Окончание. Начало здесь
Если дать Таисии Петровне одну курицу и один килограмм муки на неделю, то она умудрится прожить все семь дней без особых проблем. Все будут сыты. Но попробуй-ка, попроси Таю пожарить стейк из мраморной говядины или сварганить креветочный салат под соусом из бальзамического уксуса с прованскими травами — Тая безнадежно испортит блюдо. Резиновые стейки можно будет отдать собаке со спокойной душой, а салат — лучше выбросить в мусорное ведро. Такую отраву даже сороки на улице клевать не будут.
Господь создал Таисию специально для жизни в России. Видимо, у всевышнего там, в небесной канцелярии, была специальная полка с биркой «Русские женщины — двойной обжиг». Эти создания могли пройти и огонь и воду, сварить кашу из топора, добиться невероятных успехов по укрощению коней, полюбить то, что любить просто невозможно. Все умели русские женщины, кроме одного — быть слабыми, капризными и беспомощными.
С Семеном Петровичем у Таи не сразу все складывалось. Временами она его дико раздражала. С пенсии Семен любил прикупить на рынке хорошего мяска, чтобы попросить Таечку пожарить отбивные, да полакомиться вечерком под легкое сухое винцо. Голованов стол красиво сервирует, вазу с цветами поставит, бокалы, вилки мельхиоровые — предвкушает культурный ужин. И тут Тая на белоснежную скатерть — бряк — чугунную сковороду с гуляшом и макароны в тарелках с отбитой по бокам эмалью! И смех и грех!
В понедельник отведает Семен Петрович наваристых щей с хлебушком, натертым чесночком, да с сальцем — похвалит хозяюшку. Во вторник смотрит в тарелку — опять щи. И в среду, и всю неделю, а то и две разогревает Таечка ведерную кастрюлю с серым, из капустного крошева, варевом.
— Тая, надоели щи, давай-ка другой суп сварим, — попросит Семен.
— Да ты что? А это куда? На улицу выливать? — пугается Таечка.
Как говорится, Москва не сразу строилась. Голованов фартук надевал и священнодействовал на кухне, а Тая, завороженная, смотрела на Семушку, глаз не отрывая. Мужик кашеварит — вот это да! Потихоньку от подруги Голованов припрятал и страшенные тарелки, и огромные алюминиевые кастрюли. Гнутые вилки из Таиного хозяйства — туда же!
Тая из дому ушла в приличном платьице. Занашивать его было жалко. Она достала из своей сарайки рабочие лохмотья, да так и щеголяла в них по дому. Семен Петрович все свои сбережения угрохал: купил Тае красивый спортивный костюм, курточку, брючки, две пары удобной обуви и нарядный домашний халатик, а тряпье выбросил тайком — ни за что не дала бы Тая совершить такое святотатство — одежду выкинуть!
А еще была у Таи привычка дурная: на раковине постоянно закисала отвратительная тряпка, которой она мыла посуду — после того, как старая губка измочалилась. Новенькие с полочки Таечка не брала. Пришлось учить и этому.
Голованов терпел. Понимал, что не от хорошей жизни любимая экономила на всем. Привычка к нищете — вещь сложная. Он придумал особую тактику общения с Таей — спокойный и доброжелательный тон, хотя держать себя в руках вспыльчивому Семену Петровичу было ой как непросто. У него получилось «уволить» Таю с места уборщицы, чтобы не унижалась лишний раз, да и соблазна не было: дом Ниночки рядом стоит.
Сложнее всего было уговорить Таисию ни в коем случае не ходить к дочери. Он терпеливо объяснял, стараясь не раздражаться:
— Таечка, вытерпи, сохрани гордость! Не мечи бисер перед свиньями!
А она слушала и не слышала. Голованов распинается и чувствует — впустую. У Таи глаза подергиваются серой пленочкой, как у слепой курицы — вроде как она в другом мире находится. Лицо отупевшее, губы упрямо сжаты, хочется дать ей подзатыльник, чтобы в себя пришла. Да ведь ее понять можно: дочка, любимая кровиночка, из дома Таю, как блудную кошку выгнала! И внучок маленький с такой психопаткой оставлен. Вот где беда так беда…
***
Голованов несколько ночей не спал, избился весь, а придумал выход. Однажды утром он вышел из дома и отправился в город. Связи имел немаленькие, быстро нашел нужный адрес. Позвонил в дверь. Из глубины коридора послышалось:
— Лелечка, сиди, я сам открою!
