Последние недели уходящего года выдались для Кати просто ужасными. По всем фронтам. На работе как с цепи сорвались и забросали обязанностями, правками чуть ли не по всем проектам ‒ Катя приходила на работу, садилась за компьютер и уже не вставала до самого вечера, держалась на одном кофе. Потом домой (с гудящей головой и мутным взглядом, в котором, казалось, до сих пор отражались окна рабочих программ), перехватить какую-нибудь ерунду ‒ и спать.
Игорь, ее муж, тоже выкаблучивался. Ах, ты не уделяешь мне внимания, ах, ты думаешь только о работе, почему ужин не готов, почему дома не прибрано. Катя поначалу огрызалась, потом уже и на это сил не было ‒ выдавала «все претензии ‒ к разработчикам» и падала в кровать без задних ног. Нет, Игоря она любила, искренне, но ей-богу, бывают такие периоды, когда просто не до выяснения отношений, и все силы уходят на то, чтобы добраться до кровати.
В телефоне ныли подружки ‒ им тоже приходилось несладко. Катя привычно выслушивала, поддерживала, предлагала помощь, где было уместно, и порой хотелось выть в голос: да сколько ж можно, хоть немного выдохнуть дайте, отсыпьте хоть одну сферу в жизни, где все нормально! Замуровали, демоны! А-а-а!
Даже предновогоднее настроение не чувствовалось. Какое там ощущение праздника, когда то лапы ломит, то хвост отваливается, и вся жизнь ‒ как то самое беличье колесо на допинге из кофеина? Пару раз мазнула глазами по гирляндным огонькам, мысленно выругалась: блин, еще же подарки покупать, ну вашу ж варежку ‒ и побежала дальше по делам.
В какой-то момент организм стал потихоньку отказывать. Просыпаться становилось все тяжелее, кофе уже не спасал, пробежка по морозу тоже ‒ после нее только больше хотелось спать ‒ даже любимый сериал перестал радовать, пусть Катя и раньше под него в основном дремала, но все равно, даже он стал раздражать. Даже Игорь сменил пластинку: теперь он не ворчал, а обеспокоенно заглядывал в глаза:
‒ Катюш, я все понимаю, но ты бы хоть о себе подумала. Обо мне не надо, я уже освоил яичницу, и у меня почти перестали убегать макароны.
‒ Да ну? ‒ ядовито хмыкнула Катька.
‒ Тот раз не считается! Я на красоту твою неземную залюбовался.
Катя хмыкнула еще ядовитее. Ага, красота неземная, куда деваться. Круги под глазами, как у панды, землистый цвет лица и лихорадочно обгрызенные ногти. К косметичке уже несколько недель не притрагивалась: лучше лишние двадцать минут поспать.
Ну да Игорь ее и в худшем состоянии видел. Ох уж эта лихая юность, когда они вдвоем прыгали радостными козликами по долам и холмам в костюмах эльфов и хоббитов… причем Катька была хоббитом. Подружка, тоже ролевичка, хохотала до слёз, когда Игорь позвал ее на свидание: «Слушай, если он видел тебя в костюме хоббита, с накладными ушами и волосатыми ногами, а потом на свидания зовет ‒ то это точно любовь!»
Хороший у нее Игорёк всё-таки. Пусть ворчит порой, но да бог с ним, у него такая мамаша (не к ночи будь помянута эта замечательная женщина), что на его месте Катя бы тоже ворчала на весь белый свет. А Игорь так, периодически, и то потом осознает свою ошибку. Красивой вот называет даже после недель хронического недосыпа. Ну не чудо ли?
‒ Ты меня от темы не уводи! В общем, на тебе же лица нет, Катюш.
‒ Ну, тащи косметику ‒ намалюю. Буду как Марфушенька из «Морозко».
‒ Лучше как Марфушенька, чем как Настенька! Слушай, дай договорить. Кать, я переживаю. Тебе нужен отдых. Нужно нормально выспаться. Карьерные амбиции ‒ это хорошо, но не ценой здоровья. Мир не рухнет, если ты пару раз возьмешь выходной, отоспишься, сходишь с подругами погуляешь, сколько я уже эту твою ведьму не видел?
