В холодный зимний вечер по заснеженному шоссе, изрезанному чёрными линиями колес, к маленькому кафе с цветными окошками, где уютно мерцал свет, подъехал автомобиль. Первым из него вылез шофёр – здоровый мужик с широким лицом и курчавой седой бородой. Он был одет в огромную куртку с капюшоном на искусственном меху и большие ботинки на толстой подошве. Он открыл дверцу, и из салона вышел человек лет 40 в дорогом пальто, модных сапогах и с новым кейсом в тонких руках, спрятанных в чёрные перчатки. Он широкими шагами направился к кафе, на ходу отряхивая густые снежинки, которые оседали на его прямой, как штык, спине, ровных плечах и красивой обнажённой голове.
– Вход сбоку, Антон Николаевич, – крикнул ему вслед шофёр.
Мужчина торопливо повернулся, обогнул крыльцо и через боковую дверь зашёл внутрь. В маленьком зале было необычайно тепло, чисто и по-домашнему уютно. За угловым столиком сидела женщина с ребёнком; у окна примостился старик; все они молчали, как будто сосредоточенно слушали тишину, нарушаемую мерным тиканьем настенных часов. На витрине красовалась и соблазнительно пахла выпечка – свежие булочки, ароматные блинчики, румяные пирожки, сладкие рогалики, сахарные язычки… Рядом дымился начищенный до блеска серебряный чайник, а откуда-то из угла сладко пахло ванилью, шоколадом, сливками и молоком. Антон Николаевич опустился на первый попавшийся стул. Он замёрз и хотел раздражённо кликнуть продавщицу, но у него почему-то не повернулся язык прервать общее, почти торжественное молчание посетителей.
Но едва он сел, как из внутреннего помещения, где находилась маленькая кухня, быстро, легко, словно воздушная птица, вышла молодая женщина в белоснежном фартуке и в узорчатой шапочке, из-под которой выбивались густые русые кудри, красиво обрамлявшие её чистый, гладкий лоб. Она прямо обратилась к новому посетителю:
– Добрый вечер. Заказывайте, пожалуйста.
Но так как Антон Николаевич, казалось, не расслышал этих слов, торопливо прибавила:
– Выбирайте на витрине – что вам? Из напитков есть горячий чай, кофе и какао.
А он всё молчал, глядя на неё в упор.
– Как это странно, как невероятно… да этого просто не может быть!
Она чуть-чуть усмехнулась и поправила сбившиеся кудри.
– Что странно? Что не может быть?
Он ещё несколько мгновений, не отрываясь, смотрел на молодую женщину.
– Лиза?.. – заикаясь, пробормотал Антон Николаевич.
– Неужели я так изменилась? – отвечала она и, слегка прищурившись, скрестила на груди свои полные, белые руки.
– Да нет же, нет, – твердил он как будто вне себя. – Но прошло столько лет… Ты стала настоящей красавицей, ну а я… повзрослел… или подурнел?
– Ни то, ни другое, Антон Николаевич. Вы как будто и не изменились; по крайней мере, я вас сразу узнала. Да не так уж и много времени прошло – всего 6 лет.
– Почему ты говоришь мне «вы»? И называешь по имени-отчеству… Словно мы чужие!
– Да ведь так оно и есть, Антон Николаевич. Хотя я вас крепко любила, да и вы меня, наверное, ещё не позабыли.
Он изменился в лице, спохватился и, торопливо оглянувшись, с облегчением вздохнул: посетители ушли, и теперь они были одни.
***
– Я не забывал о тебе ни на один день!.. Помнишь, как мы были счастливы?
– Помню, – глухо ответила Лиза, садясь. – Но твои родители были против нашего брака, и ты их послушал… ради наследства, – прибавила она с недоброй улыбкой. – Итак, ты счастлив в своей новой квартире? Ага, я вижу во дворе шикарную тачку… И то, и другое стоило сделки с совестью, не так ли?
– Ах, умоляю тебя, перестань, замолчи, хоть пожалей меня, – прошептал он, мучительно покраснев. – Я не отказался от тебя и не хотел разрыва. Но ты даже не выслушала меня! Узнав, что мои родители против нашего брака, ты сбежала, словно собралась замуж не за меня, а за них!
Знай, что без тебя я ни минуты не был счастлив. Можешь презирать меня, но я скажу прямо – за эти 6 лет я никого не полюбил. Забота родителей не заменила мне твой любви. Мать меня обожает, но если б ты знала, как я устал от её любви! А отец… Каких только надежд он на меня не возлагал! Однако я разочаровал его на всю жизнь, теперь мы почти не общаемся. Впрочем, зачем я всё это рассказываю? У тебя своя жизнь, в которой мне больше нет места.
Краска сошла с его лица; он побледнел и отвернулся, но всё не уходил, хотя ничего не заказывал. Тут дверь открылась, и в кафе зашёл пожилой мужчина, а за ним на пороге возникла полная, большая женщина с ребёнком на руках. Антон Николаевич нахмурился и помрачнел, как туча. «Явились – не запылились», – подумал он, глядя на них почти с ненавистью. Лиза торопливо их обслужила, и они по очереди заняли свободные столики. Тут Антон Николаевич, боясь, что новые посетители снова прервут его разговор с Лизой, встал к прилавку.
– Почём у вас сахарная ватрушка с повидлом?
И низко наклонившись к ней, чуть слышно шепнул:
– Ты не смотри, пожалуйста, на машину; на самом деле я погибший, конченый человек. Я потерял всё… ты это понимаешь?
