Катя очень любила свою работу. А что, график — сутки через трое, коллектив не вредный, мужской. Здание дорожного управления спряталось среди вековых сосен, растущих на месте бывшей помещичьей усадьбы. Одно из окон диспетчерской выходило прямо на парковые дорожки и круглый пруд с островком посередине.
Осенью парк необыкновенно хорошел. Усыпанные золотом опавшей листвы аллеи манили прогуляться под сенью редких деревьев, выписанных когда-то владельцем, известным лесопромышленником, из-за границы.
Нет уже в живых никого, сменилось несколько поколений, неспокойный век стер все, что окружало размеренный быт зажиточного русского сословия, и даже господский дом был растащен освобожденным от рабства пролетарием на кирпичики — а парк жил до сих пор.
Кате казалось, что временами она видит наяву среди осеннего великолепия острие кружевного зонтика и край кисейной вуали одинокой барыни, прогуливающейся по дорожкам, посыпанным песком. Катя даже слышала обрывки разговоров на французском.
Она мечтательно смотрела в окно и вздыхала: жили же люди… Наверное, после прогулки барыня встречалась со своим промышленником за завтраком. Стол, уставленный многочисленными разноцветными штофами, соусники, сливочники и фарфоровые чашечки с серебряными ложечками, хрустально звякающими о тонкие стенки хрупкой посуды. Белые скатерти, картины в золоченых рамах на стенах. Приглушенные голоса супругов, ведущих мирную беседу. Ах! Все это совсем не вязалось с окружающей Катю обстановкой: пластиковые окна, компьютер, графики и карты на стене, офисное кресло и обшарпанный линолеум на полу.
Если посмотреть в окно, расположенное прямо перед рабочим столом, то можно увидеть унылую ремонтную базу, окруженную гаражными боксами. Днем на ней шумно и пыльно: туда-сюда снуют люди в спецовках, поднимают клубы пыли трактора и грейдера, выезжающие через ворота на объекты. Гудят «Камазы», устало пыхтят фуры, привезшие горюче-смазочные материалы. Пахнет машинным маслом и битумом. Люди зарабатывают деньги, чтобы кормить свои семьи. Плевать они хотели на романтику старого сада, на который открывается вид из окна, расположенного за Катиной спиной.
Вечером база затихает, ворота закрываются, и Катя ждет не дождется, когда уйдут уборщицы, и можно будет переодеться в удобный спортивный костюм и мягкие домашние тапочки. А потом отвернуться от всего этого современного мира и смотреть на парк долго-долго. Весной в нем заливается соловей, а запах от цветущей сирени сводит с ума. Катя до сих пор недоумевает: какому идиоту пришла в голову мысль стереть с лица земли старую усадьбу и расположить на ее месте уродливую кирпичную контору. Как у него поднялась рука вырубить великолепный плодовый сад, разровнять жирную почву бульдозером и закатать в асфальт, чтобы и духа не осталось от творения трудолюбивых крестьянских рук? Дикость какая-то!
Она возвращалась снова к своим грезам и воображала, как в окнах усадьбы в эту пору зажигался мягкий свет, а семейство с гостями собирались на огромной веранде за чаем: слышался смех, веселые разговоры. Хозяйка устраивалась с рукодельем на плетеном диванчике среди множества вышитых подушечек. Кто-то читал вслух. Барин курил и попивал коньяк с соседом, владельцем Михновского имения, расположенного в трех верстах. Любимая всеми Серафима, Симка, старая дева и ворчуха, ставила самовар и поругивала Кольку, нерасторопного работника:
— Опять лучины не наколол вовремя, возись теперь с энтим самоваром! Барынька наша, ангел, жалеет тебя, пьяницу проклятого! Ей-богу, все ей скажу, чтобы прогнала тебя взашей!
Картина была настолько ясной и реалистичной, что порой становилось страшно: руку протяни и окажешься в этом мире среди людей, близких по духу и крови. Катя была уверена, что время, в котором она жила сейчас — для нее чужое. Ей самое место там, среди лип, яблонь и прихотливых туй, в тихой усадьбе, где текла размеренная жизнь, царили любовь и покой между супругами, а не это все, что с ней сейчас происходило!
***
Мужа своего Катя тайком называла «Адольфом», настолько он был похож на проклятого диктатора и поведением, и внешностью. Он, прирожденный истерик и кухонный тиран (всемирным мешала стать врожденная трусость), доводил жену до слез почти каждый день. Причины скандалов были разные. Адольф мог три часа орать из-за непришитой пуговицы, мог кинуть в жену ботинком из-за непонятой фразы, им сказанной. Катя теперь всегда послушно кивала головой, когда он о чем-то говорил — боялась переспрашивать.
Адольф таскал с собой Катю повсюду, словно ридикюль: на дачу, на рыбалку, в командировку. Другая бы радовалась, а ей хотелось выть: всю дорогу муж использовал ее, как сливную яму, как мальчика для битья. Дорога плохая — на Катю льется поток брани. Машина не заводится — Катя виновата, что сидит, ведьма такая, и все вокруг нее ломается! Спички на рыбалку забыты или забор на даче упал — все маты достаются Кате, кому же еще?
