Окончание. Начало в предыдущей публикации
В магазине пусто. Хлеб, сайки и булки свободно лежат в своих лотках. Рядом — болтаются вилки на веревках. Никаких пакетов. Я долго топчусь, разглядываю прилавки с ящиками, полными конфет: тут и «карандаши», и карамельки, и подушечки. Но дорогих — «Белочки» или «Каракумов» — не видно. Устав ждать тетю Фею, направляюсь к служебной двери и стучусь.
Через некоторое время дверь открывается, а я отскакиваю испуганно.
— По башке своей постучи! — орет продавец. Нет, не Фея, а Тонька. Злющая, страшная, тощая, с острым носом, форменная ведьма!
Даже я, взрослая тетя в теле маленького ребенка, испугалась! Тоньку боялись и не любили покупатели. Хамка! Но ведь я из капиталистического будущего!
— Сударыня,
уж коль терпенья не хватает вам,
чтобы вести разумный диалог,
так потрудитесь молча встать к прилавку
ведь человек вы, а не бандерлог! — боже, откуда в моей голове рождаются стихи?
Тонька открыла рот от удивления. Но это ненадолго. Через пару секунд она заорала:
— А ну пошла отсюда, засранка!
— А кто вам разрешил грубить? Хотите, чтобы я оставила запись в жалобной книге? Или написала в профком? — признаюсь, это был не лучший ответ, потому что Тонька схватила меня за бант. Больно! — Я сейчас же схожу к вашему директору, потом к родителям, а после отправлюсь в редакцию газеты! — орала я. — О вас узнает вся страна!
Тонька застыла на месте. А я поспешила ретироваться. Наверное, я была первой противной ябедой в СССР. Тогда все дети старались убегать, а не жаловаться. Не принято было все это. Но и хамство продавщицы — просто бич какой-то. Да ну ее, через несколько лет жизнь так перевернет все с ног на голову, что даже самый грубый торгаш будет держать себя в руках.
Школа, окруженная цветущим шиповником, блистала чисто вымытыми окнами. Шум, гам! Мальчишки в синей форме, девочки — нарядные, в белых фартучках. У некоторых форма сшита на заказ, а еще выделялись школьницы с особенными, ажурными, связанными крючком, воротничками. Красиво же! Во всем — почти равенство. Не то, что у моих детей — кто во что горазд!
Эх, как там мои ребята… Хорошо, что там, в будущем, сейчас не май, а июль, а то бы я с ума сошла. И лучше не думать об этом. А то — точно сойду с ума. Улыбаемся и машем: здравствуйте, Галина Петровна!
Моя первая, моя любимая учительница. Высокая прическа на голове, карие глаза, модный финский костюм, туфельки на каблучках. Молодая, совсем девчонка, оказывается. Строго взглянула на меня:
— Люда, сегодня на линейке выступаешь! Не забудь!
А с каким репертуаром я выступаю? Забыла, блин! Ладно, на уроке что-нибудь сочиню. Я всегда что-то сочиняю, даже мои подружки Маринка и Янка когда-то подарили мне красивый блокнот. Для того, чтобы сказки свои в нем записывать. Потому, что я — врушка. То «Снежного Человека» в лесу встречу, то богатого родственника на «Волге» придумаю.
— Петрова! Петрова! — я обернулась. Это моя девичья фамилия.
Так и есть, легки на помине, шерочка с машерочкой. Идут и мне покровительственно улыбаются.
— Ну что, на вечер какие планы? — Янка прекрасна. Серые глаза смотрят насмешливо.
— С мамой побыть хочу, — честно отвечаю.
— Ой, опять врешь! — Маринка скривила презрительную гримаску, — Скажи просто — она тебя никуда не отпускает.
Маринка неотразима, сразу видно — будущая красавица. В мое время она владеет сетью магазинов в Питере — пробилась сама, без помощи родителей. Независимым характером она обладала с детства. Янка уехала в Германию. И тоже — все сама. Это я — как была чучелом, так им и осталась.