Распахнул дверь перед Семеном мужчинка, жизнью потрепанный, но не без шика. Витюшка, собственной персоной.
— Здорово, Витек, выйди-ка на минуту, — Голованов церемониться не любил.
Витя вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
— Пошли во двор, а то твоя-то, — Семен глазами кивнул на дверную обивку, — наверное, уже уши навострила.
Витька смело отправился вслед за Головановым. Присели на лавочку.
— Распинаться не люблю, а ты, наверное, в курсе, что я — Таин муж. Да и не в этом дело: переживает она за внука.
Витька кончик уса подкручивает нервно. Блестит масляно-черным глазом, как петух на жердочке, голову набок склонил.
— Вспомнила, значит! На мужика семью променяла, а теперь что? Соскучилась?
Ох, как желваки ходили на лице Голованова, кулаки чесались по смазливой морде въехать: еле-еле держался — сгреб рубашку на Витькиной груди:
— Слышь, хмырь, ты, видать, ошалел? Давно по рылу не получал? Так у меня не заржавеет!
Витя испугался не на шутку: его до этого никто, кроме бати да сержанта Перепелкина в армии, не трепал.
— Да че ты, че ты, хватит! — насилу отбился. Пуговки разлетелись и потерялись в траве у лавки.
— В общем так, записывай мой телефон. Каждый день ты будешь ходить к дочери! Каждый день, ты понял?
Витя понял. Голованов задачу описал просто: теперь добрый дедушка должен будет ежедневно гулять с любимым внуком. И гулять по Советской, где-нибудь на городской площади, чтобы Таечка смогла видеть Сережу и общаться с ним. Ко всему прочему, Вите теперь нужно было отчитываться об обстановке в доме дочери: что там творится, что соседи говорят и все остальное-прочее.
— Свободен. Привет молодухе передавай! Поди не балует она тебя? — Голованов помахал вслед экс-супругу.
***
Экс-супруг злился, дергался и матерился шепотом. Но ничего не поделаешь, надо подчиняться. Как ни крути, а этот мужик отчасти прав. В одном городе с внуком и дочерью жить и ни разу не проведать — это как-то… Тайке с Головановым повезло. Вот только мужику можно посочувствовать: экая дура ему на голову свалилась. Витька жизнь с Таей вспоминал, как страшный сон: не жена, а курица — бегает, кудахчет. Он только подумает, а Тайка, заполошная, бежит исполнять, пятками сверкая. Скучно.
Другое дело, Лелька! Гордая, в обиду себя не даст и достоинство имеет. Витек и на работу устроился, и посуду за собой помыть не брезгует. Хочется для Лели горы сворачивать. Он растворился в ней целиком и совсем забыл про свою семью. Черт с ней, с Тайкой, но внучек в чем виноват? Да и за квартиру Витька не платит совсем, Нинке, наверное, тяжело…
Теперь Тая могла видеть Сережку каждый день. Она выхватывала коляску из Витькиных рук и катала ее целый час, любуясь внуком. Вроде бы чистенький, здоровенький, на щечках диатеза нет. Ну слава богу!
Витька сидел на лавке поодаль, покуривал, рассматривая Таисию. А ничего бывшая выглядит: подстриглась, похудела, приоделась. Видать, хахаль ее любит. Любовь, она всем на пользу, оказывается. По бабе ведь сразу видно, любит ее мужик или нет. Даже Тайка расцвела. А вот Нина — не очень. Плохо у нее все.
Витюша увидал дочку и оторопел: вылитая мама стала. Куда-то пропала тонкая талия, высокие скулы. Глаза, как щелки, злющие. Волосы в гульку сальную закручены, халат обдрипанный. Завела отца в кухню, обвинять во всех грехах начала. Ей тяжело, все ее бросили и Сережкой нисколько не интересуются! Мать свалила жить к соседу по даче — ни ответа, ни привета. Плакала Нинка, убивалась: денег ни на что не хватает, муж зарабатывает мало, а она еще так молода!
Витя молчал виновато. Мельком по сторонам оглядывался: не пропала без матери дочка — чистота, порядок, все блестит. На плите большая кастрюля щей кипит, кислый дух по всему дому разносится. Нет, чтобы на малый газ поставить, чтобы томилось, невкусно же будет! Но замотанной Нине не до этого. Зачем она замуж выходила? Витя свою помощь предложил, дочка обрадовалась. Ну и хорошо.