‒ Ее вообще-то Наташа зовут.
‒ После того случая, как вы с ней напились, и ты горланила песни с крыши деревенского дома ее родителей, и мы потом по соседям ходили извиняться за твои вокальные способности, я буду звать ее только ведьмой! В хорошем настроении ‒ с Лысой горы. И вообще: видишь, до чего ты меня довела? Я уже на Наташку готов согласиться, лишь бы ты себя получше чувствовала. На тебя смотреть больно. Серьезно, бери выходной. Или вообще увольняйся к черту, на фриланс уходи, я не хочу, чтобы ты себя так изводила.
‒ Игоречек, ты драматизируешь, ‒ как можно мягче ответила Катя, ласково поглаживая его по щеке. В груди сладко подрагивала нежность. Хороший у нее Игоречек. Самый лучший. Вот где она еще такого найдет? Правильно, только в лесах Средиземья. ‒ До Нового года совсем чуть-чуть. Там каникулы ‒ вот и отдохну. Честное слово, прямо в кровать заберусь и не встану, пока мой организм не отомстит мне за все хорошее, что между нами было. Договорились? Потерпи мою уставшую физиономию еще пару недель, ладно? А потом…
Вообще-то эта мысль давно уже крутилась у Кати в голове.
Обычно они с Игорем проводили отпуска довольно сумасшедше. То сорвутся в другой город и запихнут в три дня недельную программу нормальных людей, то на Байкал дикарями, то по реке сплавляться, то впрягаться помогать в организации музыкального фестиваля, то еще что-нибудь в том же духе. Отпуск в духе «после такого нужен еще один отпуск» и «на том свете выспимся, погнали, у нас поезд до Сыктывкара».
Но если честно ‒ сейчас Катя все это видала в гробу и в белых тапочках. Не хотелось вообще ничего. Только лежать ничком, запихивать в себя что-нибудь вкусное, гладить кота и смотреть что-нибудь абсолютно бессмысленное по телевизору. Иногда ходить по зимнему лесу и делать ангелов в снегу. Все. Больше ничего.
Поэтому Катя подумала…
‒ Может быть, к моей маме съездим?
Выражение его лица тут же смягчилось и потеплело.
‒ К Маргарите Витальевне? Отличная идея. И ты отдохнешь, и я ее пирожков на год вперед наемся.
Если со свекровью у Кати были отношения как из самых стереотипных анекдотов, то у Игоря с тещей ‒ такие, что можно только позавидовать. Взаимное обожание.
Хотя как могло быть иначе? С мамой Кате повезло: добрая, веселая, энергичная, совершенно незлобивая, никогда не сидит на месте, всегда чем-то увлечена, может быть, не таким, что понятно Игорю (вряд ли он разбирается в цветах или рассаде), но лучше ведь так, чем сидеть на лавочке и комментировать подробности чужой жизни.
Катя даже иногда шутила:
‒ Иногда у меня ощущение, что ты женился не на мне, а на маминых пирожках.
Игорь тут же состроил очень конспирологический вид, поднял воротник рубашки и затараторил, будто в средство связи:
‒ Хьюстон, Хьюстон, у нас проблемы, Хьюстон, нас раскрыли…
Катя засмеялась и шлепнула его по руке. Игорь тут же посерьезнел:
‒ Ладно, ладно, я шучу. Отличная мысль, давай съездим, но… Честно, Кать, я бы на твоем месте сейчас поехал. До Нового года всего-ничего. Бери отпуск, езжай к маме, отдыхай. Я потом присоединюсь.
‒ Кто-то только что говорил о моем трудоголизме…
‒ Ты не понимаешь! ‒ патетично провозгласил Игорь. ‒ Это другое! Ты паталогический трудоголик, а я просто ленивый дикобраз, который вечно затягивает до последнего и доделывает, когда все нормальные люди уже отдыхают.
