Студент четвертого курса Гена Филиппов второй день сильно переживал. Первокурсница Тонька Егорова залетела. Отцом будущего ребенка считала его — Генку. Так и сказала:
— Я, Гена, беременная. Решай, что делать.
Разговор этот состоялся в студенческой столовой. Генка чуть было не подавился тогда. Он как раз доедал отварную рыбу с рисовым гарниром.
Прокашлявшись, Гена автоматически задал Тоньке вопрос:
— А я при чём?
— При том, — ответила Тоня. — Забыл, что ли, 23 февраля? Скажешь, ничего не было?
— Ну, было, — буркнул Генка. — Было чё-то. Один раз. И всё… Мало ли с кем ты потом ещё встречалась. Уже три месяца прошло с 23 февраля.
— Вот и срок у меня три месяца. Так что давай решай, — настаивала Тонька.
— Да не буду я ничего решать! — возмутился Генка, придя, наконец, в себя от ошеломляющей новости. — Нафиг мне это нужно!
— Нафиг нужно, говоришь? — вспыхнула от негодования Антонина. — Ладно. Тогда будем действовать по-другому.
От этих слов Генке стало совсем уж не по себе. Он представлял, что такое это «по-другому».
— Ябедничать пойдешь? — спросил Генка, допивая из граненого стакана остатки компота.
— Не ябедничать, а правду скажу про тебя. Пусть знают, какой ты обманщик, какой кандидат в партию, — зло выговорила сквозь зубы Тонька.
— Ты что, в партком университета пойдешь?! — Генка обезумел.
— Вот именно, в партком, — категорически заявила Тонька и встала из-за стола, собираясь покинуть столовую.
— Тоня, стой! Подожди, — кинулся Генка вслед за уходящей Антониной. — Давай поговорим. Ты что, жизнь и карьеру мне хочешь сломать?
— А ты мне не сломал? — ответила Тонька вопросом на вопрос, даже не собираясь останавливаться. — Ты не сломал?
— Я нет, — машинально проговорил Генка, — я не ломал…
— Ах, гад! Ты ещё издеваешься?! — покраснела Тонька от злости. — Ну, я тебя проучу! Ты у меня запомнишь это на всю жизнь!
***
Да, действительно, Гена уже восемь месяцев был кандидатом в члены партии. В 1990 году почему-то сразу несколько студентов-старшекурсников удостоились этого почетного и ответственного звания. По всему университету десятка три студентов приняли в кандидаты КПСС. По крайней мере, в Генкиной группе таких кандидатов было двое: он, Генка, и Мишка Иванов — староста.
Генка хоть и не был старостой группы, но зато был командиром факультетского ОКОД — оперативного комсомольского отряда дружинников. В университете Генку знали и ценили. Особенно по комсомольской линии.
Кандидатство в партии, как думал сам Гена, да и не только он, открывало большие перспективы. Можно было после окончания вуза остаться в городе, а не поехать по распределению в какую-нибудь глухую деревенскую школу. Пристроиться, например, при университете каким-нибудь комсомольским вожаком или даже попробовать себя в качестве преподавателя-ассистента на родной кафедре.
***
Перспектива рушилась на глазах. Генка понимал, что Тонька пойдет до конца. Она дала ему на размышление три дня, а потом обещала пойти писать жалобу. Она пойдет, ей терять нечего.
Гена проклинал себя за тот вечер, когда оказался у Тоньки в комнате. Они в тот день с Мишкой Ивановым отмечали День Советской Армии. Немного выпили, как и положено пацанам, честно отдавшим воинский долг Родине.
Сидели в Мишкиной комнате, вспоминали армейские дни. А потом нарисовался Вася Жаворонков, первокурсник, сосед Мишки Иванова по двухместной общежитской комнате. С этого Васи всё и началось…
Гена просто так взял, да и спросил Васю:
— А вот есть у вас на курсе, Вася, девчонки, которые на передок слабоватые? Такие, чтобы в первый вечер согласились.
