Маша Патракова с мужем Степаном жила хорошо — лучше и не надо. Никогда в их доме не было скандалов, так, поругаются иногда, два часа дуются друг на друга, а потом кто-нибудь — или Маша, или Степа — идет на мировую. Характер у Степы был замечательный — мягкий и покладистый. Да и Маша обладала тихим и спокойным нравом.
Денег больших в семье не водилось, но в холодильнике, слава богу, продукты были: молоко, сметана, мясо… все, что надо простому человеку. Деликатесов особых Патраковы не жаловали, хотя и пробовали разные китайские прибамбасы под соевым соусом, могли и шавермой закусить в хорошо проверенной кафешке. Но все равно предпочитали супруги простые блюда отечественной кухни. И были сыты.
Нарядов новых не покупали — куда? Грохнешь денег кучу, а все это потом в шкафу пылится. Надумает Маша раз в год пофрантить, достанет прошлогоднее платье, а оно на талии не сходится. И куда его теперь? Степан не отставал, за годы спокойной семейной жизни отрастил себе «мозоль» на том самом месте, где раньше был у него пресс спортсмена. По привычке встанет на весы, почешет затылок, пнет противный агрегат под диван и бежит завтракать — Маша как раз на стол скворчащую яичницу с салом ставит.
Большую часть своей жизни Патраковы проводили на даче, которую купили в самом начале семейной жизни. Многих сил и нервов стоила им эта покупочка: пять лет кредит выплачивали, во всем себе отказывая. Но долгами не обросли, даже умудрились старенький домик с запущенным садом превратить в райское место, где и пруд собственный был, и банька новенькая, и даже беседка, да какая!
Маша в интернете посмотрела, сколько гребут строители за работу, сколько печники требуют за кладку барбекю, тандыра и всего, что нужно для целого комплекса дачника — обалдела. И Степа сам, своими руками все построил и сложил. И не из калиброванных, один к одному, бревнышек, не из звонких, новеньких боровичевских кирпичей — из старья! Нашел в карьере кем-то выброшенную (вот люди богатые) баню и потихоньку на своем грузовичке перетащил к себе.
Когда в доме перекладывал печь, все, до кирпичика сохранил, да еще кое-где подсобрал — в дело ушли отходы!
И теперь у Маши и Степы среди сосен, напротив аккуратного, чистого, глубокого пруда красуется беседка с целым печным комплексом, с окошками и дверями: хочешь зимой шашлычка — добро пожаловать — здесь сухо, тепло и не дует!
Андрюша, сын, с самых малых лет трудился тут, помогал по хозяйству. Дочка Катюша возле матери на грядках с сорняками боролась. Две альпийские горки, яркие, покрытые разноцветным ковром из цветов — работа Андрея и Кати. Сами на тачке с огорода камни таскали, сами с февраля пестовали капризную рассаду, сами ухаживали — поливали, холили и лелеяли. Андрюха со стипендии фонарики купил, Катя весь свой заработок на летней практике угрохала на гномиков, ежиков и аистов.
Вечерком всей семьей соберутся, самовар поставят, Катя быстренько на огороде зелени настрижет, помидоров, огурцов, согретых солнцем, насобирает и салат сварганит. Андрей с отцом у мангала возятся: хорошая вещь — огонь всей компании видно, а дым — в трубу. На улице жара, сушь, соседи шашлыки жарить боятся. Не дай бог, уголек на траву упадет — беда будет. А у Патраковых все хорошо — угли в печи, от ветра закрытые. Степан на решетке мясо обжаривает — по всей деревне дух идет, слюной можно подавиться.
Маша вино из подвала достанет, свое, клубничное. Аромат от него летний, медовый, солнечный. Пьешь такое и не понимаешь, что это: компот или сок? Голова ясная, помыслы добрые, а поднимешься — попа обратно на лавку падает. Смех, песни — целый вечер. В сумерках загораются фонарики, огонь ярко пылает в печи-камине — ни один гнус близко не подлезет. На душе у Маши хорошо так, что комок в горле встанет, боязно — не бывает такого счастья у людей. Не дает судьба всего сразу: и мужа любимого, и детей ласковых, толковых. Где-то подвох должен быть.