— Девчатки, мне, если честно, все равно. Я просто хочу побыть с родителями, — я гордо повернулась к ним спиной. Подружки смотрели мне вслед: врушка впервые отказалась от их покровительства. Странно.
Я шла, размахивая портфелем, и тихо радовалась маленькой победе. Раньше не смела отказать своим одноклассницам — богема, элита, первые красотки, знающие себе цену. Ишь, пигалицы — обиделись! И пока я упивалась своей независимостью, не заметила, как ко мне подбежал наиглавнейший враг мой — Сычев! Пендель не заставил себя ждать. Я обернулась. Так и есть. Длинный, нескладный, грязный, стоит и лыбится, чертов второгодник.
— Коса-а-я, — протянул, довольный.
Что я ему сделала? Какое удовольствие он получил? Глаза еле видны через нестриженную челку. Форма в пятнах, сальная, кеды рваные. Куда мать смотрит? Да никуда она не смотрит — некогда. Мама моего врага занята куда более приятным занятием — пьет. Вот и растет ее сынок как сорняк. Учителя с трудом перетаскивали Сычева из класса в класс. А потом — махнули рукой. Сгинул он в девяностых, как сгинули еще несколько человек из моего класса. Что с ним сейчас делать — вот вопрос? Плакать в раздевалке и отстирывать платьице?
Нет уж, так не пойдет! Гулять — так гулять. Я размахнулась портфелем и звезданула Сычева по голове. Тот ударил меня кулаком в грудь. Скотина! Ребенка обижать — Сычеву снова прилетело портфелем. А он — тяжеленький. Мой враг озверел и начал пинать меня ногами! Вот она — суровая правда жизни. Может быть, в наших воспоминаниях детство остается радужным и прекрасным, но в реальности почти у каждого был в детстве такой «Сычев». Я не сдавалась. Господи, ну неужели никто не видит безобразия, творящегося на школьном дворе?
Увидели. На крыльцо выскочил директор школы Владимир Петрович. Он, бывший военный, справедливый мужик, подбежал к хулигану и так тряхнул его за шиворот, что застиранный пиджачишко Сычева не выдержал и треснул пополам! А потом Сычев получил от директора хорошую затрещину. Я дар речи потеряла: попробуй-ка сейчас взрослый ударить ребенка! Затаскают!
Через полчаса в кабинете Владимира Петровича собрались: Галина Петровна, моя мама, завуч, медичка Зоя Федоровна и мы с Сычевым. Ох, и костерили его!
— Бить девчонку — подло и низко. Ты не достоин звания мужчины, — гремел Владимир Петрович, — я ставлю вопрос об исключении из школы!
Я разглядывала свой испачканный фартук. Педагоги молчали. Мама метала громы и молнии, готовая уничтожить второгодника на месте.
— Не нужно его исключать, — я старалась не смотреть на мать, — Не надо. Что потом? Спецшкола, колония, тюрьма? Вот где сейчас его мама? Сами знаете, где. Парню нелегко, а вы просто погубите его.
Взрослые смотрели на меня, как на статую Мао Цзэдуна — с удивлением.
— Извинись перед девочкой, подлец, — приказал директор, — И поблагодари ее за все хорошее. А тебя, Люда, я отпускаю домой, но — под наблюдение врача. Мало ли что. Елена Ивановна, спасибо вам за дочку, отличного человека вырастили!
Вечером мама забрала из детского сада Аришку, и мы все вместе отправились в кафе-мороженое — праздновать окончание учебного года. Выступить на торжественной линейке не получилось, но Галина Петровна не обиделась. Она вручила мне табель с пятерками и грамоту.
Грех — не отметить такое событие!
В вазочках подали крем-брюле под клубничным сиропом, щедро осыпанный шоколадной крошкой. За одну такую порцию стоит попасть в прошлое! А потом мы пили молочный коктейль с вишневым соком. Корзиночки с шоколадными грибочками на десерт прошли, как по маслу. Мои любимые эклеры на сливочном креме мама завернула с собой.