А этот Вася возьми да и брякни:
— Есть одна.
Гена не ожидал, конечно, такого ответа. Он и спросил-то не любопытства ради, а просто так, чтобы над первокурсником чуть-чуть подшутить. А этот возьми да ляпни: «Есть одна». Знаток хренов. И, главное, уверено ответил. Короче, заинтриговал.
— И кто она такая, если не секрет? — продолжил допытываться Генка, проявляя неподдельный интерес к существованию девицы легкого поведения.
— Тонька Егорова, — без запинки ответил Вася. — Известная давалка.
— Сам пользовался? — продолжал Генка допрос второкурсника.
— Сам? Нет. Не пользовался. У меня девушка в деревне есть, — честно ответил Вася.
— А откуда про Тоньку знаешь?
— Пацаны говорили с нашего курса. На картошке с деревенскими она гуляла. Короче, все знают, что она такая, — уверял Васька.
— Ладно, — прекратил прения Генка. — Давай, садись к столу. Выпей с нами, салага, за Советскую Армию!
— Я не буду, — отказался Вася, — Мне еще восемнадцати нет. Только через два месяца стукнет.
— Восемнадцати нет? Тогда, конечно, рано тебе ещё. Тогда просто сиди и ешь, — велел захмелевший Генка.
Генка со старостой Мишкой допили третью бутылку «Агдама», и Генка засобирался уходить.
— Пойду я, Михаил, — сказал он старосте. — Забалдел я совсем. Спать хочу.
— Иди, — поддержал Мишка желание своего товарища по партии. — Я тоже сейчас отрублюсь.
Уже в дверях Генка вдруг остановился и спросил Ваську:
— Слышь, молодой, а где эта Тонька проживает? В какой комнате?
— В триста тринадцатой, — легко произнес Васька.
***
Вот так Генка и оказался 23 февраля в комнате 313. А что было потом, помнил он смутно. Сначала, кажется, хотел склонить Тоньку к интимной связи при помощи ласк — объятий и поцелуев, но после отчаянного девичьего отпора сменил тактику. Сказал, что он честный человек, без пяти минут коммунист. А значит, слов на ветер не бросает и женится на Тоньке сразу же после весенней сессии. Кажется, было так.
***
Генка понимал, что от Тоньки ему не отвертеться. Она действительно пойдет в партком. А в парткоме цацкаться с Генкой не станут. Скажут: или женись, или не видать тебе членства в партии, с вытекающими последствиями. Могут и из университета выпереть. Не посмотрят даже на то, что до выпуска остался всего один курс и что Генка командир ОКОД. Короче, перспектива мрачная.
Конечно, проблему можно решить полюбовно — взять и расписаться с Тонькой. Но при этой мысли в Генке начинала протестовать мужская гордость. Она ему ехидно трындела: «Давай, давай. Женись, придурок. Все, кто до тебя с ней спал, не женились, а ты давай женись».
— Гад этот Васька! — проговорил Генка вслух, вспомнив, кто первый назвал ему имя и фамилию Тоньки. Выразив негодование, Гена решительно направился на седьмой этаж общежития, в комнату старосты Мишки Иванова. Мишка Генке совсем не был нужен. Нужен был его сосед — первокурсник Васька.
Мишки в комнате не было. На кровати лежал Вася Жаворонков и что-то читал, кажется, учебник по истории партии. Увидев Генку, Васька приподнялся с кровати и сел.
Генка обратился к Ваське не совсем корректно, а скорее — наоборот:
— Давай, чмо, колись. Кто про Тоньку слух пустил, что она нечестная?
Васька сразу понял, что по шее в данный момент можно схлопотать на раз-два, и поэтому заговорил сразу:
— Я не знаю, кто пустил слух. Но лично я слышал от Паши Пашинина. Он мне об этом говорил.
— Кто он такой этот Паша? — спросил Генка, не меняя тона.
