл. Звезда моя, вскл».

Приходили родители и свекровь.

Принесли на кормление детей, мамаши со смехом и веселыми прибаутками разобрали ребятню: каждая себе – своего. На каталке остался только один молчаливый сверток. Нянечка протянула младенца брошенке – та даже не смотрела на сына.

— Вот что, голубушка! Ребенка мы голодным не оставим, выкормим. Отказную напишешь – государство не бросит. Но в доме малютки на таких детей смотреть – сердце только рвать. Они все там слабые, не орут – пищат как котята. Без материнского молока чахнут. Так ты хоть покорми его напоследок, дай парню здоровья, коли счастья ему давать не желаешь!

Брошенка молчала. Нянечка взвилась вся, не выдержала.

— Что же ты делаешь, сучка ты! Ну родила без мужика – и что? А у меня мужа на фронте убило, я выла белугой, но всех троих подняла, под дверь никому не подкинула! Все трое в люди вышли, а младшенький – главврач нашей больницы, и я при нем! Внуки взрослые, ни за кого не стыдно!

Брошенка отогнула край одеяла и тихо сказала:

— То на войне! Отец – герой! А у меня – подлец!

— Подлец, не подлец, Бог с ним. Не о нем – печаль. Сынка надо растить хорошим человеком. Чтобы таким, как батя его не стал! Давай-ка, милая, возьми парня. Глянь, какой… Красавец!

Женщина села на кровати и виновато покосилась в сторону нянечки.

— У меня молока нет. Совсем…

Валя, уже покормившая своего Витьку, быстро, скороговоркой затрещала:

— А давай его мне! Давай, давай! Я быстро, я могу, у меня молока на четверых хватит! Ну?

Брошенка кивнула, Валя уложила уснувшего Витю на койку, а мальчика брошенки забрала из рук нянечки. Тот сразу же приступил к трапезе. И пока он, жадно прильнув к чужой, не материнской груди, сосал молоко, Валино сердце горячо обдало новой волной любви к этому несчастному мальчишке. Соседка неотрывно смотрела на своего сына. А потом вдруг сказала:

— А можно я его подержу?

Валя улыбнулась и протянула ребенка женщине.

Так началась их дружба.

Ночами они много разговаривали, и Катя оттаяла, отошла постепенно. Наконец-то, в последний день перед выпиской она рассказала Вале свою историю.

Родом Катя была из деревни, что в сорока километрах от районного центра. Приехала сюда учиться, да и осталась совсем. Комната в общежитии, хорошая работа, чем не жизнь? Маме помогала деньгами. Гордилась, что наконец-то удалось ее горемычной мамочке перекрыть на доме крышу. Теперь не стыдно перед людьми: избушка похорошела под новеньким шифером. И все – на Катины деньги!

Ну и влюбилась, конечно. Познакомилась с мужчиной случайно, просто был дождь, она мокла на открытой остановке, а он ее подвез – пожалел косу, как потом много раз говорил. А там… В общем, закрутилось у них, завертелось. Виделись нечасто, у любимого работа ответственная. Но и этих встреч хватало. Катя каждую ночку прятала глубоко в сердце, как ларец с драгоценностями. Тоскливо станет: вытащит из тайника, перебирает камушки, любуется. Все – ее! А потом забеременела. Да так получилось, что узнала об этом поздно: какие-то проблемы с циклом, поэтому и прошляпила срок. Четыре месяца – на аборт – поздно. Сказала милому, а тот ей в ответ такую плюху бросил, что дышать стало невмоготу:

— Я женат, Катерина. И меня своими уловками не возьмешь. Вот тебе деньги на врача. И пока!

Как в индийском «кине»! Хотя, нет! Там такого не покажут – семья у индусов – святое.

— Все равно, где-то я это уже видела, — морщилась, напрягая память, Катя.

— Где-где, недавно же картину показывали, — напомнила ей Валя, — Москва слезам не верит! Там тоже – Катя!