Маша такие думки от себя отгоняет и поздно ночью, когда все засыпают, беззвучно, про себя молится и просит всевышнего не отбирать у нее то, что есть.
Дети выросли и разъехались. Маше не верилось: вот только что были здесь, рядом. И нет их. Мася, овчарка, долго скучала по своим хозяевам. Беспокойно водила носом, напряженно вглядываясь на дорогу — вдруг появятся.
Маша помнит: Андрюха однажды зимой принес собаку домой на руках. В соседней деревне, пустующей в холодное время года, Мася была брошена хозяином. Прикованная цепью, истощенная, она даже выть уже не могла. Сын выяснил, что Митька Чиркунов, владелец овчарки, приезжал кормить ее раз в неделю. А потом загулял и начисто забыл о собаке.
Какая, к черту, овчарка… Истощенное, с искривленными, рахитными ногами, существо. Приняли, конечно. Назвали Маськой. Откормили, полюбили. Маська освоилась и была благодарна за все. Андрюху ждала и радовалась, когда он приезжал, прыгала, высоко подбрасывая свое легкое тельце, так и не набравшее нужный вес, стараясь лизнуть его в щеку. Но и тут — настало время долгой разлуки.
Пошло-поехало: учеба, армия у Андрея, а у Кати — колледж и… замужество. Рано конечно, двадцать два года девчонке. Это во время Машиной юности в двадцать два года у нее уже детей двое было, а сейчас среди долго взрослеющей молодежи такое явление — нечастое. Что поделать. Познакомились с женихом Николаем. Хороший мальчишка, спокойный, симпатичный, немногословный. Руки из нужного места у парня растут: вместе со Степаном крышу латал. Чем-то на Андрюшку похож: такой же высоченный, каланча, такой же светловолосый и сероглазый. Для работы надел светлую рубашку Андрея и его кепку. Не сразу соседи поняли, что будущий зять, а не сын на участке хлопочет. В общем, понравился Патраковым жених. Одно огорчило: после бракосочетания собрался он Катю увозить на Север, где служил. Поэтому свадьбу играли скромную, без ресторанов и кучи гостей: родители да близкие друзья собрались на даче. Вот и все.
Зять хороший. А вот мама его совсем Маше не понравилась. Всего в ней было «слишком». Мужа, отца Николая, рядом с Ольгой не было — развелись двенадцать лет назад, «потому что все мужики — козлы». Сватья сказала, словно выдохнула нехорошие слова вместе с колечком дыма от сигареты, не стесняясь присутствующих мужчин: Степана, собственного сына, Андрея и пары мальчишек, друзей жениха.
Голос у Ольги — неприятный, с визгливыми нотками, на повышенных тонах. Степан, привыкший к Машиному, грудному, спокойному, старался не вздрагивать и не морщиться, когда сватья, перебивая всех, влезала в разговоры со своими репликами. Не нравилось Патракову, что Ольга как-то уж очень часто лезла к нему с поцелуями и пачкала щеки красной помадой. Маше это тоже не нравилось, но ведь свадьба у детей — можно потерпеть.
Играла музыка, и Ольга вылезла из-за стола танцевать. И тут уж… Разгулялась сватьюшка на всю катушку: выволокла молодых парней на середину «танцпола» и давай выкамаривать! То платье кокетливо поддернет, то cиcьки свои, прости господи, ладонями приподнимет, мол, гляньте на меня, какая я смелая и не по годам сексапильная.
Набралась, конечно, бывает. Но ведь совесть надо иметь — взрослый сын женится, не стыдно его так позорить? Николай краснел-бледнел, потом не выдержал, поднялся, извинился и увел всю компанию на озеро. Степан попрощался и ушел спать. А сватья присела, лениво поковыряла салат, выпила водочки и уставилась на Машу, облокотившись острыми локтями о свадебный стол.
— Завидую я тебе (о, уже на «ты» перешла), Машка! И мужика себе такого ладного отхватила, и дачку славную имеешь, и дочка у тебя — ничего.
Маша внутренне усмехнулась. Надо же, сначала дачку оценила, а дочку — потом. Промолчала.
— Спасибо, Ольга. Так ведь и у тебя сын — золото!
Оля махнула рукой пренебрежительно, будто не о Коле речь ведется, а о безделушке никчемной. Вновь скосила очи на Машу… С Олиных ресниц осыпалась тушь, краска свалялась комочками и забилась в уголки глаз.
