Дворец был сложен из огромных камней, гладких и теплых. Они впитывали солнечное тепло и казались живыми. Юрка погладил стену ладонями и улыбнулся. Медленно пошел вдоль, ко входу.
Огромная дверь в два Юркиных роста была плотно закрыта, и бронзовые львиные морды грозно смотрели сверху вниз, но Юрка знал — просто работа у них такая. Они крепко держали огромными клыками кольца, и едва Юрка потянул, дверь легко и беззвучно отворилась.
Внутри было просторно и светло. Широкий коридор вел в глубину замка, на полу переливался ковер, в длинном ворсе которого ноги утопали почти до щиколоток. Юрка медленно шагал вперёд, глядя по сторонам. Вдоль стен стояли доспехи, сжимая латными перчатками длинные алебарды. Свет, падающий непонятно откуда, блестел на узорных нагрудниках, отбрасывал глубокие тени в пустых шлемах.
Юрка прошел до конца и упёрся в стену. Постоял, подумал и хлопнул себя по лбу.
— Лестница! — воскликнул он вслух. — Здесь должна быть лестница!
***
Юрка перебрал немногие оставшиеся детали конструктора. Лестницу делать было не из чего, а значит, подняться не получится. Он задумался, и так и сидел до прихода папы — серьезный, насупленный и тихий.
***
— Папа, — сказал Юрка, — Мне надо конслуктол.
— У тебя же есть, — удивился папа. — Вон, полная коробка. Еще по комнате разбросано.
Он сидел за столом на кухне и допивал свой кофе. Обед кончался, он заехал домой — поесть и проведать Юрку, и надо было уже ехать обратно. Вот-вот затрезвонит телефон — «Николай Евгеньевич, тут надо то…», да «Николай, тут такое дело…», и «Вы знаете, нам не хватает этого…»
— Мне надо еще, — ответил Юрка серьезно. — На лесенку не хватает. Во дволец.
Папа засмеялся и потрепал Юрку по голове.
— Ну, если во дворец, — сказал он, — я вернусь поздно, но постараюсь забежать, купить тебе еще набор.
— А ты после лаботы к маме? — спросил Юрка. Папа кивнул.
— Ненадолго заеду, и сразу домой, — сказал он.
— Скажи маме, что я скучал. — сказал Юрка.
— Мама тоже очень скучает, — ответил папа.
Юрке почему-то захотелось заплакать, но он удержался. Вечером будет конструктор, а значит, утром будет лестница. И он поднимется наверх.
***
Вечером, когда Николай вернулся, Юрка уже спал.
— Еле уговорила, — сказала Екатерина Михайловна. — Все хотел папу дождаться.
— Пришлось сперва на работе задержаться, — пояснил Николай. — Потом кое-как уговорил медсестру пропустить в палату. Время-то неурочное.
«Как она там?» — почти прозвучал вопрос. Николай подумал, что скоро настанет ужасный день, когда ему придется ответить. И Юрке тоже сказать.
— Юрочка сегодня в комнате прибрал, — сказала Екатерина Михайловна. — Сам взялся, игрушки перебрал, из-под дивана кучу всего выгреб.
— Дволец? — спросил Николай с улыбкой.
— Ага, строит что-то, — бабушка тоже улыбнулась. — Достал потерянные детали конструктора своего, попросил помочь помыть — запылились сильно.
— Да, я ему еще принес, сейчас поставлю в комнате. — Николай встал из-за стола и вышел из кухни. Екатерина Михайловна осталась молчать и смотреть на собственные руки.
***
В комнате темно, почти ничего не видно. Свет ночника только немного рассеивал тьму, но даже так видна была грандиозная конструкция в углу. Дворец опирался на стену и на табурет. Набор пластмассовых солдатиков выстроился внутри, там, где по задумке архитектора должен был быть двор. Большой плюшевый заяц сидел рядом с входом, наверное, охранял. Николай ожидал увидеть там льва — Юрка как-то говорил, что вход сторожить должен «стлашный лев», но видимо, окончательный выбор оказался в пользу старого, облезлого и любимого зайца.
В сам «дволец» заглянуть было невозможно, разве что свет включать, и Николай только покачал головой и поставил большой пакет с конструктором на пол.
«Боже, пусть Вика выздоровеет! — подумал он. — Я не смогу Юрке сказать…»
Но Вика лежала где-то в больнице, и не реагировала на прикосновения. Дышала. Немного дергала рукой, если кололи иглой. Немного дрожали глаза под веками от яркого света. И все.
Медсестра смотрела с профессиональным сочувствием, доктор еще два дня назад сказал так скользко и непонятно, что стало ясно — надежды мало. Сыпал множеством умных медицинских слов, которые для Николая звучали заклинаниями. С тех пор Николай не видел его, но и так ясно было, что ничего толком не изменилось.
Он тихонько прикрыл дверь и пошел к себе.
***
Теперь во дворе стояли гвардейцы, а вход охраняло настоящее чудовище — голова с огромными ушами поднималась выше окон второго этажа. Но Юрка не боялся чудовища — так же, как и львиные морды на дверях, оно было добрым. Гвардейцы тоже не пытались помешать мальчику — они стояли неподвижно, и только взглядами провожали его, пока он шел к огромным дверям.
Внутри почти ничего не изменилось. Тот же коридор, ковер, доспехи и алебарды. И в конце — лестница. Юрке стало тяжело идти, теперь он двигался, словно сквозь воду. Медленно и размеренно. Шаг за шагом.