Катя тепло улыбнулась и потянулась поцеловать его в щеку. Ну не лапочка ли у нее муж?
И ведь соблазнил, чертяка! Катя и сама чувствовала, что держалась на последнем упрямстве и силе воли, не хотелось признавать, что она чего-то не может. Но Игоревы искусительные речи, томительное воспоминание о маминых пирожках… А еще недосып, начинающийся насморк и непрекращающаяся головная боль… В общем, Катя махнула на все рукой. Работы в мире много, а она у себя одна, тем более, под Новый год. В деревню, в глушь, в Саратов! А точнее ‒ к маме.
* * *
Но у мамы все оказалось не так гладко, как Катя успела себе нафантазировать. Она всегда была энергичной, с кучей знакомых, так что вместо тихого рая с котом и приятной бессмыслицей по телевизору Катя попала в еще один хлопотливый ад. Мама ни минуты не сидела на месте. Катя даже по лбу себя хлопнула: ну конечно, как она могла забыть! У нее же вечно драмкружок, кружок по фото, а еще ей петь охота. И на всех этих «кружках» ‒ куча знакомых, которым срочно нужно купить подарки, подписать открытки, а еще она ввязалась в организацию каких-то праздничных благотворительных мероприятий… И поначалу попыталась втянуть во все это Катю. Катя взвыла:
‒ Не надо, бога ради! Мам, я на работе так упахалась, не могу просто, к тебе приехала просто поспать. Ладно? Не обижайся, но я правда в шаге от коматозного состояния.
‒ Конечно-конечно, Котеночек, ‒ это мама ее так с детства называла: Катя ‒ Котеночек, все логично, ‒ отдыхай, я сама!
Ага, сама… Отдохнешь тут, когда твой родной и близкий человек носится вокруг электрическим веником. И дело было не в шуме (хотя про то, как громко мама говорит по телефону, можно было снимать юмористические скетчи и выкладывать в Тикток), а в совести.
Катя будто на себя со стороны смотрела и (даже самому мужу об этом писала) понимала теперь, как чувствует себя Игорь. Мама откровенно взяла на себя слишком много и слишком уставала. Даже начала путаться, что и кому пообещала, чего за ней обычно не водилось. Готовка, подарки, организация, бесконечные разговоры по телефону… Катя сначала уговаривала себя: она взрослый человек, успокойся, может быть, ей так нравится? Но мама не выглядела так, будто ей нравилось. И однажды Катя осторожно подошла к ней:
‒ Мамуль, слушай…
Мягко положила руки на плечи, чмокнула в макушку. Мама красила волосы, благодаря чему выглядела куда моложе своих лет, но Катя все равно каждый раз испытывала глубокую нежность, когда обнимала ее. Надо же, как быстро летит время: еще недавно мама казалась большой и сильной, а теперь ‒ хрупкой, будто это ее нужно защищать.
‒ А тебе очень нужно возиться со всем этим, «предновогодним»? Ты не подумай, я к тебе в душу не лезу, просто… Тебе это самой нравится? Если нравится, то я отстану.
Мама помолчала. Рассеянно погладила ее руки на своих плечах.
‒ Не знаю… Если честно, то я правда не знаю. Просто… Привыкла, наверное. Привыкла чем-то себя занимать. На самом деле, устаю от этого, уже никого видеть не хочется, но… Ну а как иначе? Перед праздниками всегда так.
‒ Кто такое сказал? Праздник ‒ он же для тебя, мам. Для каждого человека. Когда, как не в праздники, проводить время так, как тебе хочется, а не так, как нужно? Ну вот скажи мне: мир разве рухнет, если ты остановишь эту беготню и займешься тем, что ты любишь?
Ладно, стоп, надо помягче, все-таки мама, а она тут на нее напирает.
‒ Мам, правда. Если ты устаешь ‒ просто отдохни. Если никого не хочешь видеть ‒ то и не надо никого видеть. Ты имеешь на это право.