— Коля, Коля. А что Коля? Ростила-рОстила, и че? «Пока, мама, я женюсь!» Не любит он меня. И мужа не любит моего. А знаешь, почему? Потому что муж у меня молодой! Да! Колькин папаша — хиляк, слюнтяй был. Не люблю таких. А этот, мой, который сейчас, — Ольга сжала кулак и продемонстрировала его Маше, — Вот! Мужик! Мы с ним двух дочек настругали! Поняла?
Как тут не понять…
— А почему их сегодня нет? — Маша начала собирать со стола посуду.
— А, да ни почему! Колька моего Петю не-на-ви-дит! Ему не понять, что мать еще молода и хочет любви! С девками возился, ничего не скажу, а с Петей даже не здоровается! И на свадьбе видеть его не пожелал! И весь вечер долдонит: почему я дочек с собой не привезла? Трясется над ними, даже с собой забрать хочет. Пришлось девок с соседкой оставить, чтоб успокоился. Будто Петька — неродной им отец…
Маша лишь пожала плечами. В каждой избушке свои погремушки. Но что-то подсказывало ей: причины нелюбви Коли к отчиму были вескими. А потом отчего-то разнылось сердце: наверное, это были о-о-чень веские причины. Парень на Север, в глушь от «родителя» умотал. Неужели такая тяга у него к военной лямке? Патриотизм? Не исключено. Но…
Ольга, совсем пьяная, тяжело поднялась.
— Скучный праздник, эта ваша свадьба. Пойду я. Ты, Машка, где мне постелила?
— В комнате детей. Там хорошо, Оля. Прохладно.
Сватья пьяно погрозила Маше пальцем.
— Ай, хитрая. Я на веранде хотела.
— На веранде молодые…
— А не боишься, что я сейчас кровати перепутаю и к муженьку твоему под бочок лягу?
Маша улыбнулась.
— Не боюсь. Ты же таких взрослых дядек не любишь.
Ольга потянулась, выпятив грудь, ахнула сладко.
— Твоя правда. Ох, люблю мАладых! Давай, показывай спальню!
***
Ночью Маше не спалось. Ребята вернулись только под утро. Катя на цыпочках подкралась к материнской постели и спросила:
— Мамулечка, а у нас осталось что-нибудь перекусить?
От волос дочери, как от русалки, вкусно пахло озерной свежестью, а от рук — костром.
— Доченька, посмотрите в холодильнике. Там все. Разберетесь.
Катя чмокнула Машу в щеку.
— Совсем не хотим спать, проголодались очень. Мы в беседке посидим еще? Ты не беспокойся, я все потом уберу.
Маша посмотрела на нее, такую свежую, юную, цветущую. Зачем ей сдался этот «замуж». По полгода теперь не видеть солнца, прозябать под ледяными ветрами…
— Я люблю тебя, Катюшка. Иди, иди, дай поспать.
Катя улизнула. В открытое окно доносились тихие смешки молодежи. Сын что-то такое рассказывал интересное, а ребята весело смеялись, неуклюже пытаясь сильно не шуметь. Маська, сопровождавшая компанию всю ночь, тихонько повизгивала, требуя вкусняшек, крутясь около молодежи.
Наверное, Катя сейчас, прильнув к мужу, старалась впитать в себя в последний раз упоительные запахи летней ночи, переходящей в окрашенное малиновым рассветом утро. Наслаждалась теплом, как дюймовочка, перед тем, как навеки убраться в кротовую нору… Ах, о чем это Маша думает. Пусть все у них будет хорошо.
Через два дня дом опустел. Сын уехал в Питер — ждала работа, как и остальных гостей из молодежи. Катя с Николаем — собирать вещи. Проводы затянулись, пока сватья не прикрикнула:
— Да хватит тебе уже! Машка, не на каторгу детей отправляешь! Отлипни!
В первый раз в жизни Маше захотелось оскорбить или ударить постороннего человека. Да! Постороннего! Видеть эту мамашу просто не хотелось больше никогда!
Как она ошибалась! Если бы только знала…
Окончание в следующей публикации.
—
Автор рассказа: Анна Лебедева
(4 оценок, среднее: 4,75 из 5)
Загрузка...