— Точно! – согласилась Катерина, — хотела отказаться от ребенка. Правда, хотела. Маме ничего не сказала. Не приезжала даже. Думала, забудется все потом.

Но получилось так, как получилось. Дрогнуло Катино сердце, когда увидела она сыночка на руках Вали. Реснички его рассмотрела, щечки, лобик серьезный, носик пуговичкой. Прижала к своей груди и…дала ему имя – Олежка. Потому что похож он был на олененка, такой же глазастый и хорошенький. Олег Петрович. Отчество покойного отца дала.

После выписки подружки обменялись адресами. Выяснилось, что живут в одном микрорайоне – общежитие находилось через двор от Валиного дома. Обрадовались. Гуляли с колясками вместе. Вместе в ясли парней повели. Вместе – в первый класс. И очень удобно, Олежка с Витей – не разлей вода. Правда, вечно перессорятся, передерутся. Муж Валин Олега невзлюбил:

— Что он к нам вечно таскается? Дома нет? Пусть у своей мамаши в общаге дым коромыслом устраивает! Они нам скоро квартиру к чертям разнесут!

Валя успокаивала Егора как могла. Это же дети, что он в самом деле! Как будто сам пацаном никогда не был: не дрался и не ссорился ни с кем! Но… тщетно! Егор, как Олега видел – зверел просто! Да и Катю терпеть не мог. Конечно, начальник, голубая кровь!

— Я не понимаю, Валя, что общего у тебя с этой маляршей? Других подруг нет, что ли?

Валя тогда впервые повысила на мужа голос.

— Что общего? Малярша? Да все женушки твоих «полезных» друзей мизинца ее не стоят! Тупые как пробки, а гонору! В жизни книжки сложнее «Трех поросят» не читывали! Только и разговоров, что о шмотках и любовниках. И кости друг другу моют без конца! Меня тошнит от них, а ты их постоянно в гости приглашаешь!

— Это нужно для нас, Валя. Без блата в наше время никуда! Я для семьи стараюсь, а ты лицо воротишь!

После скандала долго не разговаривали. Егор к тому времени совсем испортился: новая должность, деньги, связи, дефицитные заказы, мебель без очереди, гараж, машина, дача – все было. А любовь куда-то подевалась. На жену, на ребенка Егор прекратил внимание обращать, откупался деньгами, дорогими игрушками, золотыми цацками. А ни Вале, ни Вите – этого не нужно. Семья нужна. Катя и Олег стали семьей.

Подруга все поняла сразу.

— Я к вам домой не приду больше. Я на него смотреть не могу. Редкостный подлец, Валя. Как же тебя угораздило?

Ну разве объяснишь ей, что раньше Егор подлецом не был. Хороший, перспективный парень, добрый, красивый, ласковый. Валя не спорила с Катериной. Не стоил Егор этого спора. Но подруга время от времени опять возвращалась к этой теме, все переживала, что предаст когда-нибудь Егор свою семью.

Как чувствовала. Егор, действительно, предал.

Однажды подозвал к себе Валентину. И по-простому, скучливым, деловым тоном объявил жене, что разводится, что нашел другую женщину, что обязательств с себя не снимает и, как честный человек, будет содержать ребенка столько, сколько потребуется.

Это был мощный удар.

— Как в «индийском кине», — смеялась и ревела одновременно Валя.

Катя утешала подругу как могла. Ничего, не пропали, справились. К тому времени Катя получила квартиру, успела в самый последний момент, потому что через год распалась их огромная страна, раскололась на кусочки, и начался форменный беспредел. Женщины выкручивались, как умели: растили сообща пацанов, ходили на школьные собрания, выслушивали ругань учителей, нервничали перед экзаменами, рыскали по городу в поисках продуктов, выращивали на шести сотках картошку. Роскошная дачка Вали отошла к мужу. Там теперь качалась в гамаке его молодая жена.

