Сансара*

В тёплом воздухе пахло желтеющей листвой. Последний день августа был тихим и нежным, как старый добрый друг. Он хотел запомниться ласковым и солнечным, но не мог скрыть грусти расставания: по синему небу быстро бежали облака, и он провожал их лёгким дыханием ветра.

— Давай, зая, не испачкай кофточку.

Полина подвернула рукава на маленьких ручках, которые пятилетняя Аня протянула без лишних просьб. Большие глазки – то ли голубые, то ли зелёные, как будто ещё не определившиеся со своим цветом – не отрывались от игрушечной лошадки, которую девочка держала подмышкой. С живота дочки на Полину кокетливо смотрели принцессы, разодетые в сверкающие от блёсток, по-поросячьи розовые платья. Даже на рисование Аня ходила только в принцессовской одежде, как её в шутку называл папа.

— Возвращайся не такой врединкой, а то твои куклы обидятся и убегут.

— Не убегут! — Аня топнула ножкой и засеменила к двери, похожая в своей серебристой фатиновой юбке на маленькое облачко. Полина проводила её взволнованным взглядом.

***

Листья тихо зашелестели, отзываясь на шёпот ветра, и поплыли по дорожке вслед за улетающими облаками. Лето прощалось с Полиной, и она медленно и глубоко вдохнула его последний запах. Свежескошенная трава. Она зажмурилась, и в голове ясно зазвучал весёлый голос папы:

— Зелёнкой помажем, будешь у нас крокодил Гена! — в тот день папа учил её косить траву, и маленькая Полина заработала себе шрам на всю лодыжку. — Не реветь! Крокодиловы слёзы для растений губительны.

Сегодня Полина прощалась не только с летом. Август уносил с собой её лучшего друга – папу. Его не стало больше месяца назад, но всё это время Полине казалось, что он ещё был рядом. Ей казалось, что стоит повернуться – и Полине весело подмигнут его сощуренные глаза, глубоко-голубые, как чистое летнее небо. И вот теперь, когда на юг в спешке бежали облака, она почувствовала, что папа всё-таки уходит.

Полина очень сильно его любила. Впрочем, нужно ли это говорить? Он учил её рыбачить, бросать блинчики и жечь костёр, строить индейский шалаш, ставить мат в три хода и драться, как настоящий мальчик. Папа смеялся, шутил, всегда поддерживал её и подзадоривал, когда что-то не удавалось. Конечно, мама у Полины тоже была самой лучшей на свете, но папа… Жизнь в нём кипела так, что её хватало на всю семью: любая неурядица при одном его появлении превращалась в очередное увлекательное приключение, а плакать или жаловаться при нём казалось не то что стыдным, а просто глупым.

— Если сможешь подтянуться сама, купим тебе чипсы.

— А мама?

— А маме мы про чипсы не скажем.

— А если я с турника упаду?

Папа постарался сделать серьёзное лицо, но его голубые глаза задорно блестели на солнце.

— Тогда купим тебе чипсы и пластырь.

Когда в четвёртом классе одноклассник толкнул Полину в лужу, папа отловил его прямо посреди двора и оттаскал за ухо. Полине было страшно стыдно, поэтому на следующий день она сама оттаскала Колю за второе ухо, о чём с гордостью сообщила смеющемуся отцу.

А облака быстро плыли по небу, бросая последний взгляд на Полину, на шелестящие желтеющие кроны и ещё нагретую солнцем землю, которая скоро пропитается осенним дождём.

Таких людей, как папа, больше нет. Его внучка Аня была совсем не такой: маленькая королевишна с капризно надутыми губками боялась испачкаться, пораниться или упасть и всегда плакала, когда что-то не получалось с первого раза. Полина не знала, в кого девочка растёт такой недотрогой. Пока другие родители во время занятий ходили по магазинам, Анина мама всегда оставалась дожидаться на лавочке. Всё потому, что маленькая неженка редко досиживала до конца занятия: вся в слезах и соплях, она обычно выходила на улицу в сопровождении учительницы и сквозь рёв рассказывала о вредной Вале, забравшей её краски, или злом Мите, обозвавшем её игрушечную лошадку ишаком. Её пугали насекомые, маленькие собачки и лягушки, а стоило девочке проголодаться или устать — и уже ничего не могло её развеселить.

Солнце опускалось всё ниже, и скошенная трава розовела в его лучах. Наверное, сегодня её косили в последний раз. Завтра солнце взойдёт уже совсем по-другому.

Полине хотелось помахать лету, как провожающие на станции машут вслед уходящему поезду, пока он не скроется за горизонтом. И она смотрела на летнее небо, как на исчезающий вдали вагон, стараясь в точности запомнить его цвет. Это лето было ей особенно дорого — их с папой последнее лето.

***

За дверью раздался громкий детский рёв. Полина подошла ко входу в подъезд, готовясь раскрыть объятия заплаканной Анечке. Но когда дверь открылась, пушистое облачко не бросилось к ней навстречу: оно сконфуженно стояло рядом с учительницей, опустив взгляд в бетонные ступеньки.

— Полина Григорьевна, мне очень неловко вас просить, — Тамара Ивановна погладила Аню по плечику, — Вы бы не могли забрать Анечку? Они с Митей поссорились, а его мама придёт только к концу занятия, ещё через двадцать минут.

Полина обеспокоенно сделала шаг к Анечке, но та быстро юркнула за спину учительницы:

— Что случилось?

— Понимаете, Митя дёрнул её за косичку, а она… — Тамара Гавриловна замялась, — … она запустила в него своей пластмассовой лошадкой.

Полина перевела удивлённый взгляд на Аню. Аня покраснела – не капризно и обиженно, как обычно, а как-то упрямо.

— Вы не переживайте, ничего серьёзного. Я пойду к деткам, а то у нас там сейчас такое…

***

— Ты что, правда бросила в Митю лошадку?

Аня шла рядом вприпрыжку, держась за кончики маминых пальцев.

— Ага. Надоел.

Она намурлыкивала себе под нос какую-то песенку. Ножка игрушечной лошадки была зажата в маленькой ручке, как только что испытанный в бою рыцарский меч.

— Ему, наверное, больно, – неуверенно заметила Полина, не сводя взгляда с крепко сжатого кулачка. В цепкой хватке нежных пальчиков она чувствовала что-то новое и была в замешательстве от этой неожиданной перемены.

— Зелёнкой помажет, — Аня запрыгнула на бордюр и выставила ручки, стараясь удержать равновесие. — Будет как крокодил Гена!

Девочка вдруг рассмеялась звонко и весело, как будто зазвенел серебряный колокольчик. Её высокий, удивительно заразительный смех заполнил собой двор, и листва на деревьях слегка колыхнулась, как будто ветер засмеялся вместе с ребёнком.

В тёплом летнем луче Полина увидела широкую озорную улыбку на лице дочки. Перед ней была без сомнения Аня — её Аня, но улыбка до неузнаваемости изменила её черты и ясно подчеркнула сходство, почему-то не замеченное Полиной раньше.

Сансара*