‒ Не хочется людей обижать, ‒ вздохнула. ‒ Сама не люблю этого, этих визитов в новогодние каникулы бесконечных, но не выпроваживать ведь? Это вежливость, это традиция. Хорошо хоть, что сам Новый год встречу только с тобой и с Гошенькой, а то потом начнется, вереницей пойдут.
Катя улыбнулась. Гошенька. Кто-нибудь еще в целом мире, кроме ее мамы, называл ее брутального, высокого, черт побери, бородатого мужа Игоря Александровича Гошенькой? Даже не беспокоясь, что он вообще-то Игорь, а не Георгий? Мама сказала ‒ Гошенька, значит, Гошенька!
‒ Не зарастет тропа народная, ‒ хмыкнула вслух. ‒ Мамуль, ты имеешь право сказать, что никого не хочешь видеть. В Ватсаппе поздравят, не переломятся. Ты важнее. Твое здоровье, твое настроение ‒ они важнее, понимаешь? Вот чего бы тебе самой на Новый год хотелось?
Ее глаза мечтательно затуманились.
‒ Мне… Наверное… Просто посидеть дома. Посмотреть телевизор, там будут новогодние фильмы, те, наши, советские… Погулять немножко. Съездить в зимний лес. Побыть с тобой, с Гошей. Чтобы было тихо-тихо в доме. Научите меня в эти ваши настолки играть, а то все никак у нас руки до этого не доходят… Готовить не хочется. ‒ Она виновато улыбнулась. ‒ Ты молодая, ты не поймешь, наверное, но когда тебе уже за шестьдесят ‒ готовка на праздники кажется уже просто каторгой. У вас, у молодых, с этим все гораздо проще.
Катя поморщилась. Не любила, когда мама заводила эту шарманку про возраст: страшно становилось. Ты молод, пока у тебя молодые родители. Родители постарели ‒ значит, ты повзрослел. А потом однажды… Бррр! Нет, об этом она точно думать не будет. Страшно.
‒ Мам, так не готовь! Ну правда! Мы не обидимся, придумаем что-нибудь, салатиков настругаем, брось ты эту готовку к чертовой бабушке!
‒ Ну как так? Ты же отдохнуть приехала, а я тебя без еды оставлю? Гошеньку ‒ без пирожков?
‒ Не переломится Гошенька! Мам, нам ты важнее. Вот правда. Честно. Новый год ‒ это ведь про что? Про семью. Про то, чтобы побыть вместе с теми, кого мы любим, заняться тем, чем нам хочется. Какая разница, кто и что подумает? Какая разница, что традиции? Всегда ведь можно отсеять те, что не приносят радости, а те, что приносят ‒ оставить. Ты важнее. Живые люди важнее.
Мама засмеялась, но глаза ее растроганно блестели. Обернулась, крепко обняла, прижала так, как прижимала в детстве ‒ и Катя благодарно обняла в ответ, глубоко вдыхая запах ее духов. Мама…
Как хорошо, что она приехала. Как хорошо, что будет с ней встречать Новый год. У нее даже хроническая головная боль от недосыпа уже прошла. И болезнь потихоньку отступала. И за окном блестел снег, так по-новогоднему, и впервые вдруг вспомнилось, захотелось развесить уже, наконец, гирлянды. Чтобы сияли и обещали праздник. Как в детстве.
‒ Уговорила! ‒ весело улыбнулась мама. ‒ Будем встречать Новый год, как захотим. Сходи, найди нам какой-нибудь фильм на вечер, ладно? А я позвоню, скажу, чтобы на меня не рассчитывали. Неловко, конечно…
‒ Мам! Это же все на добровольных началах, нет? Без тебя там ничего не рухнет, я вот тебе обещаю.
‒ Хорошо, хорошо, ты права. Часть обязанностей я с себя точно скинуть могу… ‒ Она уже деловито шевелила губами, похоже, прикидывая. ‒ Да, от этого точно откажусь. Все, иди фильм выбирать. Будем лениться. Когда еще лениться, если не перед Новым годом?
—
Автор рассказа: Дарья Маланина
Загрузка...
