Последний шаг так прост…
***
Страшное лицо мамы… Мне нет и пяти. Она возится на кухне, а я играю в комнате. Окна нараспашку, но прикрыты туго натянутой сеткой от комаров – с виду очень надёжной…
Как-то незаметно для самой себя я оказываюсь на узком подоконнике, с интересом разглядывая сгорбившихся под моросящим дождём маленьких человечков и игрушечные машинки на проспекте внизу. Потом встаю, одной рукой держась за раму, а вторую кладу на сетку. Потом кладу на неё обе руки и слегка давлю на полотно – мне нравится это упругое ощущение.
— Клава!! – крик мамы позади меня ужасен.
Я испуганно отрываю руки от сетки, резко оборачиваюсь, теряю равновесие и падаю – в комнату. Сильно расшибаю лоб и колено, мой рёв слышат, наверное, во всём квартале.
Всё заканчивается хорошо, но я никогда не забуду мельком увиденное мной в полёте мамино лицо.
Мамочка, прости, что я стала твоим разочарованием!
А ещё в момент падения в краешке моего глаза тревожно проскальзывает какая-то смутная тень. Но я скоро забываю о ней.
***
Мне трудно дышать, я почти ничего не слышу от заложившего уши ветра, а сердце, кажется, вот-вот лопнет. Но странно, что время идёт так медленно. Я думала, будет гораздо быстрее…
***
Как было бы хорошо, досаждай человеку всю жизнь только такие уютные детские горести – разбитая коленка, страх перед врачами, мамин гнев… Но дальше – всё темнее и путанее. Ты отходишь от родных людей и тянешься к чужим – которым не нужна. Мучительно ощущаешь стремительно уходящее время, творишь дикие вещи, чтобы хоть как-то затормозить его – успеть… Что?.. Но становится только хуже, и ты начинаешь понимать, что дело не в мире, а в тебе.
Впрочем, и в мире тоже: ведь он, как и ты, тосклив, туп и отстоен.
Тебя всё раздражает, ты люто-бешено ненавидишь родителей и всех, кто смеет говорить, что всё это пройдёт. Ты же точно знаешь, что ты уродина, рождённая в уродском мире, и обречена в нём на страдания – навсегда.
И тогда страшная тень из детства, давно забытая, но всё время таившаяся в памяти, появляется радом с тобой снова.
***
«Выход» — слово тёмное, глубокое и опасное, как хмурое море. Я услышала его в детском отделении психушки, наполненном физически ощущаемой густой тоской. Меня привозят туда после первой попытки суицида – на самом деле уже второй, но мама и все остальные думают, что первой. Просто постоянное присутствие в моей жизни молчаливой тени стало невыносимым. Как и эта самая жизнь.
Толстая визгливая медсестра, закатывая глаза и размахивая руками, треплется с угрюмым санитаром. На бледных грязных детей со злыми лицами и потухшими взглядами они, конечно, не обращают внимания – для них мы лишь бессмысленные животные. Довольно быстро я понимаю, что речь идёт о больном из взрослого отделения, пробившим своим телом окно ординаторской, когда санитары зазевались, и «вышедшим» с пятого этажа. Я запомню это слово, которое медсестричка повторяет несколько раз.
***
Хотя Игру я начинаю вовсе не затем, чтобы довести её до конца. Просто мне любопытно и кажется, что она помогает мне: по мере выполнения заданий Куратора душащая с утра до вечера тоска, вроде бы, отступает. А главное – тень больше не маячит постоянно перед моими глазами! Появился даже какой-то интерес к жизни… Да что я вру – не к жизни вообще, а к этим заданиям и… Куратору.
Когда я получаю от него сообщения в личку, мне кажется, что они приходят из каких-то запредельных сияющих бездн, где сидит существо, общающееся со мной силой мысли. По его приказу я просыпаюсь в самый глухой час перед рассветом и смотрю леденящие кровь ужастики, тычу себя иголкой, режу руки, рисую парящих в небесах синих китов…
Иногда, конечно, я злюсь на него, мне кажется, что он просто издевается. Но даже это для меня дороже самых лучших отношений, какие только у меня были.
Только вот было их совсем немного.
***
Моросящий без перерыва холодный дождик вдруг ненадолго прерывается. Игрушечные машинки и кукольные люди сменяются величественно плывущими по перламутровым небесам белой ночи тёмными тучами. Словно огромные важные киты, совершающие своё бесконечное путешествие с этой стороны на ту.
***
— Я – Куратор. Я решаю, кому жить, а кому умереть.
Мы впервые говорим с ним лично – по скайпу, при этом он меня видит, а я его нет.
Да, он откровенно глумится, унижает, бьёт по самым больным местам.
Что же, он прав – так мне и надо. Я ведь прекрасно понимаю, что он делает: показывает мне, что в этом мире у меня нет шансов.
Потому что он добрый.
И я люблю его.
***
Здесь я гораздо выше, чем в маминой квартире на восьмом. Вообще, в этой уродливой серой башне, каким-то нелепым чудом стоящей на нескольких бетонных колоннах, как на курьих ножках, двенадцать этажей, но внизу ещё аптека и почта. А я на влажной от небесной мороси крыше.
Я уже была тут – по заданию Куратора, сидела на самом краю, опустив ноги в бездну, с ужасом и восторгом вдыхая сырой ночной воздух. Но теперь совсем иначе.
Теперь я не сижу, а стою и знаю, что пути назад нет. Я прошла его, а теперь – последнее и самое главное задание моего любимого.
Он говорит, что в этот момент ко мне придёт великий покой. Но почему-то его нет и в помине. Наоборот, поднимаются тошнотный ужас и жгучий стыд.
И – я не вижу, но знаю это – за моей спиной вновь вырастает беспощадная тень!
Чтобы не успеть передумать, я шагаю.
***
Внизу кто-то истошно кричит. Или это я сама?..
***
Страшное лицо мамы.
***
Мокрый асфальт стремительно несётся ко мне.
Боже, как больно!!
Всё.
***
Тут нет ничего, кроме тьмы. Тут нет даже меня.
— Ты пришла.
Этот голос тоже везде – как и тьма. Он и есть она.
Теперь я понимаю, что он и есть Тень!
— Кто ты?!
— Я Куратор.
—
Павел Виноградов