Если снаружи избушка выглядела убого, то внутренняя обстановка неказистой халупы поражала воображение. Музей? Антикварная лавка? Так сразу и не скажешь. Первым, что бросилось в глаза Львовичу, было огромное старинное зеркало, подвешенное к стене под особым наклоном. Бронзовые амурчики кое-где были покрыты зеленью благородной патины, и амальгама отслоилась во многих местах, но отражение в волшебном зеркале было иным, таинственным и незнакомым. Львович сам себя с трудом узнал.
Окна занавешены дряхлыми бархатными шторами, и выцветшие кисточки их мерцали бледным золотом. Бронзовые статуэтки гнездились по две, а то и по три на изящных столиках, изготовленных из красного дерева. Один из них (Львович заметил) был из благородного палисандра, радующего глаз радужной расцветкой.
У окна расположились два кресла и небольшая легкая козетка «Елизаветинской эпохи», покрытая ажурным, связанным вручную покрывалом, нежным и воздушным, как снятые сливки. На ломберном столе, заботливо прикрытом скатеркой, красовались тонкой работы серебряные сахарница и кофейник. За стеклом массивного буфета поблескивали чашечки из тонкого фарфора.
— Вот, — Марьсанна скромно потупилась, — так и живу. Как дракониха.
— Да вы хоть понимаете, что это за вещи! – ахнув, вскрикнул Львович, — да им же цены нет!
— Всему есть цена. И этому, — бабка окинула взглядом горницу, — тоже. Вот, охраняю.
— Да вы… Вы на эти деньги в Америке можете на шикарной вилле проживать! Для чего вам эта избушка? Ведь вас убить могут в любой момент, если узнают!
— Дак, ведь не узнали. Сколько лет прошло, и никто, ничего… Которы и догадывались, умерли давно. А молодым на меня наплевать.
Львович, ошарашенный бабкиным богатством, в отчаянии схватился за голову:
— Зачем вы все это храните?
— Мама наказала все сберечь. Вот и берегу. Хлопотно и страшно, ну да Бог с ним. Я бы еще лет сорок назад это все отдала бы, дак ведь как? Люди, они слабые, алчными становятся. Начнут грешить, Бога забывать… В музей хотела отдать, дак ведь не доедут богатства до музея: по домам расташшут. Пусть уж так. Помру, Бог даст, в добрые руки все это попадет. А не попадет, знать судьба такая.
Бабка засуетилась: достала из буфета бокалы, из ящиков серебряный ножик, вилочки и штопор. Пригласила к столу гостя. Львович присел с величайшей осторожностью.
— Разрешите за вами поухаживать, — он откупорил бутылку и разлил вино по бокалам. Приподнял свой, чтобы сказать тост и в очередной раз чуть не прикусил язык: знаменитая «Бавария», их и держать-то в руках боязно! Но глотнув из своего бокала, обомлел: вот, что значит – прикоснуться к истории! Вино заиграло особым ароматом, задышало, отдав все оттенки и нюансы великолепного вкуса.
Марьсанна с видом знатока полюбовалась цветом и запахом напитка. Опробовала с аристократичностью бывалого сомелье и вынесла вердикт: вкуснота!
— Да, неплохое вино! Расскажите, Мария Александровна, о себе! Ну не может быть скучной история у такого необычного человека, как вы! Пожалуйста!
Марьсанна, пунцовая от комплимента, а может быть, от прекрасного напитка, немного помявшись для приличия, вдруг улыбнулась, застенчиво прикрыв ладошкой рот, и сказала.
— Ну, я то простая бабка. На тот свет пора бы. Мне, это, летось сто три годочка стукнуло. А вот мама моя, и тятя, те да… Про них есть, что рассказать. Хочешь послушать, сынок?
Львович наполнил бокалы и превратился весь в слух.
Марьсанна заалела и вдруг выдала:
— А… это… Вот на штуку, — она указала на мобильный Львовича, снимешь меня. Ну, вроде, как кино. Только дай мне слово – никому не показывай, пока не помру! Пусть все потом узнают, ага!
Львович согласился.
— Подожди, сынок. Я сейчас. – Бабка спряталась за выцветшей китайской ширмой и через некоторое время выплыла: волосы, затянутые в тугой узел, отливали серебром, на плечах – кружевная накидка, на шее – нитка помутневшего жемчуга и такие же жемчужные серьги. Губы кокетливо подмазаны помадой. И духи. Старинные духи на масляной основе, окутавшие женщину тончайшим бархатным покрывалом – не душные, не сладкие, а легкие, словно вуаль – таких духов и не делают нынче.
Львович невольно залюбовался: встретила его дряхлая бабка, а сейчас перед ним сидела изящная пожилая леди.
