Дед год уже не вставал с кровати: как-то так сразу упал, ноги отказали. Но он тогда мог сидеть, ползать по кровати из конца в конец, разговаривал, пытался шутить. Высох за это время — кожа да кости, а ведь могучий дедок был. Два месяца назад, утром, захрипел, глаза испуганные. Увезли на скорой, через три недели привезли не ходячего, не говорящего, с пролежнями. И кормить его надо через зонд.
Когда дед самостоятельно сидел и сам мог есть, внуку Денису и его жене Лиде было более или менее легко. А вот последние два месяца…
— Дениска, давай его в дом престарелых отдадим или в хоспис какой.
— Зачем?
— Ну, может быть, мы ухаживаем за ним неправильно.
— Всё мы правильно делаем, это просто ты устала. Я понимаю: тяжело и противно ухаживать за старым человеком. Ты не касайся, я один справлюсь. Дед для меня много чего сделал. Как я его в дом престарелых отдам?
— Он же не узнает.
— Я узнаю. Лида, ты просто устала. Ты отдохни, я сам буду и переворачивать его, и пролежни обрабатывать, и памперсы менять.
— Да ладно, Денис, вместе будем, это я так. Как я тебя брошу?
— Мои родители погибли, когда мне было пять лет. А бабка моя умерла за год до этого. И дед остался один с ребёнком на руках.
— Я знаю, — сказала Лида.
— Но как мы выживали, не знаешь. Сейчас после сорока пяти лет на работу устроиться проблематично. А в девяностых? Пенсия маленькая. Дед подрабатывал случайными заработками. В шестьдесят с небольшим. Вещи, что предлагали для меня, он не брал из принципа. «Мой внук в обносках ходит не будет», — говорил он.
— Это я слышала, — улыбнулась Лида, — только правнук. Все отдают старые детские вещи. А что тут такого?
— Не знаю, но в чём-то он, может быть, прав. Тогда уже начиналось разложение общества на богатых и бедных. Но всё было смешано: миллионер и нищий могли жить на одной лестничной клетке. И в детском саду это отразилось. Были дети богатых и изгои, в числе который был и я. Как одевались, а игрушки какие! У девчонок куклы Барби и Синди, у мальчишек — вездеходы, машинки всякие радиоуправляемые и «Лего». А я ходил в колготках, которые дед лично штопал на электролампочке. Это меня тогда удивляло. Штопал так себе, не очень у него получалось. Пальцы у него толстые, иголку держать неловко. И нас, которые бедные, естественно, дразнили. Дети — существа жестокие. А я спуску не давал, дрался. И помню, как благодаря деду мне стали завидовать. Я сам это помню смутно, но дед часто рассказывал.
***
— Опять Дениска подрался, Варвара Алексеевна?
Воспитательница молодая, лет двадцать или чуть больше.
— Да, Фёдор Степанович, опять. Надо что-то делать с этим.
— Что себя в обиду не даёт — правильно делает, — дед нахмурился и произнёс: — А дорогую одежду и «Лего» я купить ему не в состоянии.
— Это понятно, Фёдор Степанович. Но разве в дорогих вещах дело? Дети маленькие, они цену вещам не знают. Вон Костик из соседней группы привёз дудочку из ивы, ему дедушка в деревне сделал. Ему все завидовали. Конечно, есть китайские пластмассовые, красивые, а вот такой деревянной ни у кого нет.
— Да где же я такую возьму?
— Да при чём здесь «такую»! Придумайте что-нибудь и положите под ёлку. Знаете, откуда пошли подарки под ёлку? В Германии под Рождество вешали носки и утром дети в них обнаруживали подарки.
— Что же в носок можно положить?
— Конечно же, огромную пожарную машину, как у Вани Семёнова, не положишь. Пряники специально пекли в виде человечка. А на ёлки гирлянды из яблок вешали первоначально, это потом, со временем, их заменили на шары.
— Задачку вы мне задали, Варвара Алексеевна. Ладно, подумаю.
Дед не спал всю ночь, думал: «Что же можно изобразить такого сногсшибательного?»
И придумал. Фёдор Степанович отвёл Дениску в детский сад, а сам пошёл искать носки. Его не интересовал размер и ему всё равно было, на кого они, на девочку или мальчика. Ему нужны были красивые и, по возможности, новогодние. И нашёл он их на Черкизовском рынке, новогодние, со неговиком. На бирке написано: носки для девочки. А чем отличаются? Ну, да это не важно. Теперь осталось определиться с подарком.