– 60 рублей, – громко отвечает Лиза и тихо прибавляет: – Знать ничего не хочу… Подлец, мерзавец, негодяй… Вам кофе или чай?
Последние слова она с трудом выговаривает в полный голос, в то время как её полнокровное лицо покрылось красными пятнами. Антон Николаевич вдруг вспыхнул, его глаза засверкали, и сердце так заколотилось, что он схватился за грудь и был вынужден опереться о спинку стула, чтобы не упасть.
– Чай, – бормочет он едва внятно. – Лиза, я всё объясню, дай мне второй… последний шанс. Ты не захотела меня выслушать тогда, дай же высказаться теперь.
Губы у него задрожали, на глазах выступили слёзы. Лиза вдруг побледнела и как будто испугалась, однако всё не сдавалась.
– Не дави на жалость! Я ушла, потому что не хотела, чтобы ты из-за меня лишился всего… А потом бы всю жизнь попрекал. Я ведь видела, как ты боялся потерять и квартиру, и машину, и деньги… Вот ваш чай. Вам с сахаром или без?
Антон Николаевич машинально взял стакан с горячим напитком и залпом его проглотил.
– Ватрушку с творогом и какао без молока, – внезапно прогремел рядом зычный бас.
Антон Николаевич осклабился и поспешно отвернулся от толстяка, который возник у него за спиной, как театральный фантом. Сидя к витрине спиной, он слышал, как Лиза шарит по полкам.
– Я же сказал – ватрушку с творогом, – мычит бас. – Да что с вами, девушка, вам плохо?
Антон Николаевич быстро обернулся и увидел, что Лиза, бледная, как сахарная пудра на булочке, торопливо подаёт толстяку требуемую порцию. Когда он отошёл, она бессильно опустилась на стул и вздохнула.
– Ты права, я получил хороший урок. Но у меня есть шанс отыграться, и я им воспользуюсь. Честное слово, ты будешь довольна! Ну а если нет… значит, на тебя трудно, вернее, невозможно угодить.
– Сумасшедший, – прошептала Лиза, через силу улыбаясь. – Хоть сделай вид, что выбираешь булочку… Ты плохо выглядишь – весь белый и нервный, словно псих. Уж не делаешь ли ты мне, чего доброго, предложение?
– Девушка, пожалуйста, рогалик с изюмом и стаканчик чая, – промурлыкал над самым его ухом жиденький тенорок.
Лиза порывисто встала и, даже не взглянув на маленького человечка, убежала во внутреннее помещение.
– Подождите, я не закончил, – пропищал он ей вслед и, обратившись к Антону Николаевичу, с недоумением прибавил: – Куда это она? До сих пор меня обслуживали прямо здесь, за прилавком; тут и чай подавали.
***
Антон Николаевич не слушал его. Вытянув шею и голову, он с жадностью ловил звуки из маленькой кухни. Через минуту до его напряжённого слуха донёсся легкий звук – как бы стук падающего тела. Недолго думая, забыв о приличиях и не обращая ни малейшего внимания на изумлённые возгласы посетителей, он довольно неуклюже перепрыгнул через прилавок и ринулся в кухню. Толстяк перестал жевать и уставился ему вслед; маленький человечек остался на месте с видом оскорблённого достоинства.
Антон Николаевич отсутствовал недолго. Он появился меньше чем через 5 минут, и на его лице застыло удивительное, можно сказать, – необыкновенное выражение. Глаза налились какой-то сияющей влагой, похожей то ли на слёзы, то ли на увлажняющие капли, щёки покрылись розоватым пушком, брови сошлись в одну линию, а губы, наоборот, раздвинулись в медленную улыбку, которая поставила бы в тупик чеширского кота. За ним вышла Лиза. Она на ходу вытирала платочком лоб и поправляла растрёпанные кудри.
Антон Николаевич ушёл по-английски: не простившись и не заплатив. Лиза не удостоила его ни одним словом, ни одним взглядом. А он торопливо выбежал на улицу и вскочил в машину с такой нервной, почти исступленной поспешностью, что шофёр взглянул на него с изумлением.
– Да здоровы ли вы, Антон Николаевич? На вас лица нет!
– Здоров, Митя, здоров, – отвечал из глубины салона Антон Николаевич. – Садись за руль да поезжай скорее. Мне душно, я задыхаюсь… мне нужен свежий воздух!
– Да я уж вижу, – заметил Митя. – Вы как будто спустились с небес на землю. Вы сияете, как… – и он замялся, затрудняясь с определением.
– Как дурак? – подхватил Антон Николаевич и вдруг залился тихим, беззвучным смехом.
Митя с опаской на него покосился: должно быть, ему на мгновенье показалось, что шеф сошёл с ума.
– Не то чтобы дурак, а так… – пробормотал он и, спохватившись, что позволил себе лишнее, впопыхах завёл мотор.
Однако Антон Николаевич не обиделся. Он откинулся на спинку кресла, забился в угол и зажмурился, как ребёнок в предвкушении сюрприза.
– Вы заметили, что продавщица глядела нам вслед в окно? – после продолжительного молчания снова заговорил Митя. – Она почти блондинка, идёт снег и темно – получилось прямо как в финале «Шербурских зонтиков».
«Неужели? – мелькнуло в его уме. – Но ведь я так счастлив, и наш конец совсем другой».
– Да, совсем другой, – вслух сказал он твёрдым, решительным голосом, между тем как автомобиль, рассекая ночную тьму, мчался по пустой дороге.
—
Автор: Людмила П.
Загрузка...
