Начинающий поэт Жан Сотэ, в миру — Иван Сотейников — сидел за столом и пытался сочинить стихотворение: это был первый его заказ. Но сегодня муза Ваньке не давалась. Лист был первозданно белым: в голову ничего не шло. За стих обещали заплатить «прорву деньжищ» — аж тысячу рублей. Поэтому надо было постараться и написать поздравление для свадьбы Наташи и Коли, которая должна состояться в последний день уходящего года.
Те, кто знал Сотейникова, никогда бы не могли предположить, что он будет заниматься чем-то подобным. Но дело было в том, что у него после перенесенной болезни (сами знаете, какой) открылись невероятные способности к сочинительству: он начал писать стихи, хотя до этого их просто ненавидел.
Сначала в голову стали приходить абсолютно непонятные слова, потом — рифмованные строки, превращавшиеся в стихи со смыслом, а не в какую-то хорошо зарифмованную лабуду.
Надо же, думал поэт, у всех — ухудшение памяти, потеря вкуса и выпадение волос. А тут — пожалуйста: королевский подарок сверху! В том, что это — откуда-то сверху, Сотейников не сомневался: в его окружении никто стихов не писал.
До этого дара Ванька был обычным мужичонкою «средней паршивости»: намечающаяся плешь и висящее над трениками брухо, как говорила теща-белоруска. Любящий себя Сотейников называл брухо ласково — пивной животик, а плешь — лысинкой. И частенько гладил и то, и другое.
Из всех хобби предпочитал ничегонеробливание (тоже теща), и сход-развал в гараже с соратниками по разуму. Но с озарением образ его жизни изменился: надо было все время быть начеку, чтобы успевать записывать. А в дальнейшем, если дело пойдет хорошо, можно будет издать книгу и брать дорогие заказы — чем он хуже Ильи Резника!
Все началось, когда Ванька утром ехал на работу. В трамвай вошли контролеры и стали проверять билеты. И вот, когда он протягивал на проверку свой проездной, в голове у него сложилось:
Вот уже вошел контроль —
показать билет изволь!
Сотейников ничего не знал о «записках на манжетах» Ильфа и Петрова, но посетовал, что не на чем записать — кто знает, может это начало пути к славе? Ведь ему хоть и не удалось пока вскочить на Пегаса, но его ржание уже раздавалось где-то поблизости.
Придя домой, он зафиксировал и трамвайные строчки, и еще одни, родившиеся только что:
Я оседлал Пегаса, взяв его за узду…
Но рифма на это не находилась. То есть находилась, но немного не та. Надо было доработать.
И вот — первый заказ! Надо было начинать. Но нужного текста не было, зато всего остального — хоть отбавляй. Вот и сейчас кто-то невидимый продиктовал ему строчки:
Пани Магда из города Брно
в юбке клёш забралась на окно.
Ванька, плохо учившийся в школе, не шибко заморачивался насчет географии и всего остального. И уж никак не мог знать, что в городе Брно живут пани, а о том, что в клешеной юбке не следует залезать на подоконник, и подавно не имел ни малейшего представления.
В голове опять появился текст:
Соломон Моисеевич Веллер
притащил в дом с помойки пропеллер.
Талантище! — нескромно подумал Сотейников словами своего любимого Саввы Игнатьича из «Покровских ворот». Да, у Жана проснулся явный талант.
В школе учеба Ваньке не давалась: в его головном мозге или были слабо развиты важные центры, или отсутствовали вовсе. Правила не запоминались, формулы не выводились, реакции тормозились. Чтобы выучить что-либо из гуманитарных наук, текст приходилось по паре раз переписывать — иначе ничего не откладывалось в буйной голове ученика Сотейникова.
Он не мог запомнить ни формулу синуса двойного угла, ни простейшую реакцию разложения воды. Учителя жалели кудрявого Иванушку-дурачка и ставили ему тройки. Да и сам он привык считать себя не шибко умным. Привлекательным — да, несмотря на лысину и брухо.
И тут — такое!
