— Первое слово дороже второго!
— Первое слово съела корова!
— Ну и ладно!
— Ладно!
— Ну и все!
— Все, все!
— И не подходи ко мне больше!
— И не подойду…
— Дурак!
— Сама такая!
Нет, это не спор между пубертатными подростками. Это ругались взрослые супруги. Борюсик и Кузьмовочка. Это их так моя мама называла, язык у нее острый, злой, скор на меткие выражения.
Нет, не с того я начала. Расскажу все по порядку.
Когда-то я была м-а-а-а-ленькой девочкой. И жила я в небольшом, малюсеньком, крохотульном городке, в симпатичном трехэтажном доме, в двухкомнатных хоромах с огромной лоджией. Я частенько выходила на нашу лоджию и воображала себя капитаном огромного белого лайнера. Я стояла на мостике и смотрела вдаль.
Городок наш стоял прямо среди сосен на берегу огромного озера. Сосны, существа упрямые, своих позиций не сдавали, влезали пушистыми лапами чуть ли не в окна городских квартир. Если со стороны посмотреть, то кажется, и не город это вовсе, а уютный курорт для пациентов, страдающих легочными заболеваниями. Вот как мне повезло!
На нашей лестничной площадке, на первом этаже, было всего три квартиры. Просторно и не шумно. В подъезде висел график дежурств, и каждый день, в определенный час в нем вкусно пахло свежевымытыми полами. Соседи дружили семьями, все праздники отмечали вместе, вместе воспитывали детей, радовались, горевали, в общем, жили — не тужили.
В квартире напротив нашей поселились Наталья и Олег Радченко. Олег – здоровый такой, с усами скобкой. А Наталья – миниатюрная, с раскосыми глазами и гладкой прилизанной головкой. И у них еще сын был, мой ровесник, Женька, замечательный парнишка, мой друг.
В квартире у Радченко (тогда мне фамилию не выговорить было), семьи молодой, прогрессивной и музыкальной, находилось множество удивительных вещей. Например, синтезатор, гитара и баян. Я прямо обмирала от восторга перед этим синтезатором! И телевизор новехонький, лучше нашего. И (в горле пересохло) видеомагнитофон! Представляете крутизну наших соседей?
Первым моим просмотренным диснеевским мультиком был «Гулливер». Дурацкий, кстати, мультик. Все кривляются, рожи корчат… Мне, воспитанной на героически-серьезном Маугли, было странно смотреть на это. Правда, после «Бемби» я напрочь переменила свое мнение о великом Диснее.
Новый Год, 8 марта, майские праздники мы всей бригадой собирались и очень весело отмечали. Первый наш совместный праздник я запомнила очень хорошо. Мне два годика, вокруг песок и сосны, и я реву, как потерпевшая! У меня голая задница и босые ноги. Папка затащил меня в воду. Ужасно страшно! А Женьке по барабану: он сидит на мелком месте, и тоже – голожопый. И ржет! Его бы ко мне, я бы на Женьку посмотрела.
Второй праздник тоже запомнился: мне три года, и ревет Женька. Его угораздило… В общем, Женька испачкал огромного плюшевого льва. Женькина мама смеялась и искала в шкафу чистые колготки. Я сколько раз приходила потом в гости, столько раз и прыскала в кулак: Женькин лев торжественно восседал на спинке дивана и навевал светлые воспоминания про конфуз хозяина.
А еще помню огромную елку, увешанную стеклянными шарами и забавными игрушками. И шоколадными конфетами. И мандаринами. Родители повесили нас на бабушку, а сами устроили танцы-шманцы в соседней квартире. Бабушка улеглась между нами и читала сказку.
Мы с Женькой караулили бабулю: ждали, пока она уснет. И дождались. Женька профессиональным жестом подал мне знак: оставайся на шухере. А сам полез на елку – доставать конфеты и мандарины. Все получилось. Утром беспечных родителей чуть удар не хватил: у детонек мордочки покрылись ужасной диатезной коркой!
Бабушка, старый партизан, ее ничем не прошибешь. Она приказала высушить яичную пленочку, хорошенько растолочь и дать нам в качестве десерта. Хворь, как рукой… честное слово!
Все воспоминания детства связаны с соседями. Говорят, соседей человеку Бог дает – наших родителей он тогда щедро одарил. Мама всю жизнь Радченко вспоминала с хорошей и тихой грустью – других таких никогда уже не будет.
