Задиристый, ершистый, мелкий Димка Корольков был полной противоположностью высоченному, клешнятому, спокойному Мишке Котлову. Непонятно, как свела судьба этих совершенно разных парней. Хотя чему там удивляться: на пересыльном пункте они оказались рядом совершенно случайно и даже не смотрели друг на друга, пока лощеный офицер-«покупатель» не сгреб их обоих, словно борзых щенков из корзины, и не увел за собой.
Служба в армии, а точнее, в части, дислоцировавшейся на территории Германской Демократической Республики, у Королькова и Котлова началась с карантина: рота находилась в глухой изоляции от всех остальных. Но строить начали сразу: сержант Приходько следил за ними не хуже родной мамки.
Корольков, оплакав свою свободу и оставленную в родном городе любовь, как-то сразу влился в учебный процесс. А Котлову было нелегко отвыкать от маманиных драников и заботы многочисленной родни, проживавшей где-то под Минском. Именно они, эти дядьки и тетки, провожая в армию любимого «деточку», строго-настрого наказали дорогому Мишатке:
— Ты, сыночек, смотри там в оба. Что ценное — держи, родненький, при себе, чтобы не уворовали, не дай бог.
Мишатка, крепко уверовав в слова родни, так и поступил.
На зарядке все ребята, раздетые по пояс, бегали кросс в одних галифе. Штаны, невероятно удобные для армейской службы, были широки в бедрах и узки в икрах, чтобы легко и свободно можно было прыгнуть в кирзачи. Корольков, взглянув на Мишу, так удивился, что выскочил за разметку плаца: Котлов выглядел, как шамаханская царица, в своих подозрительно раздутых шароварах, гремящих при каждом его прыжке.
Оказывается, Миша, следуя заветам родни, все, что должно по уставу находиться в тумбочке, методично запихал себе в карманы. Приходько, заметив вопиющее безобразие, заставил Котлова при всей роте опростать воистину бездонные штаны. На плацу росла гора богатств: мыло в мыльнице, зубная щетка в футляре (она-то и гремела предательски), зубная паста, бритва, два куска хлеба и пара шерстяных вязаных носков.
— Рядовой Котлов, потрудитесь объяснить, что это такое? — гремел Приходько.
— Та мама дала… — мычал Мишка.
Весь взвод был построен в шеренгу. Торжественно, чеканя шаг, рота отправилась на похороны всего Мишкиного имущества. Мамины носки полетели в мусорные баки. Мишка едва сдерживал рыдания.
За «маму» он и получил свой первый наряд вне очереди. Правда, наказание не возымело на практичную крестьянскую натуру Котлова вообще никакого воспитательного действия.
Сержант Приходько при очередном осмотре солдатских тумбочек поднял на уши роту и построил ее в таком ракурсе, чтобы всем было видно, что находилось на хранении у Мишки. Среди мыльных-рыльных принадлежностей, положенных по уставу каждому бойцу СА, занимала важное место пузатая трехлитровая банка с вареньем.
— Рядовой Котлов, трата-та-тра-та-та, что это? — рычал сержант.
— Ды… куды ж я ее подену, — оправдывался Мишка, — мама же…
Приходько был в ярости: как этот бугай протащил через все кордоны злосчастную банку, когда любые посылки за границу были запрещены?
В общем, за «маму» Котлов получал наряды стабильно, на протяжении шести месяцев. А потом начал получать за другие свои дела. И не только наряды.
В казарме Димка и Мишка расположились на противоположных койках. Оба — наверху, как молодые. Дедушки отдыхали на нижних ярусах. У каждого бойца в хозяйстве было по два вафельных полотенца: одно для лица, а другое — для ног. Димка уже лежал на своем шконаре, когда Котлов еще долго возился в умывалке. Прошлепав голыми ногами по полу казармы, Мишка, воровато оглянувшись и убедившись, что его никто не видит, схватил полотенчико старослужащего Бафани, отдыхавшего сверху, и вытер ноги. Цельная натура заставляла Котлова беречь свои вещи. Подвела Мишу невнимательность: Бафаня увидел, как Котлов ухаживает за своими лапищами, пользуя вещь, предназначенную для дедушкиного лица.
— Мишаня, пойдем со мной в красный уголок, — ласково поманил пальцем Бафаня.
Оторопевший Мишка попер следом за ласковым дедом. Вернулся утром. Димка подскочил к угрюмому Котлову:
— Ну? Что было?
— Проводили беседу аб личной гигиене у Советской Армии, — чуть не плача, ответил Мишка.
— Ну ты дурак, соображалка должна быть какая-никакая, — протянул Корольков.
— Якая ужо там соображалка, — махнул рукой расстроенный Мишка.
Уж сколько раз Димка говорил Мишке, что нужно уметь за себя постоять — где там — Котлов хоть и родился на свет с пудовыми кулачинами, но размахивать ими не желал — сказывалась миролюбивая порода. Димка махнул рукой на друга. Зря.
В ленинской комнате появилось чудо-юдо — видеомагнитофон. Солдатики одурели от счастья — в родной стране видеосалоны открывались, но не везде. Димка, насмотревшись кино про Рэмбо, влетел в казарму.
— Мишка, вставай! Буду тебе уроки давать!
