Как парадоксальна бывает жизнь. Часто, устав от бытовых передряг, от обмана и несправедливости, от тоскливой безнадежности, которые обрушиваются внезапно, словно холодный ливень в ясную погоду, мы начинаем возводить каменную баррикаду вокруг своего сердца. И вот, вчерашний домик с соломенной крышей, где всегда были рады гостям, где было тепло и гостеприимно, сегодня, превращается в холодный мощный замок, со сложными фортификационными укреплениями. Мрачные часовые, одетые в тяжелые латные доспехи, стоят на страже. Их единственная задача ― никого не подпускать к сердцу. Да, как часто это бывает в жизни, обманутые и разочарованные в человеческих поступках и в событиях люди перестают кому-либо верить, замыкаются в себе, избегают откровенного общения даже с родными и близкими, накидывают на себя невидимую броню. Но парадокс: случайный попутчик, которого видишь первый и, возможно, последний раз в жизни, оказывается тем самым человеком, кому мы готовы выговориться так, как никогда раньше никому не выговаривались.
Так, собственно, и произошло, с двадцатипятилетним Виктором.
Если бы к нему, сонному, только что вставшему с постели в утренний понедельник, нагрянуло бы сверхъестественное чудовище, подкараулило бы его в шкафу, когда Виктор искал свою рубашку, схватило бы его за ногу холодной могильной рукой или же стало паясничать в отражении зеркала, когда Виктор чистил зубы, то наш двадцатипятилетний герой равнодушно бы ответил чудовищу, что гораздо страшнее ему понедельник во взрослой несправедливой жизни. А понедельник свалился на Виктора стремительно. Ему снился сон, где он с Ириной, своей любимой женой, гуляет по парку. На ней красивое ситцевое платье, подчеркивающее длинные ноги, она улыбается своей обворожительной улыбкой, глаза цвета изумрудного озера блестят от счастья, длинные русые волосы, тревожит летний ветерок. На Викторе почему-то фрак и галстук-бабочка. Он ей рассказывает истории, она смеется чисто и искренне, как и всегда. Влюбленные заходят в небольшой магазинчик, где Виктор хочет купить два мороженых: себе шоколадное и ванильное для Ирины.
Розовощекая продавщица говорит что-то совсем не связанное с мороженым, что-то предостерегающее, а когда Виктор поворачивает голову к Ирине ― ее нет. Смотрит вокруг себя ― в магазине ее нет. Лишь грязный ворон, как будто только что искупавшийся в луже, сидит за прилавком вместо продавщицы, с важным видом. Виктор спрашивает: а где же его любимая жена, но ворон лишь каркает, да хлопает крыльями, разбрызгивая внезапно появившуюся грязь. Виктору становится тяжело дышать, галстук-бабочка перекрывает дыхание, в глазах темнеет. Ворон подлетает и начинает клевать Виктора по темечку, сон начинает растворяться.
Реальность и понедельник вступили в свои права.
Виктора тут же посетило несколько мыслей. Первая и самая банальная ― что он проспал на работу. Вторая ― что у него безумно болит голова после вчерашней попойки. Третья ― что его рыжий кот топчется у него на груди, бесцеремонно поворачивая пушистый хвост к лицу, капризно мяукает, возмущенный отсутствующим завтраком. И, наконец, четвертая, самая тоскливая ― никакое на улице не лето, а зима, а его жена Ирина от него ушла четыре месяца назад. От последней мысли Виктору не хочется вставать ― только зарыться в одеяло и проспать день, два, а может, и сто лет. Но жить на что-то нужно, поэтому придётся впускать себя в объятия понедельника, каким бы отвратительным он ни был. Да и рыжего разбойника по имени Барсик нужно кормить. Тем более, что он ― единственное напоминание, что осталось у Виктора о бывшей жене и бывшей жизни. Что же, значит, нужно вставать.
Виктор машинально взял в руки телефон. На дисплее 6:47, десять пропущенных звонков от матери, семь от сестры и два от отца. С родными Виктор уже давно не разговаривал. Нет желания и настроения, потерял он с ними духовный контакт. Конечно, родные беспокоились за Виктора, говорили, что нельзя так много пить вечерами и страдать, что любви, возможно, и не было, что ему непременно следует побриться и привести себя в порядок, но от этих слов его уже тошнило, как от заезженной попсовой песни. Поэтому Виктор уже неделю как не разговаривал с родными ― так, лишь дежурные сообщения по мессенджерам.
На заводе, где Виктор работал фрезеровщиком, коллеги конечно же знали про его семейную ситуацию, проявляли чудеса фальшивого сочувствия, но сильно в душу не лезли. За что он был благодарен. Лишь скрипучая фреза ― постоянная спутница Виктора на работе. Спутница, которая не задает лишних и ненужных вопросов.
У Виктора есть друг, с которым он знаком с детства. Не так давно в социальных сетях появилась новая фотография ― счастливый друг в костюме с пятилетней дочерью и с беременной женой, видимо, на какой-то фотосессии. Они счастливы. У них своя жизнь и свои хлопоты. И Виктор не хотел нагружать друга своими переживаниями, говорил, что все у него хорошо и с проблемой он справляется. Но в душе все совсем не хорошо, в душе, он конечно же, не справляется. Все люди стали далеки, а все происходящее ― безразличным.
