Саша хотел котенка. Если бы его спросили, зачем это ему нужно, он бы не смог ответить сразу.
А началось всё с Киплинга. Когда он в третий раз посмотрел «Книгу джунглей» (он бы посмотрел и в четвертый, но родственники закончились), то решил завести черную пантеру или леопарда: так не хотелось расставаться с героями фильма. Саша подолгу задерживался у клеток передвижных зверинцев, где лениво прохаживались большие кошки, в цирке его интересовали больше всего представления с хищниками, он искал иллюстрации зверей в толстых книжках, таскал родителей за покупками фарфоровых статуэток животных. Получилась небольшая коллекция. Пополнять её он стал сам при помощи пластилина. Пластилиновые звери все больше походили на настоящих, но они замирали в позе, которую им придавала Сашина рука. Ожить они не могли.
А за живой пантерой надо ехать в Индию. Он поговорил с отцом. Оставалось только написать Хрущеву, чтобы получить разрешение — так сказал отец! Про Хрущева Саша знал, что он Никита Сергеевич, что только он может разрешить поездку и что он — борец за мир. Так называлась статья в букваре на последней странице: «Никита Сергеевич Хрущев — борец за мир». Лысый, симпатичный дяденька на фоне голубого неба и белых голубей — такая была там картинка.
С письмом не успели: борец за мир перестал быть главным. Кому писать —стало непонятно, да и из разговоров с родителями выходило, что двухкомнатная квартира хороша только для пластилиновых хищников.
Не доставляли хлопот и обитатели импровизированного аквариума, до случая с пучеглазым земноводным, атаковавшим маму внезапным прыжком при проверке Сашиного домашнего задания. Земноводное отправилось в своё привычное место обитания в поллитровом плацкарте. Жуки-плавунцы и большой, черный, гладкий жук-водолюб, жившие в трёхлитровой банке, были отправлены к себе домой другим скоростным видом транспорта: их смыли в унитаз. А всё из-за казавшегося безобидным водяного клопика, вернее, из-за его мерзкого жала, стилетом проткнувшего детскую кожу. Возможно, он даже впрыснул под кожу какой-нибудь яд, потому что, даже ужаленный осой, Саша не кричал, а только морщился. А тут заорал очень громко!
Отец не стал разбираться и вылил содержимое в туалет. Распухший палец дня два напоминал о непредсказуемости дикой природы.
Сашу пожалела мама и рассказала историю: знакомая купила котенка, у которого вдруг появились кисточки на ушах, и он стал смахивать на рысь. Прикольно! Не надо ехать ни в какую Индию, а просто сесть на трамвай до птичьего рынка, пять остановок.
***
Рынок, расположенный на островке, ограниченном неправильным кругом кольцевого движения, встретил Сашину маму и самого Сашу весёлым щебетанием, повизгиванием, гавканьем, попискиванием и даже похрюкиванием. Был у рынка и своеобразный аромат, но свежий утренний ветерок уносил его в сторону от чувствительных ноздрей некоторых покупателей. Продавцов запах не смущал никоим образом.
Своим детским взглядом Саша различал две половины, на которые делился островок животной и птичьей жизни среди городского пейзажа: нужную сельскую и городскую, не то чтобы ненужную, но не обязательную. Перепутать эти половины нельзя. Клетка с попугайчиком в квартире дело обычное. Но представить этого попугая в деревенском доме тети, где он проводил лето, Саша просто не мог. Где бы ни висела в его представлении клетка — в углу, где киот, над печью или в курятнике, над жердочками рядом с драчливым петухом, везде выходило смешно. Для чего живность в деревне, было ясно, можно не объяснять, а вот для чего она в городе, пока было непонятно. Вот на эту непонятную половину рынка и пошли они с мамой, мимо гавкающих и тявкающих, мимо щебечущих и чирикающих; немного осталось до пищащих и мяукающих. Мышки и морские свинки, мимо которых надо было быстренько пройти, звуков никаких не издавали.
Зато взвизгнула тётенька с крысками:
— Держи его!
А к Сашиным ногам покатился золотистый шарик — хомяк! Он выскочил из коробки с другими хомячатами и затормозил у Сашиной сандалии. Черные бусинки на симпатичной мордочке доверчиво смотрели на мальчика.
— Бери в ручку, не бойся. К тебе побежал, — тетка была опытным продавцом. — Так и быть, полтинник скину!
Саша взял хомячка и замялся: он хотел котенка, а тут — хомяк!
Мама выдерживала вполне понятную паузу. Всего три рубля хомяк, ещё маленький. Котенок стоил гораздо дороже! Тельце в ладошке зашевелилось, носик смешно дернулся вместе с волосками, глаза-бусинки внимательно уставились на Сашу: «Пятьдесят копеек скидка! Решайся!» Но именно столько не хватало до покупки красного полосатого фарфорового тигра, на которого почти год делались накопления — задумаешься тут.