А в девяносто пятом Егора застрелили. Связался он с какими-то бандитами, обтяпывал какие-то делишки. Разбогател и… Что-то там не поделил с очередными лихими людьми и напоролся на пулю. Дачу, машины, квартиры – все прибрали себе бандиты в счет какого-то долга. Новая жена испарилась куда-то, не удостоив вниманием хладный труп супруга. Валя хоронила Егора сама. Все-таки, отец ребенка. Устроила скромные поминки. Выпили с подружкой по рюмке.

— Вот так. Вот и нет теперь Егора. Права ты была, Катя. Сейчас бандиты и эту квартиру у меня отобрали бы. Еще и на счетчик поставили, — захмелев, заплакала Валя, — вот ведь, покойничек, красивой жизни захотел. С маляршей мне дружить запрещал. «Ничего у нас общего с маляршей нет» — говорил…

— Почему – нет? – тихо спросила Катерина, — у нас – есть. Дети, например…

— Что? – Валя застыла на месте, рот раскрыв.

Вот тут и рассказала Катерина, кто ее бросил беременную, кто отец Олежки.

— Когда он меня в первый раз в квартире вашей увидел – побелел даже! Пока ты на кухне с пирогом возилась, за грудки меня схватил. Думал, что я его таким образом шантажирую. Не верил, что Олежа – его сын. А может – не хотел верить.

Кате тогда выть хотелось от тоски. Милая Валечка, каково ей? Живет с изменником и ничегошеньки не знает! Но подумав на досуге хорошенько, решила: нечего вмешиваться. Это ее, маляршу, Егор не любил, а Валю – любит. Она прекратила приходить в дом к подруге, но общение с ней не порвала. Да, и как? Дети дружат, братья ведь. Пускай все остается на своих местах. Время покажет.

Время показало, что Егор оказался настоящим мерзавцем. Став большим начальником, приобрел барские замашки, и аккуратненькая, обыкновенной внешности Валечка его уже не устраивала. Хотелось чего-нибудь этакого, с длинными ногами и высокой грудью. Катя нечаянно увидела на улице, белым днем, как Егор, никого не стесняясь, усаживал новую кралю в свою, с иголочки, роскошную иномарку. Ничего не сказала. А надо было. Надо!

Ревели долго. Пришли в себя и решили: парням ничего не скажут. Вот потом, когда-нибудь…

Витька с Олегом выросли, отслужили в армии. Бог обоих отвел от страшной войны на Кавказе. Ведь собрались на пару, да командир части гаркнул:

— Марш отсюда, сосунки! Матерей пожалейте, ироды!

Катя с Валей потом вот так-у-у-у-ю свечку в церкви за его здоровье поставили. Пацаны вернулись домой. Вскоре, один за другим женились. Дети пошли. И всегда они вместе: на охоте, на рыбалке, на даче соседями стали! Дети все перемешались, одной гурьбой. Отцы-матери своих от чужих не отличают: уж если набедокурят ребята, огребут одинаково, что от батьки, что от дядьки…

А Валентина с Катериной так и не решались рассказать сыновьям правду.

А потом Катюша скоропостижно скончалась. Год назад похоронили. Плакали сыновья, плакали их жены, плакали дети – хорошим, добрым человекам была она.

Вот и болело сердце у Валентины Степановны. Дети, мальчишки и девчонки, взрослеют. А вдруг – любовь? Не раз смеялись Витька с Олегом:

— Ваньку на Таньке женим. Серегу на Светке!

Ой-ой, катастрофа! Нет, надо признаваться. Пора!

***

Гости начали прощаться. Вера и Лена домывали посуду на кухне. Витя и Олег, окончательно помирившись, мирно сидели на диване, ждали жен, чтобы вместе отправиться домой.

— Ребята, давайте поговорим, — сказала Валентина Степановна и присела рядом с сыновьями.

—

Анна Лебедева