Нине помощь отцовская — как нельзя кстати. Хоть поспать немного можно. Муж, наверное, опять пьяный придет, сна тогда не будет никакого. И развелась бы с ним с удовольствием, а как? Она ведь опять беременная. Аборт делать поздно. Что теперь будет? Она так мечтала поскорее сдать Сережку в ясли и выйти на работу. Кто ее теперь возьмет? И у матери сердца нет, только о себе думает. Вспылила Нина тогда, под Новый Год, ну и что? Помирились бы… Мама сама виновата: пылинки с дочери сдувала, а смысл? Кто ее об этом просил?
Отец ушел от них и ни о чем не жалеет, даже пить бросил и работу нашел. И она сама худо-бедно, но справляется: Сереженька ни в чем не нуждался. Нуждается Нина, только признаваться в этом ужасно стыдно. Мама себя вела так, словно просила вытереть об себя ноги, как о придверный коврик. Отец и дочь с удовольствием это делали. А теперь Митя вытирает свои грязные ботинки об нее, Нину. А дура эта хоть бы раз пришла, живет припеваючи с чужим мужчиной. Что он в ней нашел?
Все-таки тоскливо без мамы.
Что нашел в Тае Голованов? Тая не слепая, видела фотографии жены Семена Петровича. Куда Тае тягаться с покойной. Но почему-то возился Семушка с Таей, как с писаной торбой. Кто-то сказал, что счастье ко всем приходит, только в разное время: одним — в первую половину жизни, а — другим — позже. Тая благодарно принимала заслуженное. Она часто думала: стоило ли раньше так суетиться, переживать? Не пропал без нее никто. Тая не обижалась — ей было легко и спокойно, а, главное, Тая перестала бояться.
Сперва она переживала: вот люди увидят — что скажут? Вот до Ниночки слухи дойдут, что мать с внуком по площади разгуливает, на дачу с собой берет. А потом что-то взбунтовалось в Тае, и она запретила себе бояться. Надоело ей, и все!
***
Голованов заказал новомодный шланг для полива — не надо теперь с лейкой по всему участку таскаться. Тая поливала грядки «на своей половине». Они с Семушкой решили оставить там огород. На «Головановской половине» красовался цветник, кусты роз посажены, и беседка летняя глаза радует. Тая быстро управилась и повернула кран: шланг стал быстро сворачиваться, уменьшаться в размере — интересно!
Кто-то постучал в ворота. Тая посмотрела в глазок и обомлела — Ниночка с Сережей. Отворила дверь. Сережка улыбался бабушке, лепетал что-то по своему, тянул ручки. Нина робко зашла. С минуту стояла молча, пряча глаза от изумленного взгляда матери. Огромный живот выпирал из-под плаща.
— Мама, я с Митей все-таки развелась.
Тая пригласила дочку в дом. Сняла плащ, усадила за стол. Нина удивленно смотрела на сына, который привычно побежал в боковую комнатушку — искать кошку. Мальчишка был частым гостем в доме, поэтому занимал себя сам и нисколько не капризничал.
— С Сережей я вижусь практически каждый день. Твой папа помог, — спокойно сказала Тая.
Ниночка заплакала и, схватив материнскую руку, начала целовать.
— Ой, мамочка, ой прости меня, дуру!
— Давно простила, Ниночка, — Тая улыбалась.
— Мама, пойдем домой. Пожалуйста.
Тая ополоснула крутым кипятком чайник, бросила в него заварку и немного душистых трав. Заварила чай, прикрыв его чистым полотенцем. Двигалась плавно, красиво, не спеша. Присела за стол, внимательно посмотрев Ниночке в глаза.
— Я и так дома, доченька. И никуда я отсюда не уйду. Не бойся, в беде мы тебя не оставим.
— Но, мама… — начала было Нина.
— Ты сильная. Митя алименты платить будет. А мое возвращение может только навредить. Пора взрослеть, Ниночка.
***
Жалко, что Семен Петрович не слышал разговора матери и дочери. В этот самый момент он потел, выуживая отменного судака на Рыбинском водохранилище. Голованов мог гордиться Таисией да и собой тоже — все у них получилось в лучшем виде.
—
Анна Лебедева
Загрузка...