— Allons-y, mon ami. Знаешь ли, кем были мои родители? – Львович даже не удивился перемене речи Марии Александровны, — Настоящими аристократами! Ne soyez pas surpris, c’est la vie!
Львович вглядывался в глаза Марии и, вслушиваясь в певучую французскую речь, словно в теплое средиземное море, погрузился в удивительную историю.
Отец Марии, Александр Дебуа, успешный инженер-конструктор, прибыл в Россию в 1903 году. Его, отпрыска известного семейства Дебуа, специально пригласили по высочайшему повелению: для мостостроительства понадобился грамотный консультант. И как блестящему специалисту, такому как Дебуа, не согласиться на столь интересный вояж? Тем более, Александр давно мечтал посетить этот таинственный и дикий край.
Контракт близился к завершению, но француз не торопился на Родину. Его покорила прекрасная сибирячка Елена, (помимо красоты у нее имелся папа, владелец золотых приисков) знакомство с которой завершилось эффектной свадьбой. Богатый папа, абсолютно людоедского нрава человек, в честь торжества устроил гонки на санях, запряженных тройками лошадей: каждая тройка — своей масти: вороной, чубарой и гнедой. Приз – пять тысяч рублей. (Целое состояние)
Поглазеть на диковинные соревнования высыпал весь уездный город. Кони взрывали копытами хлопья пушистого снега, опрокидывая сани и седоков, давя случайных прохожих, неслись к заветной финишной ленте. Диво дивное, чудо чудное! Гонки-то проводились в самую знойную пору – в июле! Это батюшка-забавник придумал: натрясти пятьдесят тонн гагачьего пуха, чтобы и жених, и гости размах прочувствовали. Тоже мне, французики…
Все было у молодоженов: и свадебное путешествие, и дома в Москве и Петербурге, и дачи в Крыму, и деньги, и золото – все! Кроме детей. Елена истово молилась и даже пешком в монастырь ходила, но ведь вымолила себе дочку, наконец! И вот, родила она свою кровиночку в аккурат к 1917 году. Радости было! Однако, супруг переживал:
— Милая Леночка! Нам нужно срочно бросать все: и прииски, и имения! В вашей стране начинается что-то невероятное! Все это, наверное, можно считать высшей справедливостью, но я, ma chère, предпочитаю наблюдать за переменами в Российской Империи из партера старой Европы!
Елене бы послушаться мужа, но она, избалованная дочь своего отца, не могла себе даже представить: КАК? Вот так все взять и бросить? Уму непостижимо!
— Дорогой, а ты подумал о Машеньке? Представь, мы уедем, и потом ушлые чиновники просто «утеряют» бумаги. С чем останется наша дочь, когда все это закончится? Но ведь это все закончится, я уверена!
Не закончилось. И бумаги, и векселя – все пропало. И их не «затерли» чиновники различных ведомств. Квартиры, прииски, дома, имения были отданы простому народу. И это было, действительно, справедливо. И за этими событиями, действительно, было интересно наблюдать. Правда, за границей. Или за морем. Да неважно, где, главное — подальше отсюда.
Александр, уяснив, наконец, какой глупейший поступок совершил, послушав супругу, начал судорожно собирать сохранившиеся богатства. Купил домик в глухой деревне староверов, и целым обозом тайно, ночами переправил уцелевшие вещи сюда, в тихое место, затерявшееся среди чухонской тайги.
И ни один из местных жителей, неразговорчивых, богобоязненных и скрытных, даже не поинтересовался: что за обоз прибыл к ним в село по санному пути. Ну прибыл и прибыл: такое время лихое, а человек из образованных, из «бывших» верно. Главное, что не лихоман какой и не комиссар, или, того хуже – «пролетар». Вот этого добра им точно не надобно было: каждый голодранец и выпивоха себя теперь «пролетаром» считает, норовя кровно нажитое у соседа отобрать. Тьфу!
Спрятал богатство французик надежно: целый подвал заставил. Правда, буфет был тяжеловат, и сундук. Ну, не беда. Отберут если – как-нибудь переживут. Вернулся в Петроград, к семье, в свою петроградскую квартиру, занимавшую целый этаж. И тут его, беднягу, удар и схватил: милая Элен с крошкой Машей ютилась в маленькой комнатушке при кухне. Той самой, в которой раньше кухарка жила.
Сама кухарка вольготно разместила свои пышные телеса в гостиной. Мужика своего заодно подселила и свекровку. Гостиная была тут же перегорожена и разделена на две комнаты. Остальные помещения заняли, откуда – непонятно, взявшиеся пролетары и комиссары с горластыми женами и детьми. Вот так началось житье у Леночки в малюсенькой комнатушке огромной коммуналки.
Автор рассказа: Анна Лебедева
Канал Фантазии на тему
Загрузка...