Котлов вставать не хотел — когда еще удастся урвать часок хорошего сна.
Димка не отставал. Как же, Рэмбо, все эти кувырки и выпады — крутяк!
— Димка, отчапися. Я ж цябе расшибу!
Корольков все никак не унимался: до того домахал ногами, что угодил пяткой прямо Мишке по носу. И Мишка первый раз в жизни озверел. Он вскочил со своей койки и погнался за «Рэмбо». Казарма — это вам не джунгли, здесь не спрячешься среди лиан, не погрузишься в болото от врага. Корольков улепетывал от противника, прыгая по панцирным сеткам второго яруса кроватей, как гимнаст. У него, мелкого и легкого, словно блоха, это здорово получалось. Но произошла «авария». Особенно высоко прыгнув, Димка ударился головой о плафон. Искры, осколки, порезы — несерьезные, конечно. Но со стороны «Рэмбо» выглядел как в боевике — весь в крови. Корольков упал на пол и зажмурил глаза.
Котлов страшно перепугался, схватил «умирающего» на руки и помчался в санчасть:
— Дзимачка, трымайся! — кричал Мишка на родном языке. — Узе будзе добра!
Корольков глаза не открывал — он же помирал на руках друга. Но ему, поганцу, было страшно интересно увидеть горькие слезы на Мишкиных глазах. Приоткрыл свои хитрованские очи и… был обнаружен. Котлов три дня с ним не разговаривал, а в части появился новый анекдот «о ранетом Рэмбо и его верном трымайсе».
В конце ноября дивизию отправили на Украину — пала Берлинская стена. На солдатиков посыпались письма и посылки от родных, словно из рога изобилия. Мишка отправился на почту за гостинцами от родных, прихватив с собой разнесчастного Димку (тому пришла весть, что невеста не дождалась и вышла замуж за другого)
— Не трэба, Димка. У мяне сястра — добрая дэвка. Женю тябэ на ей! — успокаивал Котлов друга. Друг уныло шмыгал носом и ничего не говорил. Но Мишка принял его молчание как согласие.
В посылке от мамы ребята обнаружили копченого гуся. Вот это да! Решено было отпраздновать такое событие походом в кино. Посмотреть новый фильм, согреться и поесть. Мишка и тут начудил: в темноте зала нечаянно выронил коробку, а жирный гусь ускользнул от хозяина куда-то под сиденье. Начались судорожные поиски потерявшегося хавчика: Котлов ползал на брюхе и шарил вокруг руками. Тут и там послышались возмущенные и испуганные визги потревоженных девиц. Разразился страшный скандал: парубки украинских девчат не верили в легенду о пропавшем гусе. Включили свет.
— Тикаем, — прошипел Корольков, схватив Мишку за руку.
— А гусь как же?
— Бросай своего гуся, идиот, сейчас нам морды начистят! — скороговоркой проговорил Димка.
Выбежали из кинотеатра, как из бани, взъерошенные, злые — сегодня оба солдатика переживали вселенское горе — правда, каждый — свое.
На Украине Димка очумел от огромного количества красивых девушек: все они были как на подбор — статные, грудастые — Корольков был к таким неравнодушен. Невесту свою он простил и отпустил — куда ей до местных. Сколько раз он сбегал в самоволку, сосчитать было трудно. Один раз Королькова чуть было не женили бойкие родители одной из дев. Хорошо, что Котлов, неизменно следовавший за Димкой, отбил друга от оков Гименея. Делал он это из своих шкурных интересов: сестре уже было написано письмо о приезде после дембеля бравого жениха.
Димка еще ни сном, ни духом, а под Минском невеста приданое собирала. Мишка ничего не говорил, терпел до самого приказа — нечего пугать Королькова, а то еще сбежит.
Отслужив честно положенный cрок, Корольков, собрав свой чемоданчик, думал отправляться на Родину, но Мишка лаской и уговорами заманил друга в свое родное село. Три дня Корольков гудел на всеобщем празднике. За огромным длинным столом Димку усадили рядом с красавицей-девицей, сестрой Мишки — Галиной. Галя была — мечта всей Корольковской жизни: высокая, пышная, с бровями вразлет и нежным румянцем на смуглых щеках.
Через неделю привольной жизни в гостях Корольков понял, что попал — родители девицы уже называли его сыночком, а Мишка — зятьком. Капкан захлопнулся.
Пришлось подавать заявление, отбивать матери телеграмму, да и готовиться к свадьбе. Мишка, довольный, потирал свои ручищи, а родители плакали от умиления.
Димкиной маме, кстати, Галя очень понравилась. После свадьбы Димка привез ее к себе в Ленинградскую область. Галка перепахала весь материнский огород, развела на участке прорву живности, что очень здорово помогло всей семье пережить лихие девяностые.
Галина и Дмитрий счастливо прожили тридцать лет, родили троих сыновей и воспитывают пятерых внучат. Родственники из Минска приезжают к ним каждый год. Михаил Иванович каждый раз ругает белые ночи, мешающие ему почивать в гостях у зятя, но все равно, с завидным упорством собирается к Корольковым каждый июнь. Он искренне считает, что без его чуткого руководства пропал бы Димка и никогда не узнал бы про настоящее счастье.
—
Анна Лебедева
Канал Фантазии на тему
Загрузка...