Вот язык злой – как в воду глядела. Радченки переехали в другой город, и квартира опустела. Ненадолго. Вскоре там поселились совершенно другие люди.
Что они там поселились, я догадалась по запаху. И это амбре не было запахом жилья, где помимо мам-пап-детей прописалось семейное счастье. ЭТО пахло чем-то сладко-приторным, отвратительным, пугающим. И сами хозяева были отвратительны.
Мама, наверное, по старой привычке, сдуру решила познакомиться с новыми соседями. Испекла знаменитую кулебяку, этакий лапоть, нашпигованный мясом с жареным лучком, и отправилась в гости. Вылетела оттуда с очумелыми глазами.
— Это просто… Это просто…- и к-а-а-а-к выразилась ядреным словечком из тайного папиного лексикона, что мы с бабушкой даже опешили.
— Я вообще не понимаю, Лена, зачем ты туда поперлась? – скрипела бабуля, — вот не зря мне сегодня Горбачев приснился. Не к добру.
Мама нажала на курок сифона и в одно мгновение выхлестала целую полулитровую кружку газированной воды. Отдышалась:
— Я, конечно, идиотка. Привыкла позвонить в дверь и сразу входить. (У нас все так делали). Ну, звякнула и зашла.
Увиденное повергло мою маму в шок. Чистенькая, душистая квартирка с беленькой кухней, с традесканциями и папоротниками повсюду, с уютной светлой детской и гостиной с пухлыми креслами и пушистым ковриком на полу превратилась в настоящий хлев!
Окна были едва прикрыты дурацкими старыми занавесками, продавленный (и, наверняка с клопами) диван, грязные дорожки на грязном полу. И бутылки, бутылки, бутылки – батареей вдоль… батареи.
Хозяйка, пьяная, расхристанная, мокрая от пота, в халате, надетом на несвежую комбинашку, облокотившись ручищами об засаленный столик-пенал, меланхолично наблюдала за каплями, мерно, со скоростью часового механизма, падающими в стеклянную банку. Огромный самогонный аппарат громоздился на загаженной газовой плите и издавал зловоние.
Из-за могучего плеча женщины с цыплячьим любопытством выглядывал щупленький, маленький мужичишка. Плешь головенки мужичишки окружил пушистый венчик остатков шевелюры. Впалую грудь украшали лиловые купола. В правой руке у мужика – вилка с соленым огурцом. В левой – стакан. И самое гадкое – мужчинка был абсолютно голым.
И мама моя с пирогом…
Бабе хватило ума прикрыть пышным телом своего Амура и крикнуть:
— Извиняйте, мы тут по домашности, с утра еще не одемшись…
Прикрыв за собой кухонную дверь, баба подошла к моей маме и, принюхавшись к пирогу, картинно всплеснула руками:
— Ох, так твою перетак, да какая красота! Заходи, соседка, выпьем первачку! Боренька! Оденься!
— Н-н-н-не, — отказалась от угощения мама, — мне надо бежать. Кушайте…
— А я Таня! – улыбнулась женщина.
— Ешьте, Таня, — втюхала бабе мама свой лапоть и пробкой вылетела из квартиры.
— Все, — горестно воскликнула мама с интонацией профессора Преображенского (пропал Калабухенский дом!), кончилась наша спокойная жизнь…
Она сидела на кухне, такая потерянная и несчастная, моя пышная, душистая и румяная мамочка, от которой всегда вкусно пахло, и у которой всегда, даже дома, были подкрашены губки и глазки, что мне захотелось плакать. И было от чего: там, за стенкой теперь поселилось нечто враждебное, опасное, из какого-то параллельного мира, о котором ни я, ни она не имели малейшего представления.
Мы приготовились к пожизненной оккупации соседями-маргиналами. Мама сняла со сберкнижки деньги и отстояла километровую очередь в магазине, но купила-таки два настенных ковра. К слову, она терпеть не могла ковры на стене. Но надо было как-то изолировать наше семейное гнездо от нехороших звуков. Ведь в таких нехороших квартирах всегда дерутся, орут и бьют посуду, правда?
Автор рассказа: Анна Лебедева
Канал Фантазии на тему
Загрузка...
