Апрель прорастал, как трава, сквозь прозрачный, трепещущий март. Нагонял юрких, черных, пронырливых птиц – небо пело на все голоса. Солнце щурилось меж облаков, озорное, набравшее силу. Просыпаясь, деревья тянулись к нему, сок гулял под корой, открывались доверчиво почки. Зудела земля, преисполнившись влаги, тепла и семян.
А зима забывалась, как сон, долгий, тягостный мо́рок, и лишь тени ее хоронились в нестаявших плешинах снега. Холодные, скорбные тени.
– Да я ради участка беру. Тут хороший участок… и озеро рядом… а цену бы сбавить неплохо, – покупатель торчал на крыльце, точно гвоздь, тонкий, остро вколоченный в доски. И курил, не спеша выдыхая вопросы. Крыльцо заскрипело – весна пробуждала в нем жизнь и ворчливость. – Перебор… полтора миллиона… за это гнилье… да тут проще снести все и ставить коттедж. Знаешь, сколько коттедж обойдется?
Прищурился. Живо блестели глаза. Сигарета меж пальцев вскипела густым белым дымом. Ехидным, седым, с хитрецой.
– Так, – сказала Марина, и птичий, разбуженный, талый – апрель подмигнул ей за левым плечом, – сто тысяч могу сделать скидку. За срочность. Не больше… Берите – и ставьте себе хоть коттедж, хоть картошку сажайте. Участок все стерпит.
Взошла беспокойная туча. Сера, распростерлась над крышей, грозила дождем. Солнце скрылось, бледнея. Апрель был капризен, веснушчат и хил.
– Ну зачем же картошку? Цветы, гамачок… пикничок, – покупатель хихикнул. Скомкал сигарету в руке. – Хорошо тут. Зачем продаешь? Деньги срочно нужны?
Ветер выпростал крылья, заблажил над садом, завыл. Закачались деревья, царапая небо. Апрель, переменчив, недобр – воцарялся в округе, на смену бежавшему марту.
– Да работа, – сказала Марина. – В Москве предлагают… а дом я куда?
Грач вспорхнул на крыльцо – злой, напыщенный, строгий. Смотрел острым глазом. Весна изнуряла грача — лихорадочный март и апрель, томный, ветреный… Грач закричал. Его ярость рассеяла ветер.
– И вправду – куда? – подмигнул покупатель. – Что ж, продать – и с концами. А деньги в Москве пригодятся. Москва – город денежный, – хитро сказал он. – Беру. И участок, и дом. А уж что тут построить – придумаем. Виды-то, мать, тут какие! Роскошные виды. Леса! И Онего под боком. В Москве ты таких не наищешься! Тю…
Грач взвился над крышей, углем прочертил облака. Весна наступала на пятки. Зыбка, тороплива – звала.
***
Май пришел незаметно, в одну из ночей, когда звезды в окне были белы, как сыр, и особенно ясны. И запел, так свирельно, что стиснуло сердце, и спокойные сны устремились к далекой луне. И Марина проснулась, и вышла во двор.
Было черно, лишь лунный, тревожащий свет изливался над крышей. Лишь звезды горели над ней, анемичны, бледны. А одна из них, острая, злая – мигнула беспомощно и прекратилась. Марина протерла глаза. Сон не шел.
– Не хочу, – вдруг сказала она, вслух – и маю, и звездам, – не хочу продавать завтра дом. Не хочу уезжать. Этот сад, – вдруг сказала она, – этот месяц, и эти грачи, пораженные в сердце весной… Не хочу. Что мне делать?
В саду был тихо, лишь вовне его, там, в поднебесии майском – играла свирель. Тонка, жалостна…
– Это вода, – пел, нашептывал май, – воды мягки, текучи. Луна состоит из воды, замороженной в лед. Нити лунные тянутся к самой земле, разливаются реками. Если спрашивать – то у воды. Если верить – то водам небесным.
И помстилось, что воды близки. Шаг ступи – и холодная галька, и плеск. И звезда – удивленно над озером. Мерзлая тень камышей…
И Марина шагала к воде.
– Это сон, – отрицала она. – Я заснула, измучившись страхами. Я боюсь – что с работой не сложится. Что я зря уезжаю. Что я… А еще этот май… как некстати!
Она засмеялась. Онего придвинулось ближе. Вольно, беспокойно – ждало. Волны рвали песок, набегали, оскалясь. Роняли жемчужную пену.
– Да! – сказала Марина. – Вот ты мне, конечно, ответишь. Песчаное, рыбное, черное… ты мне подскажешь ответ. Уезжать, или здесь оставаться. Как скажешь – так будет. Клянусь. Во сне – это все несерьезно.
– А зря, – май был грустен и юн. На цветущей его голове проросли одуванчики. – Зря ты так. Знай, воды зрячи. Спроси – и сама убедишься. Верный способ. Проверенный.
Тучи взошли, и украли луну. И вода – вознеслась, почернела, взыграла. Невиданной силы волна обернулась кольцом – и ударила в берег. Как молот. И гром застонал в небесах. И затихло.
