Филипповна поднялась и с трудом села. Было непривычно как-то. Мир вокруг стал совсем другим, не таким, как она помнила. Конечно, была ночь, а в прежние времена она по ночам спала, а не по кладбищам бродила.
“А я и сейчас не брожу”, — хотела пробормотать она, но получилось только невнятное шипение и бульканье. Филипповна подняла правую руку, пощупала лицо, и поняла, что нижняя челюсть осталась в могиле. Где уж тут иронизировать над собой, если половина лица отвалилась!
Она опустила руку вниз, пошарила и достала недостающую часть. Приладила, открыла и закрыла рот. Мысленно порадовалась, что не видит себя в зеркало.
— Это ж сдохнуть можно, какая красотка, — пробурчала Филипповна, и на этот раз звук вышел. Глухой, хриплый, какой-то потусторонний, но все же.
Она огляделась по сторонам. Свидетелей не было, или они успели быстро убежать, пока она поднималась сквозь землю могилы, пока искала и прилаживала на место челюсть. Впрочем, криков ужаса не было, а значит, никто ничего не видел.
Филипповна попыталась вспомнить, зачем встала. Было что-то важное, что-то, чего никак нельзя было оставить…
* * *
Светлана стояла молча. Лицо ее было недовольно, но она ждала. Девочка лет пяти села прямо на землю и тихонько зашевелила губами, обращаясь к портрету старухи на памятнике.
— Вера, не сиди на земле, испачкаешься, — сказала Светлана. — И потом…
Она прервала себя, и речь о том, что девочка делает бесполезную ерунду, осталась невысказанной. Дети часто делают ерунду, родителям остается лишь мириться с этим.
— Бабушка хорошая! — заявила девочка, но с земли поднялась и стала отряхивать колготки.
— Хорошая, хорошая, — ответила мать, таким тоном, словно сказала что-то вроде “старая ведьма”.
— Бабушка бы тебя не прогнала! — заявила девочка.
— Конечно, конечно, золотко, — ответила мать. — Пошли скорее, на автобус не успеем.
— Пока, бабушка! — Вера помахала рукой могилке, взяла мать за руку и они ушли.
А Филипповна осталась лежать.
До ночи.
* * *
Филипповна поднялась.
— Старая, значит, ведьма? — пробурчала она своим хрипло-замогильным голосом. — Разберемся, разберемся, кто тут ведьма…
Один ее глаза начал светиться зеленоватым огнем, она всматривалась в даль. Невестку она увидеть не могла, та не была родственницей, не любила ее при жизни, и после смерти исполняла лишь формальные приличия. А вот Верочка… Внучку Филипповна нашла без труда.
Она оказалась почему-то не дома, а в каком-то незнакомом месте. Мать спала рядом на раскладушке, но отсюда была видна совсем смутно, только потому, что Верочка близко.
Филипповна осмотрела себя, проверила, не отвалится ли по дороге рука или нога.
— Красавица, — пробурчала старуха и стряхнула пару личинок с живота. Платье, в котором ее похоронили, прогнило, и из под него торчали кости и ошметки гнилой плоти.
Филипповна выпрямилась, вперила свой светящийся глаз в темноту и пошла.
Она знала, куда идти.
* * *
В подъезде старой пятиэтажки на площадке спал котенок. Усталый, голодный и потерянный. Вечером он уже почти обрел хозяйку в лице девочки лет пяти, но мать строго одернула ее и увела.
— Мы идем ночевать к моей подруге, — сказала она, — вот только кота там не хватает!
И повела прочь, не обращая внимания на аргументы девочки. Котенок проводил их взглядом, немного помяукал в пустоту, в надежде хотя бы на обрывок колбасной шкурки, чуть не получил пинка от проходящего мимо мужика и спрятался.
Спать было неуютно, на голодный желудок всегда спится плохо. Но Это он заметил бы, даже если бы наелся от пуза.
Тропами, что видны только призракам и кошкам к дому шагала мертвая старуха. И шла она прямиком к той девочке, что чуть не стала хозяйкой котенка.
Он вскочил, выгнул спину и зашипел. Выглядел он при этом скорее жалко и смешно, чем грозно, и все же старуха остановилась.
— Чего шипишь? — сказала она. — Чего не в свое дело лезешь?
Котенок поднял лапку и выпустил коготки.
— Ладно, ладно, — мертвый огонь в глазу старухи приугас, и стало видно, что там пустая глазница. — Но я все равно должна разобраться!
Котенок фыркнул. Старуха поджала остатки губ.
— Тебе-то все равно, а меня внучка позвала. Горе у нее какое-то. Это ты понять можешь?
Котенок вопросительно мяукнул. Старуха махнула рукой.
— Может, ты и прав. Не гоже мне в таком виде к внучке идти. Но и понять надо. Не могу же и я ее бросить!
Котенок снова мяукнул, коротко и тихо. Он немного успокоился, шерсть на спинке улеглась, но хвост по-прежнему торчал вверх как боевой флаг.
— У подруги, говоришь, ночуют? А почему? Чем ей сына моего дом не улыбнулся? — удивилась старуха. Теперь, когда она разговорилась, в голосе утихли потусторонние завывания, и он стал почти нормальный. Только слышен был не ушами, а чем-то глубже, отчего по коже бежали мурашки.
Впрочем, кроме мертвой старухи и котенка на площадке никого не было, и потому — никаких мурашек.
Котенок встряхнулся. Мяукнул, сделал по площадке небольшой круг, потом уставился на стену. Старуха подумала, кивнула.
— Давай попробуем. Так ничего не понять.
Котенок фыркнул и оскалил крошечные зубки. Старуха засмеялась.
— Да, да, ты присмотришь, — сказала она. — Если что, порвешь меня на лоскутки.