Правда, с друганами стали возникать трудности: приходилось все время носить с собой блокнот, чтобы записывать появляющиеся в голове строчки — вдруг пригодится! А это было не совсем удобно, когда все садились отдыхать под напиток. Вот и вчера возникло небольшое непонимание сторон, и сейчас под Ванькиным глазом красовался огромный синяк. Но все это было ерундой по сравнению с… мировой революцией.
Да, стихи — это вам не лаптем щи хлебать!
До появления дара Сотейников звезд с неба не хватал — работал на заводе: да и куда он мог устроиться-то с прежними мозгами? Только двор мести — так говорила его любимая бабушка, интеллигентка в третьем поколении. Кстати, и псевдоним ему подсказала она — бабуля всегда называла любимого внучка мон шер и Жанчик. И вот теперь бабушкины гены проснулись и справедливость восторжествовала.
В голове снова появился текст. Ванька, ничего не знавший ни о королеве Марии Тюдор, ни о том, что именно она придумала рецепт знаменитого коктейля, корявым почерком записал на клочке бумаги:
Королева Мария Тюдор
посадила в саду помидор.
Водка, сок — и готово.
Вкусно, честное слово!
Пьет «Кровавую Мэри» весь двор!
«Надо издаваться», — пронеслось у него в голове. Да, издаться-то — легко, а куда потом девать эту кучу добра? Отнести в гараж — не поймут. Читать на площади — чревато. Раздавать во дворе — ну нет: не для вас эта роза расцвела. Только за деньги. Ах, да — деньги: надо же сочинять обещанный стих!
В комнату вошла жена Люся в халате, надетом на «ничего». Сотейников притянул ее к себе и только хотел поцеловать, как у него в голове появилось
Люся, я в тебя влюблюся!
«Надо записать», — подумал Сотейников и достал из штанов припасенный для этой цели блокнот. Жена обиделась, обозвала нехорошим словом и ушла. «Эх, и тут — облом», — пронеслось в кучерявой голове.
Да, излишек мозговой деятельности начал приносить новые негативные результаты. На работе тоже не шибко обрадовались проснувшемуся таланту. На заводе надо было работу работать, а не ерундой заниматься — так сказал ему бригадир смены. Кстати, по этому поводу у Ивана родились производственные строчки:
Гудел станок, звенел металл,
я плоскостя фрезеровал.
Эх, жалко, что социализм кончился, — часто с тоской думал Ванька, — тогда бы за это неплохо заплатили.
В комнату засунулась Люсина голова и спросила, хочет ли он есть. Есть Сотейников хотел всегда. Обедали в полном молчании: жена потому, что дулась, а муж потому, что находился в ожидании новых идей, валившихся в его голову откуда-то сверху.
Вообще, пocткoвидный Ванька разительно отличался от пpeдкoвиднoгo. Нынешний пребывал в каких-то грезах и мечтах, так свойственных поэтам, и не обращал внимания на действительность. Вот и сейчас он пустым взглядом смотрел мимо Люси — в голове у него, наконец-то, появилось начало заказного свадебного текста:
Дорогие наши
Коля и Наташа!
Этот день особенный —
нынче свадьба ваша!
Все, попёрло, и это нельзя было пропустить. Необразованный Ванька краем уха слышал, что Пушкин испытывал нечто подобное: он тоже не шибко заморачивался насчет идеальной рифмы. Правда, у того в голове звучало кое-что получше юбки, пропеллера и коктейля: на то он и гений. Но тут тоже неплохо.
***
Вечером Ванька переписал поздравление набело и отослал заказчику, получив свой первый законный гонорар. С Люсей помирились — ведь в наступающем году он будет приносить в семью гораздо больше денег, и она сможет купить себе долгожданную шубу.
Вдохновленный успехом начинающий поэт долго не мог уснуть: он чувствовал, что пульс бьется прямо в голове. Это, конечно, мешало, но зато дало начало новым строчкам:
Пульсы бились всюду — в голове и шее,
ошалевший импульс передал нейрон…
А ведь это, ёлы-палы, будет неплохим началом какой-нибудь поэмы, — подумал Ванька и, счастливо улыбнувшись…
…провалился в сон.
Загрузка...