— Пашка? Он однокурсник мой, — лепетал Василий. — Он на пятом этаже живет.
— На пятом? — переспросил Генка и добавил. — Тогда пошли. Посмотрим, что за Паша Пашинин.
Пока спускались с седьмого этажа на пятый, хитрый Васька выдал ценную информацию:
— Пашка сам хотел с Тонькой дружить, но она с ним не захотела.
— Намёк понял, — отреагировал на реплику Генка. — Теперь ясно, почему этот Паша Антонину грязью поливает.
— Он, наверное, мстит ей, — высказал предположение Васька.
— Вот именно, мстит, гад! Непорочную девушку из-за того, что она отвергла его ухаживания, он оговорить пытается, — красиво заговорил Генка. — Но мы ему этого делать не позволим.
***
Пашинин был не дурак, хоть и подлец. Он сразу смекнул, что нужно каяться. И он покаялся:
— Да, откуда я знал, что вы будете с Антониной дружить? — обратился тщедушный Пашинин к Генке на «Вы». — Меня, конечно, оскорбило её поведение — она не захотела со мной дружить. Но я никому, кроме Василия, и не говорил про неё плохое. Я могу извиниться перед ней…
— Перед ней не надо, — остановил Генка искренний порыв подлеца-Пашинина. — Мне пообещай, что больше ни одного плохого слова про Тоню не скажешь.
— Обещаю, — прошипел Пашинин, опустив голову.
***
Настроение у Генки налаживалось. После разговора с первокурсниками он решил жениться. Генка рассуждал трезво.
Внешне Тонька привлекательная. Теперь похоже, к тому же честная. Предложу ей расписаться, и жаловаться в партком она не пойдет.
Тонька учится на первом курсе. Значит, есть еще один шанс после окончания университета остаться в городе — получить свободный диплом. Семью с малолетним ребенком разлучать не будут.
***
Ждать назначенного Антониной срока Генка не стал. Он пришел к невесте сразу, как только решил вопрос с её честностью. Тонька была в комнате одна.
— Что так рано? Или три дня уже прошли, а я не заметила, — встретила она Генку плоской шуточкой.
— Нечего ждать, когда эти дни пройдут, — ответил Гена.
— Неужели что-то решил? — сыграла Тоня удивление.
— Решил, — подтвердил Гена самым серьёзным тоном.
— И что же? — замерла Антонина в ожидании.
— Расписываться будем. Завтра в ЗАГС пойдем заявление подавать, если ты не против, — сообщил Генка.
— Я согласная, — заторопилась с ответом Тоня. — Ну, а потом что?
— Что «что»? — не понял Генка.
— Жить потом как будем? — уточнила Антонина свой вопрос. — Врозь или вместе?
— Зачем врозь? Вместе будем, как положено нормальной семье, — изложил Генка свое представление о будущей семейной жизни. — В деканат пойду просить комнату. Пусть двухместную нам дают — ребёнок же родится.
Неизвестно, что было в душе Антонины, но внешне она просто сияла. Решение Генки, по-видимому, ей очень понравилось…
***
Как и положено, расписали Генку с Тоней через два месяца после подачи заявления. Декан пошел навстречу молодой семье кандидата в КПСС и распорядился, чтобы Филипповым выделили в общаге двухместную комнату. Тоня с Геной стали жить семейно, как и обещал когда-то Генка, делая Антонине предложение.
А ещё через четыре месяца в семье молодого коммуниста появился малыш. Тоня родила пацана, как и хотел Генка.
***
Геннадий встречал жену и сына в фойе родильного дома. Он волновался. Вытирал носовым платком пот с веснушчатого лица, приглаживал белобрысые вихры на голове. Поправлял зеленые листочки в букете красных роз и молча улыбался, представляя первую встречу с маленьким сынишкой.