Котенок мяукнул. Старуха села прямо на пол и замерла.
* * *
Верка долго не могла уснуть. Незнакомое место, тесно, душно. Она чувствовала, что мать волнуется и боится чего-то, и сама волновалась и боялась. Только не знала, чего. Она не понимала, почему они ушли из дома, почему мама боится папу, почему они ночуют у тети Лизы… Почему-почему-почему…
Слишком много вопросов, и все это сливалось в голове в мутный ком, в глубине которого таилось что-то совсем уж мрачное.
Она понимала, что мать не хотела везти ее туда, где закопали бабушку. Но почему-то повезла. И разговор с бабушкой… Верке казалось, что он еще не закончен.
Поэтому она совсем не удивилась, когда во сне оказалась в бабушкином доме.
Бабушка сидела в своем кресле, строго смотрела прямо на внучку. На коленях у нее сидел котенок, очень похожий на того, что она встретила в подъезде. Которого мама разрешила только минутку погладить.
— Бабушка! — воскликнула Вера. Бабушка кивнула.
— Рассказывай, Верочка, — сказала она. — Только на коленки мне не садись, пусть котик поспит. Не надо котику мешать.
Верка на миг задумалась, что же она может рассказать, и вдруг разрыдалась. Слишком много было того, что не понять девочке. Папа, мама, бабушка, красивая тетя… Папина работа, папины друзья, и снова красивая тетя… Дом, деньги, много непонятных взрослых слов, которые, как родители думают, что она не слышала. А она слышала, но не понимала.
Мама плачет, когда думает, что Верка не слышит, тетя Лиза поджимает губы и шипит про какого-то кобеля…
Как во всем этом разобраться маленькой девочке? Оставалось только плакать.
Но бабушка, кажется, поняла.
* * *
Бабушка поняла.
В пустой старухиной глазнице снова загорелся мрачный огонь. Котенок тут же снова зашипел.
— Вот ведь кобель! — с чувством сказала старуха, не обращая внимания на гнев стража. — И это мой сын?
Котенок скалился и дыбил шерсть. Старуха продолжала ругаться.
— Завел себе шалаву, а жену с дочкой просто выгнал! Ну, по-людски ли это?
Котенок вдруг понял, что гнев покойницы направлен не на девочку, и немного притих.
— Вот ужо я ему!
Котенок мяукнул, и старуха вспомнила о нем.
— Слушай, пошли со мной, — сказала она котенку. — Знаю, так не делается, но все же я ему мать. А он такое отчебучил. Не удержусь я, выдам материнского поджопника, нехорошо выйдет.
Котенок мяукнул, о чем-то спросил. Старуха молча кивнула. Котенок встал, сделал пару шагов, и они исчезли.
* * *
Виталий проснулся среди ночи от того, что стало очень холодно. Он подумал, что уронил во сне одеяло, и приоткрыл глаза, чтоб понять, куда оно делось.
Увидел, что рядом с кроватью стоит кто-то и испугался.
— Ирма? — спросил он, хотя той не могло быть здесь. Секретарша уехала домой, Виталий не очень-то хотел ночевать с ней постоянно. Она могла думать, что дело идет к свадьбе, но этого дела Виталий уже наелся достаточно. Только помеха это все.
Жену он, конечно, выгнал, нечего ей тут делать. Адвокаты потом организуют развод, а пока… Виталию было все равно, где Светка со своей мелкой болтается.
— Вот как, значит, сынок? — послышался голос, и тут Виталий узнал. Мать была страшна — пустые глазницы, горящие гневным пламенем, полусъеденные губы, из-под которых торчали кривые почерневшие зубы. Гнилое тряпье на теле, и сквозь дыры видны копошащиеся во внутренностях черви.
— Ма… ма… — у Виталия остановилось дыхание, в груди вместо сердца оказался огромный ледяной ком.
— Не поступишь с моей внучкой по-человечески — приду и с собой уведу! — старуха подняла руку и стиснула костлявый кулак. — Вдове-то все достанется!
Рядом с нею откуда-то взялся маленький котенок, который зло зашипел… и все пропало.
Виталий лежал неподвижно еще минут десять, потом встал и первым делом зажег во всем доме свет. Потом достал из бара бутылку, налил себе полстакана водки и залпом выпил. Так до утра он и просидел, не решаясь отойти от стола. К утру оказалось, что бутылка кончилась, но хмеля в голове не было. Тогда дрожащей рукой он взял телефон и принялся звонить.
* * *
Ночь Верка спала беспокойно, только под утро заснула, и все проспала. А Светлана с удивлением выслушала сбивчивый голос Виталия, и ничего не отвечала — не знала, что сказать.
Стал человеком? В это она не верила. Однако, дом оставался ей, а сам он перебирался на дачу. Про развод он промямлил что-то невнятное, но ясно было, что он собрался с ним решить, и готов спрашивать ее, а не ставить перед фактом.
К тому же, говорил он странно, словно был сильно пьян.
Однако, она дождалась, пока Вера проснется, покормила ее, поблагодарила Лизу за помощь, и поехала… Домой? Возможно.
На площадке Вера снова увидела котенка, и Светлана согласилась взять его. На счастье.
Виталий ждал ее с таким суровым лицом, она уже думала, что пришел в себя, и сейчас снова выгонит ее прочь, но тут он увидел котенка. Побледнел, поднял руку, словно хотел перекреститься, но смутился и остановился. Буркнул что-то невнятное, бросил ключи на землю и запрыгнул в машину так быстро, словно боялся, что его покусают.
Светлана не знала, что и думать, но хоть в чем-то жизнь налаживалась.
Котенок смотрел вслед уезжающей машине серьезно, по-взрослому.
источник (с разрешения автора)