Волны ковыля на ветру шли далеко по степи, разнося сладкий пряный запах цветущей акации и дикой оливы. Жужжали неугомонные пчелы, за которыми носились яркие птички-пчелоеды. Стрекот кузнечиков переливался трелями среди травы. Июнь подходил к концу.
Прохор, надвинув замусоленную кепку на глаза, дремал в тени кустиков терновника, и ему было не до любования красотами. Его морил сон и похмелье. Но совсем засыпать было нельзя. Коровы разбредутся или еще чего учудят.
Стадо рассеялось по склону и мирно выполняло то, что предписала им матушка-природа. А Прохор, расположившись наверху холма, сонно посматривал за животными сквозь полуприкрытые веки.
***
По вечерам, когда стадо разбредалось вслед за хозяйками по домам, пастух по привычке шел в деревенский магазинчик за нехитрой закуской и пропускал за ужином рюмочку-другую беленькой. Но чаще больше. Делать все равно было нечего, а так время шло быстрее и веселее.
Три месяца назад Прохора выгнали из совхоза за то, что он спьяну утопил казенный трактор в местной речке.
— Я тебя, Каменцев, предупреждал, что тебе за пьянство будет?! — громыхал директор Матвей Алексеевич. —Теперь убирайся отсюда подобру-поздорову! За трудовой придешь через неделю и на глаза мне не попадайся больше!
Оставшись без работы и зарплаты, Прохор поплелся домой. Но там его тоже ждал неприятный сюрприз. Жена Авдотья, узнав новость через товарок вперед мужа, дала ему от ворот поворот.
— Вот где у меня оно, твое пьянство! — показывала она на горло ладонью. — Алкаш проклятый! Забирай свои пожитки и катись куда подальше!
Прохор пытался связать слова, но зеленый туман в его голове еще не рассеялся со вчера. Авдотья захлопнула двери перед носом благоверного и даже слушать ничего не стала.
Прохора приютила в летней кухне добрая тетка Шура.
— Дал же бог племянника, — вздыхала она, когда Прохор, едва ли не хрюкая от удовольствия, уплетал за обе щеки её наваристый борщ. — Ну ничего, переживем и это.
Спозаранку тетка потащила наконец-то протрезвевшего Прохора к пастуху Кузьмичу. Тот уже едва ковылял за стадом, так что был рад помощнику, пусть и такому непутевому.
— Коров пасти — это не трактора в реке топить, разберется, — усмехался он в седые усы.
И Прохор правда разобрался. Но… нет-нет, да проносил тайком бутылку с собой на пастбище, когда старик Кузьмич уже уверился в нем и стал пускать одного с коровами в степь.
***
Дрему Прохора нарушило мычание.
— Ишь ты, окаянная! Чего расшумелась?! — мужчина осоловело потянулся, прикрикнул на буренку и сел.
Голова гудела и требовала опохмелиться. К счастью, было чем. Пастух вытащил из сумки газету, чекушку, несколько огурцов, помидоров, краюшку черного хлеба и банку шпрот. Банку Прохор даже трепетно погладил по крышке со вздохом, будто прощаясь. Он случайно нашел ее возле магазинчика несколько дней назад и приберегал для особого случая.
Мужчина уже собрался было начать незатейливую трапезу, но тут коровы опять замычали.
— Да чтоб тебя! — выругался Прохор, выбираясь из-под куста.
Он схватил длинный прут и направился охаживать молодого бычка, который задирал соседок.
Когда Прохор вернулся в тень терновника, он даже глаза потер от удивления. Газета была аккуратно расстелена на примятой траве. На ней возлежали нарезанный хлеб, огурцы кружочками, помидоры дольками, а в центре стояла банка шпрот, поблескивавших золотистыми бочками в масле.
— Садись Прохор! Негоже водку-то греть, — панибратским жестом пригласил его «к столу» худой мужичонка с козлиной бородой, рассевшийся посреди кустов.
Прохор, подумав «и то верно», опустился на землю.
— Будем! — гость поднял граненую рюмку и одним быстрым движением опрокинул ее в горло. Потом он ловко подцепил шпроту за хвостик, положил на длинный ломоть хлеба и закусил.
Пастуху ничего не оставалось, как опустошить рюмку вслед за ним. Прохор не мог припомнить лица незнакомца. Хотя в тайне был даже рад его компании. С коровами ни поговорить, ни выпить было, увы, нельзя.
Завязалась немудреная беседа. Прохор, после первой рюмки ощутивший значительное облегчение, радостно поддакивал.
— Вот ты, Проша, что, человек плохой? — вопрошал незнакомец. — Работал, все в семью. Ну и что, что пил иногда, никому же не мешало? А они тебя чуть-что, то уволят, то из дома взашей. И кто плохой то?
— Всегда Алексеича не любил, — закивал Прохор. — Неправильный какой-то мужик. В баню не ходит, водку не пьет, в домино не играет по выходным.
Гость наполнил рюмки, и Прохор, зажмурившись от удовольствия, выпил. Едва он открыл глаза, ему сделалось нехорошо. Напротив пастуха на траве в серых заерзанных брюках, желтоватой рубашке и запотевших очках восседал бывший начальник. Прохор вытаращился на него как полоумный.
— Я же тебе сказал, на глаза мне не попадаться, — сердито потряс кулаком Матвей Алексеевич. — А ты что творишь?