Вечером, перед Новым годом, укладывая Дениску спать, Фёдор Степанович сказал:
— А знаешь, в новогоднюю ночь вешают на ёлку носок, а утром находят там подарок. Давай и мы повесим, вдруг Дед Мороз что-нибудь положит туда. А?
Денис согласился, дед достал носок, показал на нарисованную ёлку.
— Видишь, какая ёлочка? Раньше на ёлку вешали яблоки, потом они трансформировались в шары, а затем в игрушки.
Носок повесили на ёлку, Денис заснул, а Фёдор Степанович отправился встречать Новый год в компании телевизора. Он поставил на стол четвертинку водки, варёную картошку, банку маринованных огурцов и капусту собственной закваски. Маленький кусочек окорока порезал и, по возможности, красиво разложил на тарелке. Мандарины стояли на столе для красоты и новогоднего запаха — это для Дениса.
Одному Фёдору Степановичу больше и не надо. Встретил по обычаю Новый год и ладно. Он никогда не проклинал жизнь, не ругал правительство. Зачем? Изменить всё равно ничего нельзя. Требовалось выжить в предлагаемых обстоятельствах. Фёдор Степанович не имел права не заболеть, ни тем более умереть, хотя бы ближайшие двенадцать лет, а ещё лучше — пятнадцать. Поставить Дениску на ноги, довести до совершеннолетия, а там уже будь что будет.
Утром Дениска обнаружил в носке конфету «Мишка на Севере» и слегка расстроился.
— А что? — сказал Фёдор Степанович. — Конфета вполне новогодняя. Или ты хотел что-то ещё?
Дениска кивнул.
— Да. Кран как у Петьки. Такой оранжевый с ковшом. Им управлять на расстоянии можно.
— Если с ковшом, то это экскаватор. Зато я договорился с Дедом Морозом, что он будет тебе конфеты каждый день класть в носок. Разве не здорово?
— Кран лучше.
— Экскаватор. Но понимаешь, Дениска, будет экскаватор — не будет конфет. Жизнь так устроена: что-то теряешь, а что-то находишь. И к тому же экскаватор уже есть у Петьки, а такой носок только у тебя.
По началу в детском саду Дениске не поверили. Как это: каждое утро в носке конфета появляется. Но Денис каждый день приносил конфету «Мишка на Севере» и демонстративно её съедал на глазах у изумлённой группы. Дети просили такой же носок у родителей, те объясняли, что нет никакого волшебства, это просто дед Дениса купил конфеты и выдаёт по одной внуку. Но детишкам хотелось верить в чудо.
Ванька, тот у которого огромная пожарная машина, спросил у воспитательницы:
— Варвара Алексеевна, а разве может каждый день в носке появляться конфета? Папа говорит, что так не бывает.
— Бывает, Ваня, редко, но бывает, — ответила воспитательница. — Денис чудесный мальчик: не хвастается, не завидует. Он добрый и дерётся, только когда на него нападают. За это ему дадено ежедневное волшебство.
Ежедневное волшебство продолжалось несколько месяцев до школы. Не всегда деду удавалось найти конфеты «Мишка на Севере», иногда они заменялись конфетами «Мишка косолапый».
А тридцать первого августа конфеты пропали вместе с носком, а появился оранжевый экскаватор с пультом управления.
***
— Я знаю эти носки, Денис. Саша их износила, её любимые, Тёмке они не достались.
— Ну, да, дед как знал, что у меня первой девочка будет и носки сохранил. Тяжело деду было, но он делал так, как надо было делать. И в детский дом меня хотели забрать и всё такое. Тем летом деду повезло, он устроился разнорабочим в Покровский монастырь к Матрёнушке, там платили регулярно без обмана. А ты говоришь, в дом престарелых. Нет, Лидуль, я не могу — это деда предать.
— Я поняла, Денис. Минутная слабость, прости. Пойду деду куриный бульон готовить.
Денис остался с дедом один.
— Ты держись, дед, умереть всегда успеешь.
Фёдор Степанович открыл глаза, взгляд осмысленный, силился что-то сказать, но не получилось.
— Держись, дедушка, всё в порядке.
***
Ночью Фёдор Степанович умер.
—
Автор: Анатолий Гусев