К торгующимся подошёл мальчик постарше, остановился у клетки с белой крысой, постоял и вдруг ущипнул её за свесившийся кончик хвоста. Крыса пискнула, мальчик засмеялся.
— А это кто? — он ткнул пальцем в корзину с хомячками.
— Хомячки, золотистые хомячки, их быстро разбирают, — уверенно врала тетка, кивая на Сашу. — Ну что?
Саша поспешно дёрнул мать за рукав: «Давай!» — он испугался, представив тугой, золотистый комочек в руках этого мальчишки: ведь тёте было всё равно, кому продать хомяка.
***
Так в квартире, среди пластилиновых персонажей фауны, появился живой, нареченный Хомкой. Хомка забавно умывался, тер себя за ушами, чинно сидел на задних лапах, разгрызая очередное семечко. Оставшиеся набивал в защечные мешки, растягивающиеся до бесконечности, и делал запасы в обрывках газет на дне своего жилища. Из газет хомяк предпочитал «Правду», ел всё, а меры в запасах не знал никакой.
Вырос он моментально, и в ладошке уже помещалось только плотное пузечко. Мордочка с глазками-смородинками торчала наружу и приветливо смотрела на Сашу: «Всё в порядке?»
С пластилиновой фигуркой Саша мог сделать что угодно: заставить её сидеть, лежать, стоять. С Хомкой было по-другому.
Как-то родственники прислали посылку — отличный фанерный ящик с дырками. Хомяк, живший до этого в какой-то стеклянной посудине с широким горлом, отпраздновал новоселье на всю хомячью натуру: ночью Саша проснулся от звуков, напоминающих скрежет грубого напильника по стеклу — хомяк грыз фанерную стенку, грыз с каким-то остервенением и… с явным удовольствием. Саша включил свет, снял крышку.
«Не спится? Не мешай», — хомяк хотел продолжить, но был водворен опять в стеклянную банку. Через ещё одну беспокойную ночь Саша снял крышку с фанерного ящика и стал ждать. Звуки погрызки прекратились, Хомка оценил обстановку и выскочил, перемахнув через стенку ящика –свобода!!!
Помотавшись по периметру комнаты, хомяк сел на задние лапки перед оставленной на полу газетой, отгрыз несколько кусочков передовицы, сунул в защечный мешок, подбежал к своему ящику, поднапрягся, прыгнул, зацепился передними лапками и вернулся в свой домик.
«А вы боялись», — Хомка вытряс из своих мешков бумагу, помотался по ящику, помочился в угол и закопался, свернувшись клубком в другом уголке, служившим спальным местом. Грызня теперь стала периодической, вроде хомячьей физзарядки или чистки зубов, и никого уже не доставала. Хомяк иногда стал жить с открытой крышкой. Дверь в комнату, конечно, плотно закрывалась.
Как-то, вернувшись из школы, Саша, привычно разбудив своего питомца, вытащил его из газетных обрывков и посадил на плоскость табуретки. Хомяк зевнул: «Зачем в такую рань?» Получил ароматное семечко. Второе семечко, такое же ароматное, лежало на другом табурете, между табуретками была щель. Хомяк дотянулся до семечка, сунул в свой мешок, пробежался по сиденью: «Надо же домой».
Но запах поджаренных семечек опять долетел до подвижного носа зверька. На том же месте опять лежало не менее аппетитное семечко. Только расстояние увеличилось, и хомяк… сделал, что называется «маленький прыг». Кто-то захлопал в ладоши.
***
К своему девятому дню рождения Саша готовился не как обычно, ведь кроме Юрки, Славика и Игоря, была приглашена Ира, девочка из соседнего подъезда. Пригласил её, конечно, не он, а мама. Пригласила в шутку, встретившись на прогулке в парке.
Два фокуса, про которые Саша прочёл в журнале «Наука и жизнь», прошли на ура. Ему удалось незаметно накрыть стаканчик, до краев наполненный водой, кружком из прозрачной пленки и невзначай опрокинуть над коленками одного из друзей. Тот вскочил, как ужаленный. Но вода не пролилась! Риск был, но — получилось! Так же он эффектно смял жёсткий карандаш, незаметно заменив его на полую палочку из папье-маше.
В финале, как и в настоящем цирковом представлении, выступал дрессированный хомяк. Саша принес две табуретки, разные по высоте. Артист уже был разбужен, ведь до вечера, когда он просыпался сам, было ещё далеко, посажен на табурет, который был повыше, и оставлен там для привыкания к обстановке. По задумке, он после разминочного перескакивания с табурета на табурет, должен был сделать что-то необычное. Хомка умылся, потешно теребя себя за ушами, пробежался по периметру, перескочил на другой табурет, где подобрал незаметно подложенную крошку семечка: «Я готов — двигай табуретку!»
Но тут случилось непредвиденное — Юрка бросил на табурет кусок недоеденного бутерброда. Реакция артиста была мгновенной — бутерброд отправился в защечный мешок, растянувшийся до хвоста. Изо рта торчал не поместившийся кусок докторской. Шустрый зверёк превратился в несимметрично раздутого увальня — народ смеялся. Громче всех смеялась приглашенная девочка. Похоже, Юрка не доел бутерброд нарочно.