– Ну вот, – май сидел у воды, и держал на коленях уснувшую рыбу, – вот Онего тебе и ответил. Всё, как я говорил.
– Что? – сказала Марина. – Зачем?
Май хихикнул.
– Затем. Прожила тут всю жизнь – и не знаешь. Как чужачка. Как гостья… Смешно! Уезжать вот теперь собралась… жаль, что озеро против. Не пустит. Ведь ты – плоть от плоти его. И вода в твоих жилах – озерная.
Он стал бел, и прозрачен, и тих, как туман над водой, безголосая дымка. Поднялся́ над Онегой, укутал. Зашептал. Укачал камыши.
– Волхв здесь был, говорят… в стародавние годы… судьбу предсказать мог, до точности самой… утоп в этом озере, с камнем на шее… и идол его деревянный – утоп… Ну, а озеро – сделалось вещим. Онего, ему говорят, ты наш батюшко, наш ты Онего… уж ты не обидь, подскажи – да аль нет… – донеслось из тумана. – Ты разве не знала? Спросить… старый способ… проверенный… если идешь по весне…
И умолкло.
***
Поезд вырос, подобный дракону. Исторг оглушительный рев. Темный, мрачный – восстал на перроне, и было молчанье вокруг, а потом – забурлило, полились голоса и шаги. Поезд был неприступен и глух. Рельсы сжали его, обрекли несвободе. Поезд грезил о поле – зеленом, пустом, где цвели тополя, и щекочущий пух облетал на дорогу. Пыльный, душный июнь наступал. Май прощался, чирикая птичье.
– Потрясающе! Нет, ты вообще понимаешь… – подруга была с чемоданом. Он был сонный, сытый, наполненный. Долгий июнь утомил его. Сны его были кратки – о сияющем поезде, мчащем по лету. В далекую осень. В Москву. Ностальгия дорог… – Я ищу ей работу. Ищу покупателя дому. А она… то есть, ты… извини, это свинство, Марина! Взять – и все отменить. В самый-самый последний момент. Ты меня подставляешь.
Она посмотрела на поезд. Потом на часы. Стрелки их указали начало июня.
– Прости, что так вышло. И что я никуда не уеду… ни в этот июнь, ни в другие, – поспешно сказала Марина. – И что я подвела тебя. Тут…
И она замолчала. Дурацкий июнь! Любопытен, ленив, бестолков. Что ему заозерные тайны! Не сдержит язык. Посмеется. Растреплет.
– Ладно, что там, – сказала подруга. Июнь торопил. – Я свой дом продала. Я уеду. Нет, я буду скучать, и вообще…
Поезд хищно вздохнул. Пыхнул дымом, сердито, драконье откашлялся. Ждал. Всех принцесс ждут московские замки. И полный надежды июнь…
Но Марина – совсем не принцесса. Русалка онежской воды.
И вода не отдаст ее. Даже июню.
***
Этот город был болен – июлем, жарой и тоскою. Обессилен, пустел, задыхался от смога. Изнывая, гудели машины. Неслись за пределы его. Беспощадный июль истирал даже память о них. Обращая их бегство…
…в табуны лошадей, что влекло за кордоны июля. Туда, где накрапывал дождь и густились туманы. Где с деревьев листва была желтой и колкой на звук. На границу меж хмарью и снегом. В бесконечную, палую осень. Город ждал ее, с тайной надеждой. Город помнил – свободу ее.
– Вот, – сказала подруга, и голос в смартфоне иссяк. – Так все и случилось. Не успела я тут приработаться – как узнала, что нас закрывают. По осени, да. Мол, финансовый кризис… А мы? Как же мы-то? В Москве… и ни с чем.
Но июль был жесток и злораден.
– Ты, – сказала Марина, – не «мы». Я с тобой не поехала… И хорошо. Будто знала… да нет, почему ж таки – «будто»?
Раскаленный асфальт. Миражи. И в одном из них, сонное – было великое озеро, рыбы мерцали на дне, камыши – были остры, печальны, тихи́. Злой подарок июля. Онего, утопшее в городе. Или город, что пожран Онегой.
– Издеваешься? – грустно ответил смартфон. – Хорошо тебе. Ты при работе. При доме. А я…
Голос всхлипнул.
Пугающий, мертвый июль. Только озеро, там, в облаках. Невозможное, синее. Тонко звенела вода. Верный, давешний способ – спроси…
…и ответ был известен.
– Отставить рыдать! – и Марина вздохнула. – Возвращайся назад. Здесь Онего. Июль. Для чего тебе эта Москва? Поживи у меня. Для начала. Потом… знаешь, есть один путь узнать, что тебе делать…
Она глянула в небо. Онего – прозрачен и бел, и вода – по-июльски недвижна.
__________________________________________________________________________________
Онежское озеро в народе называют Батюшко Онего. Есть поверье, что можно получить ответ от Онего — для этого надо прийти на берег и задать вопрос. Если Онего бушевало и вдруг успокоилось, то ответ положительный. Если спокойное озеро разбушуется — то ответ отрицательный.
Загрузка...