А потом мы долго гуляли по городу, болтая на разные темы. Я волновалась, не зная, как предупредить маму о том, что ей в будущем нужно будет очень внимательно отнестись к своему здоровью. Мне о многом хотелось с ней поговорить: благополучное время в жизни родителей заканчивалось, потом начнутся массовые увольнения и безработица. Что же делать? Да и вообще, сколько я пробуду здесь?
Но пока что я наслаждалась обществом любимых родителей. Весь вечер я старалась прижаться к ним, покрепче обнять и отца, и маму. Они, нормальные советские люди, не привыкшие к таким проявлениям ласки, с недоумением посматривали на меня. А мама, наверное, решила на утро сводить меня к врачу: мало ли, может, травма какая. Я боялась — будет ли у нас утро?
Кто-то позвонил в дверь. Я открыла. На пороге стояли мои подруги.
— Ты молодец! — с восхищением сказала Маринка.
— Это точно! Не побоялась дать сдачи такому бугаю! — вторила Янка, — Жалко, что ушла. Мы тебе подарок купили!
Девчонки вручили мне книгу для записей, в твердом переплете, с золотым тиснением.
— Пиши стихи и сказки! А мы потом будем перед всеми выпендриваться, что с детства знали великого писателя!
Приятно, черт возьми! Я обняла пигалиц.
— Счастливо, девочки, провести каникулы!
Не успела я закрыть за ними дверь — как снова — тихий стук. Открыла — Сычев!
— Ты прости меня, Людка! Я больше никогда…
— Да ладно, все нормально!
— Ты, если кто начнет тебя метелить, сразу говори!
— Ок, понятно.
— Че?
— Ниче! Полет нормальный. Иди домой, Сережа.
***
Ночью мне никак не удавалось заснуть. Я ворочалась на своей удобной кровати, маялась и смотрела в окно.
— Не мучайся. Ничего не получится.
Аришка?
— Я тут уже третий раз. Время не изменить, не пытайся!
— Но почему?
— Спасешь родителей — убьешь своих детей, — голос сестры был тихий, взрослый, печальный, — временное искажение недопустимо. А ты и так кое-что изменила сегодня.
— Что?
— Повысила самооценку. Мало тебе, что ли? — Как ты замуж выйдешь с таким характером? Как детей родишь?
Больше всего я боялась именно этого. Так просто все, оказывается.
— Арина, что же нам делать?
Сестра привстала на кровати:
— Возвращайся, Людочка. Я тебя знаю — натворишь дел. Маму и папу не спасти.
— А как?
— Спать ложись. И помни, я люблю тебя. А деньги — ерунда. Проблемы решатся.
Я теперь понимала, что деньги — ерунда. Я поцеловала Аришку и вернулась в постель, где укрылась одеялом. Я плакала и благодарила судьбу за подаренное мне детство. Хотя бы один день.
***
Утром я проснулась в собственной постели. С головной болью и плохим самочувствием, с лишним весом и кучей проблем. Умываясь, я взглянула на мягкий, пластиковый тюбик зубной пасты и горько заплакала. А потом пожарила гренки и залила омлетом. Попробовала — невкусно. Вышла на балкон с кофейной кружкой, затянулась сигаретой и закашлялась с отвращением. Вернулась в спальню и увидела на прикроватном столике тот самый блокнот…
Я позвонила сестре. Но она делала вид, что ничего не знает. Может быть, так и надо?
***
С тех пор прошло много лет. Мои дети выросли и стали хорошими людьми. А я стала… писателем. Нет, мои книги не входят в топы мировой литературы, но кому-то они согревают душу. Об этом мне всегда повторяет любимый человек, надежда и опора, лучший мужчина на планете, мой Сережа. Он не сгинул тогда, просто стал военным и долгое время мотался по командировкам.
До сих пор не теряю надежды вернуться в прошлое — у сестры ведь получалось. Я так и не поняла — как. Мне кажется, что вино здесь ни при чем. Да и не пью я уже много лет.
—
Анна Лебедева
Канал Фантазии на тему
(4 оценок, среднее: 4,75 из 5)
Загрузка...