Бывало счастье, когда муж уезжал надолго, а жена уехать с ним не могла — оставалась дома. Адольф давал кучу поручений и заданий, чтобы «баба не простаивала» зря. Катя успевала и выспаться, и книжку почитать, и все дела переделать. Никто ее не дергал, не отрывал от работы, не критиковал и не повышал голос. Вечером звонил Адольф, Катя получала очередной разгон, а потом уходила на прогулку, поближе к парку, где было тихо и хорошо.
***
— Катенька, ты что-то бледная в последнее время. Часом, не захворала? Как твоя мигрень?
— Да нет, Павлуша, я хорошо себя чувствую. Ну… может быть, немного скучаю. И я, и Митя — ты все время в разъездах.
Катерина Андреевна притянула к себе ветку сирени, с удовольствием вдохнула ее терпкий аромат.
— Боже, как благоухает. Я, знаешь ли, заказала себе чудные духи — дивно пахнут: сирень, бергамот и чуточку чайная роза. «Букет императрицы» — волшебные!
— Като, я слишком тебя хорошо знаю и вижу, когда ты скрываешь от меня что-то, — Павел Сергеевич с беспокойством посмотрел на жену.
Ох, уж этот Павел Сергеевич, все-то он знал. Катерина была благодарна ему, все понимающему, доброму, любимому и единственному. Дела отнимали у супруга все свободное время, и эти поездки в Новгород, Петербург, Москву… Но и она не сидела на месте: усадьба требовала догляда.
Катерина Андреевна Мезенцева, как и все эмансипированные женщины, много читала, много знала и категорически не принимала образ жизни, присущий обеспеченным современницам, скучающим от безделья за надежными спинами мужей. Она не просиживала часами у портних и знакомых дам, не ездила на воды, хотя мигрень частенько мучила ее, не устраивала благотворительных концертов, считая их бессмысленным, пустым времяпровождением в угоду собственной гордыне.
Мезенцева не витала в облаках и отлично понимала положение народа в России: вечное унижение, рабское молчание, дремучесть, суеверие, пьянство, голод каждый неурожай и безграничное терпение. Помочь им можно было только одним способом: создать рабочие места с достойной оплатой труда. Мужики, работавшие в компании Мезенцева, получали деньги вовремя и без задержек, соблюдали сухой закон, несли копейку в семью и не допускали пьянства и прогулов в артели.
В усадьбе Мезенцевых царил образцовый порядок. Прибыль от дела была существенная. Парк Мезенцевых — не прихоть, а результат деятельности хозяйки. Богатый сад, оранжерея и парковая зона соединялись висячим мостом. Люди, создававшие эту красоту, были на хорошем окладе и полном обеспечении. На работу к Мезенцевым стекались крестьяне со всей губернии.
— Если бы каждый заводчик или промышленник поступал просто и по совести, рай был бы на земле, — любила повторять Катерина.
Серафиму, экономку, она знала с самого детства. Сима росла вместе с ней, и Като забрала верную подружку с собой, когда вышла замуж за Павлушу. Умелая, ловкая, расторопная, она всегда была рядом. Правда, засиделась в девках и не стремилась к замужеству, а Митю, сына барыни, искренне любила, как родного сына.
Неделю назад Серафима не пришла к Катерине поздороваться, не присутствовала она и на завтраке. Мезенцева посетила верную Симочку сама и чуть в обморок не упала: та лежала в кровати, вся избитая. Выяснилось ужасное: Серафима уже давно жила тайком с дурковатым Николашкой, сторожем. Чем он взял миловидную Симу — непонятно. Но то, что она ему подчинялась и не смела ослушаться пьяницу и бездельника, как взыскательного мужа, было видно невооруженным глазом.
— Матушка, Катерина Андреевна, миленькая, не выгоняй его, ради Христа! — Серафима целовала руки рассерженной Кате и плакала.
Конечно же, Като обещала своей любимице не трогать этого мерзавца. Но как сдержать обещание? Насилия под крышей любимого дома она терпеть не могла и теперь мучилась. Ведь, выгони она Кольку, и Сима помчится следом. А там — по накатанной. Видела Катя этих забитых, бессловесных баб. Что делать? Пришлось все рассказать любимому Павлуше.
***
Катя очнулась, огляделась по сторонам и рассмеялась. Надо же, сама с собой разговаривала… Ишь ты, Павлуша! Ха-ха-ха! Дошла до ручки, так ведь и в дурке недолго очутиться. Ее фантазии были настолько ярки и реалистичны, что даже не по себе как-то было.
— Пора завязывать. Надо же: Симочку придумала, сына Митеньку, — фыркала Катя, торопясь домой.
Окончание в следующей публикации
—
Автор рассказа: Анна Лебедева
Загрузка...