Дрессировщик взял артиста в руку. «Что не так?» — вопрошали бусинки. «Сам знаешь!» — подумал Саша, но вслух громко сказал:
— А теперь любимец публики! — и опустил хомяка на пол. Хомячий инстинкт погнал нагруженного зверька к дому. Хомка запрыгнул в ящик только с Сашиной помощью, вытряс из мешка содержимое и вновь был посажен на табурет.
— Соображает, — это уже Славик. Но алгоритм нарушился: Хомка бестолково топтался на месте. Ира зевнула.
«Ну давай, Хомочка!»— хотелось кричать Саше, но кричать было нельзя. Тогда он сунул под нос хомяку семечко и положил его на другой табурет. Секрет состоял в том, что это было тыквенное семечко. В глазах-бусинках что-то изменилось, хомяк подошёл к краю, Саша едва успел раздвинуть табуретки.
Это был не прыжок, это был полёт. Хомка летел, прижав уши, через пропасть метровой глубины и рекордной ширины. Мордочка вытянулась вперёд, усы смотрели назад, встречный поток воздуха трепал защечные мешки. Заветный край рядом. Хомка приземлился на передние лапки, подработал задними: дело сделано и сделано неплохо!
Мамина сантиметровая лента хладнокровным наблюдателем зафиксировала длину прыжка, равную 15 сантиметрам. За такую отметку хомяк улетел впервые.
Саша заметил одну важную деталь: семечко осталось лежать на табурете, хомяк не тронул его. То есть он прыгнул не из-за вознаграждения, а из-за того, что кто-то очень хотел, чтобы он прыгнул, и этот кто-то — он, Саша. А это значит, что плотный комочек в его руке с черными, внимательными бусинками на мордочке если не думающее, то чувствующее существо.
— Наелся, — Сашин друг сделал другой вывод о Сашином открытии. Спорить не стали — друзья всё-таки. Хомяка потискали, но недолго: Саша поспешил отнести его в ящик — боялся, что тот лопнет от угощений. Кто-то тронул его за плечо:
— За мной пришли, — это была Ира.
«Иди, проводи», — прошуршал газетными клочками Хомка. Саша засуетился, кинулся к своим пластилиновым фигуркам: пантера, лежащая на стволе, пожалуй, ему удалась. Он сунул её Ире.
— Пластилиновая, растает, — сказала она, но оставила у себя.
Саша, прихватив подарки — коробки с пластилином, набор карандашей, зашёл в маленькую комнату. Домик-ящик был пуст, хотя и накрыт крышкой! Стало тревожно: ведь только что в квартире было слишком людно. Хомка появился неожиданно, из-под шкафа на низких ножках, выбежал своей характерной трусцой. Увы, на задней лапке обнаружилась ранка.
Через некоторое время ранка зажила, образовалось уплотнение. Лапка теперь волочилась за Хомкой, он уже не прыгал так ловко, но в остальном был тем же симпатичным зверьком. Казалось, неприятность позади, но однажды правая черная бусинка помутнела, хомячий взор затуманился. Саша ждал, может, ему показалось, внимательно вглядываясь в хомкины глаза. «Нет, старина, это не лечится, мы живём всего три года».
И однажды подвижный Хомка замер, подобно пластилиновой фигурке, и больше не двигался. Юрка принес небольшую лопатку, Игорь коробку, Славик пришёл просто так. Место запомнили. Разошлись. До прихода родителей часа два, кроме Саши в квартире никого.
«А там, где сейчас Хомка, нет никого и ничего! Ни солнца, ни неба, ни звёзд, нет мамы, папы, нет рассудительного Славика, начитанного Игоря, бесшабашного Юрки, и не будет никогда…» Захотелось прижаться к кому-нибудь, хорошо бы к маме, но он уже считал себя взрослым мальчиком. Все эти крыски, мышки, даже кусачий водяной клоп, все они нужны друг другу. Слово «мир», за который боролся тот дяденька из букваря, уже не казалось таким простым и коротким.
Саша подошёл к пустому фанерному ящику, хотел уже отнести его на свалку, но не стал. Вычистил, выскреб. Подумал, что можно было сделать для удобства, и что он хотел сделать для Хомы, достал отцовские инструменты. Впереди неделя каникул. Слезы высохли. Если бы его спросили, зачем он ремонтирует Хомкин домик, он, Саша, знал, что ответит. Отремонтированному домику найдется применение: там будет храниться «завтрашний день», то есть симпатичный ненужный хлам, выкинувши который сегодня, вдруг обнаруживаешь его нужность завтра, то есть когда «завтра» становится «сегодня». Но случается это только тогда, когда хлам уже выкинут. А если в ящике хранится то, что потребуется завтра…
Ящик дождется нового жителя лет так через двадцать, но поселит его уже другая детская рука.
—
Александр Ярлыков
Канал Фантазии на тему
Загрузка...