Тоня вышла, смущенно улыбаясь. Рядом медсестра несла на руках маленький свёрточек, перевязанный синей лентой. Генка вручил жене букет роз и неуклюже поцеловал её. Потом в обмен на мальчика, спрятанного в белоснежное одеяльце, протянул медицинской сестре коробку шоколадных конфет. Медичка взяла конфеты и почему-то недоуменно и долго смотрела на молодого отца. На этом церемония встречи дитя и матери с заботливым папашей закончилась.
Вышли из роддома и направились к такси, ожидавшем счастливых родителей в нескольких шагах от медучреждения.
По дороге к машине Гена не удержался и откинул покрывальце с лица младенца. Отцу не терпелось увидеть сына.
Узкоглазый малыш смотрел на Гену неосмысленными мутно-карими глазами. Личико дитяти было недовольно, что его покой потревожили ярким дневным светом.
У Генки перехватило дух… Первое, что он подумал, взглянув на наследника: «Пацана подменили».
Гена мысленно засуетился и вдруг встал как вкопанный.
— Ты что, Ген? — спросила Тонька, тоже остановившись.
— Ты своего взяла? — ответил Геннадий вопросом на вопрос, указывая кивком головы на то, что держал в руках.
Тонька молниеносно кинулась к младенцу, приподняла уголок пелёночки, закрывавшей его личико, посмотрела и выдохнула:
— Фу-у-у… Ген, ты меня заикой сделаешь. Конечно, своего…
— А чё он монгол? — спросил Гена.
— А потому что он вылитый прадедушка, — невозмутимо ответила Тоня.
— Какой, нафиг, прадедушка?!
Это был последний вопрос, который Гена задал своей жене Тоньке…
Тоня вдогонку лишь успела крикнуть:
— Прадедушка Барлас!
***
В ноябре 91-го года деятельности КПСС на территории новой России была прекращена официально. Но это известие Гену уже не волновало. Бросив жену и университет на последнем курсе, он стал бизнесменом. Гену с головой захватил челночный бизнес, клетчатая сумка стала орудием труда недоучившегося историка и кандидата в КПСС.
***
С тех пор прошло тридцать лет. Геннадий Сергеевич Филиппов менял стариков своего логистического предприятия на «молодую кровь». Собеседование с кандидатами в шоферы-дальнобойщики проводил сам.
В кабинет вошел новый соискатель. Высокий, узкоглазый, но почему-то блондинистый и в веснушках.
— Как зовут? — не церемонясь, спросил Геннадий вошедшего.
— Барлас, — ответил кандидат.
— Полное Ф.И.О., — недовольно попросил Гена.
— Филиппов Барлас Геннадьевич, 1990 года рождения, — поправился соискатель.
Геннадий Сергеевич молчал. В памяти всплыли слова Антонины: «Прадедушка Барлас».
— А маму Тоней зовут? — наконец спросил Геннадий стоявшего перед ним парня.
— Звали, — поправил соискатель. — Она умерла в прошлом году.
— Я не знал, извини. Присаживайся, поговорить надо, — тяжело выдохнул Геннадий Сергеевич. — Есть о чём поговорить…
***
ДНК-экспертиза подтвердила: Барлас — сын Геннадия. Антонина не обманула. Внук перенял монгольские черты лица своего прадеда, хотя сама Тоня совершенно не имела с дедушкой какого-либо монгольского сходства. Так бывает, объяснили Геннадию Петровичу врачи-генетики.
— Хорошо, — согласился Гена, — я верю.
***
Наконец Геннадий Сергеевич Филиппов обрел семью. Барлас стал помощником отца в бизнесе, но не любимцем. Истосковавшееся по любви сердце Геннадия покорила внучка Тонечка. Он полюбил её с первого взгляда без памяти. Он смотрел на неё, а слёзы умиления текли по его впалым щекам.
— Почему ты плачешь, дедушка? — спросила трехлетняя Тонечка.
— Так бывает, — ответил Гена, — так бывает, моя принцесса. Наверное, время возвращает мне недоплаканные слёзы радости.
—
Автор рассказа: Александр К.
Загрузка...