— Я… мне… — заблеял Прохор и отчаянно стал тереть глаза с такой силой, будто хотел их выдавить из орбит. Когда он проморгался, то вновь узрел длинную бородку и острый нос неизвестного собутыльника.
— А жена, ну дура же баба, — продолжал тот, как ни в чем не бывало, — что она без мужика сделает сама? Ни скотину накормить, ни огород вскопать… еще плакаться будет потом.
— Ага, — рассеянно кивнул Прохор.
Внезапно ветер принес в кусты тучу мошкары. Она лезла в глаза, отчего пастуху пришлось опять долго моргать и вспоминать нелитературные обороты. Когда насекомые сгинули, и Прохор снова обрел способность видеть, он едва не потерял дар речи.
— Опять пьешь?! Алкаш ты проклятый! Говорила мне мама, что гнать тебя надо ко всем чертям! — кричала Авдотья, сидя по ту сторону импровизированного стола.
Прохор зачем-то оглянулся, встретился взглядом с жующей коровой, сглотнул и снова повернулся к жене. Но никакой жены уже не было. Только худощавый незнакомец протягивал ему очередную рюмку. Прохору на секунду показалось, что рюмку держат не пальцы, а козлиное копыто. Он быстро затряс головой, а потом схватил чекушку:
— Да что за дрянь мне Глаша подсунула в этот раз? — сердито бубнил он. — Небось паленку сбывают…?
— Обычная-с, самая обычная-с, — успокоил его незнакомец, странно причмокивая на концах слов, на манер поручика Ржевского.
Прохор рассеянно принял у него рюмку левой рукой, а правой нашарил на газете закуску.
— А тетка твоя, ну что, не могла тебе получше работу найти? Тоже мне, — продолжал бородатый мужичок. — Вот скажи, Прохор, охота тебе коров пасти на пятом десятке лет? То-то и оно. А у нее, между прочим, хорошая сумма скоплена, такая, что тебе в город хватит поехать и там жить припеваючи.
— И она молчала, — протянул пастух. Внутри у него теплело, а в голове появился знакомый томный дурман.
— Так что Проша, не водка в твоих несчастьях виновата, а жадные глупые людишки, — потирая ладони, как муха лапки над загнивающим арбузом, протянул незнакомец.
Они звонко чокнулись и выпили снова. Опять замычала корова. Прохор сердито обернулся и в сердцах выругался:
— Да что вам надо, окаянные?!
— Небось тоже тебя ругают, — послышалось спереди. — На дойку вовремя не пригоняешь, на реку через день водишь, плохой пастух.
Прохор медленно повернулся и увидел Кузьмича. Тот невозмутимо отправил в рот несколько шпротин, утер губы рукавом старой рубахи и уставился на преемника. А Прохор вдруг увидел у Кузьмича вместо сложенных ног в старых тапках коровьи копыта. Он крепко зажмурился и затряс головой так, что в ушах зазвенело. Через минуту открыл глаза и, кажется, моментально протрезвел.
Напротив него, вальяжно закинув ногу на ногу и подперев рогатую голову пятерней, разлегся в рубахе и старых драных трико, подвернутых до колен, самый настоящий черт. С пятачком, козлиной бородой, копытами и хвостом. Он одну за другой хватал из банки за хвостик шпроты и глотал их, даже не жуя.
— Негоже водку греть, говорю. Пей давай, — напутствовал он Прохора, закусывая черным хлебом и огурцами выпитую рюмку.
Пастух задом, словно рак, попятился из кустов, не помня себя от страха. Потерял с одной ноги обувь, запнулся о корень и покатился по склону вниз к коровам, будто тюк сена.
Очнулся он от того, что буренка лизала ему лицо своим теплым шершавым языком. Уже вечерело. Голова немилосердно гудела. Он поднялся и кое-как доковылял до небольшого прудика, где коровы утоляли жажду. Из воды на него глядело собственное помятое лицо с красным отпечатком копыта во весь лоб.
***
На неделе сплетен у деревенских было хоть отбавляй. Пьянчуга Прохор с утра явился в совхоз и каким-то чудом упросил директора взять его на работу снова. Матвей Алексеевич долго шумел, но в итоге сменил гнев на милость и отправил бывшего тракториста с лопатой помогать на уборке зерновых.
А вечером того же дня весь в соломе и пыли прямо с поля Прохор пришел к Авдотье. У забора собрались все соседи поглазеть, как тот на коленях ползал за женой. Она почем свет поливала муженька отборной бранью, а потом после долгого молчанья неожиданно поцеловала в маковку и отправила отмываться в садовый душ.
После первой получки Прохор принес тете Шуре большую плетеную корзину разной снеди и букет цветов. Затем поймал деревенского лоботряса Митьку, тихо поговорил с ним и отвел к Ивану Кузьмичу в помощники.
Только к бабе Глаше Прохор больше не наведывался. Нечего ему было там делать. Хотя раз, проходя мимо двора старой самогонщицы в сумерках, он заметил того, с кем распивал горилку в степи. Нечистый панибратски манил Прохора рукой, скалился и притопывал копытом.
Но Прохор к нему не подошел, а наоборот, дал стрекача что есть мочи.
—
Вилена М.
Канал Фантазии на тему
Загрузка...