Вот он поднялся на первый пролет. В широком окне пылало закатное солнце, такое алое, какого Юрка никогда в жизни не видел. В глубоком синем небе плыли розовые облака. Он постоял с минуту, любуясь невероятной красотой. Отсюда казалось, что если прыгнуть прямо в окно, то за спиной сами собой развернутся крылья, воздух подхватит, тело станет легким-легким, и он полетит куда-то туда, в простор, в закат. Только этого пока нельзя было.
***
— Юрочка, что же ты? — спросила бабушка. — Пошли обедать!
Ее даже немного беспокоило, с каким увлечением малыш играл. Тихо, сосредоточенно и как-то маниакально.
— Сейчас, баба, — ответил Юрка и сразу встал. Посмотрел на свое творение, кивнул каким-то своим мыслям и побежал руки мыть.
Екатерина Михайловна посмотрела ему вслед и вздохнула. Снова неодобрительно посмотрела на «дволец» и снова вздохнула. Что еще ребенку делать? Мать в коме, отец бесконечно на работе. В садик бы его, но Вика сперва так хотела сама сидеть с ребенком, а теперь, после аварии, приходится сидеть бабушке. А потом, наверное, придется Коле искать садик…
Потому что Екатерина Михайловна для себя уже решила — уйдет Вика, и она пойдет следом. Незачем ей здесь оставаться.
— Баба, а что кушать есть? — спросил Юрка. Он уже помыл руки, и теперь смотрел снизу вверх, серьезно и ожидающе. Почти так же, как прежде, только сейчас радости в глазах не было.
«Пусть уж строит свой дволец, — подумала бабушка, — что я ему?»
— Пойдем, я тебе макарошки положу, — сказала она вслух.
***
Второй раз Юрка смог почти сразу пройти мимо окна. Только краем глаза посмотрел. Солнце почти скрылось, зато на небо выкатилась огромная серебряная луна, раскрасила облака серебром вместо розового, превратила долину внизу в неясные тени. Это тоже было умопомрачительно красиво, но время шло, а Юрке надо было еще подниматься и подниматься.
И он пошел дальше. Теперь по стенам загорелись небольшие фонари, яркое пламя плясало под прозрачными колпаками. Доспехов здесь не было, зато в нишах стояли бюсты строгих стариков с суровыми взглядами. Ни один из них не улыбался, но почему-то Юрка знал — они тоже не вредные. Они, как баба Катя, когда начинает ругать за что-нибудь. Поэтому он шагал и улыбался каждому из стариков. И те, хоть и не улыбались в ответ, но словно открывали проход на следующую ступеньку.
И все равно, когда Юрка добрался до вершины бесконечной лестницы, он весь вспотел и ужасно устал. Ноги подкашивались, голова кружилась, а перед глазами все расплывалось. Он даже хотел заплакать, но увидел прямо перед собой огромный, на всю стену, гобелен, и замер, открыв рот.
Высокая, невероятно красивая тетя стояла среди цветов и трав. На ней было длинное серебряное платье, которое внизу почти скрывалось среди трав. У ног отдыхали два зверя — слева маленький козлик, который смотрел прямо в глаза Юрке, внимательно и, казалось, с насмешкой. А справа — огромный волк, положил голову на мощные лапы и уставился пронзительно желтыми глазами куда-то за спину тети.
Юрка не мог видеть глаза волка, но был уверен, что они у него открыты, что они желтые… И еще, что этот Волк — вовсе не такой, как львы на бронзовых дверях или зайце-чудовище во дворе. Он может сожрать взаправду.
Юрке вдруг стало страшно. Все вокруг вдруг стало невероятно настоящим, большим и могущественным.
— Дласте… — сказал он тете на гобелене. Она промолчала. Юрка понял, что на помощь никто не придет. Никто не подскажет ни слова.
Но и не надо ничего подсказывать или помогать — надо только сказать то, что думаешь. Что чувствуешь. Что горит в сердце.
Козлик у ног тети вдруг подмигнул, и Юрка заговорил.
— Я плошу, — сказал он. — Я очень плошу — пусть мама будет здолова! Пусть велнется и будет здолова.
Юрка стоял и смотрел, а тетя в серебряном платье все так же безразлично смотрела куда-то поверх его головы. Юрка даже хотел заплакать, но вместо этого твердо и решительно сказал:
— Я постлоил. Я плишел. И я плошу!
А потом вдруг все вокруг него пошатнулось. Дворец вдруг наполнился тенями, они закружились в безумном танце. Юрка все же заплакал, слезы потекли по щекам, но он стиснул кулачки и стоял.
И вдруг что-то негромко стукнуло, и все затихло.
Волк закрыл свои глаза, козлик едва заметно улыбнулся, а тетя в серебряном платье кивнула.
— Иди, открывай двери, — прошептал кто-то на ухо Юрке, и он вздрогнул всем телом и проснулся.
***
Юрка выбежал в прихожую.
— Ты куда? — удивилась баба Катя.
— Отклывать! — ответил Юрка, и тут в замке зашуршало. Как будто кто-то пытается попасть ключами в скважину, но никак не может.
Юрка торопливо повернул ручку, и появился папа.
— Завтра! — сказал он вместо приветствия. Баба Катя тихо ахнула где-то за Юркиной спиной.
— Она очнулась! — папа почти кричал. — Разговаривает, улыбается! Доктор говорит, что подержат для надежности еще немного — надо проверить то и это. И завтра отпустят домой!
— Боже, Коля, какое счастье! — воскликнула баба Катя.
Юрка засмеялся, захлопал в ладоши, запрыгал.
А когда вечером папа зашел к нему в комнату пожелать спокойной ночи, он увидел, что «дволец» разобран, конструктор разложен по коробкам, а плюшевый заяц лежит рядом с Юркой.
— А что с твоим дворцом? — удивился он.
— Я постлоил, — ответил Юрка. — Я поднялся. Я поплосил.