— Ну и рожа у тебя, — сказал Виктор своему опухшему и небритому отражению в зеркале в ванной комнате. — А ты что мяукаешь? — Это уже коту. — Я же тебя только что покормил, наглая ты морда! И вообще-то я уже опаздываю. Вот уволят меня, будешь ты виноват!
Немного позже, поглядывая на наручные часы и в окно на снегопад, быстро оделся и вызвал такси до работы, так как ехать на автобусе уже нет времени. Барсик проводил Виктора, что-то требовательно мяукая ему вслед.
Во дворе уже ждал таксист. Он совершил чудо ― приехал вовремя, несмотря на сильнейший снегопад. Надежда не опоздать на работу еще оставалась.
— Здравствуйте, — сказал Виктор таксисту измученным и бесцветным голосом, садясь на заднее сидение заснеженного автомобиля.
— Доброе утро, — доброжелательно отозвался лысый мужчина средних лет. — Завод, мой дом родной? Ленина 114, тот адрес?
— Да, на завод, — грустно ответил Виктор.
Машина начала движение, теплый воздух в автомобиле действовал расслабляюще. Успешно преодолев снежные заносы во дворе, машина двигалась уже по улице, как вдруг таксист объявил:
— Пробка в десять баллов! Вот даю тебе слово: какой-то балбес, купивший права, в кого-то въехал, а мы теперь должны стоять!
— Да, день уже не задался, — мрачно произнес Виктор, глядя в окно, раздосадованный предстоящим опозданием на работу.
— Что, парень, прям совсем не задался день с утра? — спросил таксист. Его добродушные глаза смотрели на Виктора в зеркало заднего вида.
Машины тем временем забуксовали в снегу, замедлились, а затем и вовсе остановились ― начался автомобильный затор. В такси по радио играла какая-то джазовая группа, непрерывно крупными хлопьями шел снег. Виктору внезапно впервые за все время захотелось выговориться.
Слова его, как вода из прорванной дамбы, полились стремительным потоком. Рассказал Виктор про то, как он проспал сегодня утром, про странный сон, про ушедшую жену, про одиночество в пустой квартире, про то как они с женой были счастливы, как познакомились, как ездили на море, дегустируя там изысканные вина разных видов, катались на банане, а по вечерам забирались на скалу и смотрели, как солнце утопает в морском горизонте.
Рассказал Виктор, как бежал к ней в студенческие годы домой, промокший под июньским дождем, в одной руке при этом был пакет с вафельным тортом, а в другой цветы. Таксист все это время, внимательно слушал, лишь изредка кивая лысой головой. А Виктор все продолжал повествование. Говорил открыто, физически чувствуя, как груз постепенно уходит с его души…
Пробка и опоздание на работу ― ушли куда-то на задний план. Виктор раскрывал душу постороннему человеку и ничуть этого не стыдился. Наконец, Виктор подобрался к самому драматичному моменту в своей жизни.
Промозглое тридцатое октября, Он пришел с ночной смены домой, но жена не спала, а сообщила ему, что у нее роман с другим человеком, что она больше его не любит, что уходит от него. Виктор даже рассказал, как не мог поверить в это предательство, как слезы подступили к глазам, как он выкрикивал жене самые скверные вещи, когда она, тоже со слезами на глазах, собиралась навсегда его покинуть. Упомянул Виктор и о том, как позже, напившись, писал ей что-то нелепое, бессмысленное, как хотел свести счеты с жизнью, как временно переехал с котом в съёмную квартиру, как начал пить каждый день после работы. Таксист все слушал, а снег за окном все падал.
Закончив, Виктор подумал, что таксист усмехнется, ответит чем-то для галочки, но таксист, потирая висок, сказал:
— Да, парень, нелегко тебе пришлось за это время… Знаешь, — таксист повернул лысую голову к Виктору, — у меня вообще дело к свадьбе шло, когда я младше тебя был. Это я сейчас, как говорят мои дочь и жена, профессиональный домосед, а в юности меня куда только ни мотало. Увлекался я тогда альпинизмом. Увлекался серьезно.
Таксист повернул голову обратно и посмотрел куда-то вдаль, сквозь снег, затем слегка тронулся, снова встрял в пробке и продолжил.
— Девчонка у меня была красавица, через две недели свадьбу сыграть хотели. А я с товарищем в горы поперся. На третьем серьезном подъёме начал уставать, но привал делать не стали. Помню, как ногу подвернул, помню, как вниз рухнул. А дальше все как в тумане….
— Сильно повредились? — спросил Виктор, удивленный взаимным откровением.
— Повредил позвоночник, — отчеканил таксист, и было видно, как его глаза углубляются в чертоги памяти. — Как меня везли в больницу, как я там оказался ― совсем не помню. Смутно помню больничную палату, как мать приходила с заплаканными глазами. Свадьба, ясное дело, — таксист махнул рукой, — не состоялась. Да и девушка позже ушла. Я ее не виню. Сам посуди, врачи говорили, что я либо овощем буду, либо только на инвалидной коляске ездить. Врачи, конечно, давали расплывчатые обещания, чтобы мать мою успокоить, но я знал, что жизнь моя окончена. Не знаю, сколько я так провалялся, сколько ходил на судно, наверно, год, может, больше….
— А что потом? — нетерпеливо спросил Виктор, явно взволнованный рассказом.
— Потом? А потом я в окне воробья увидел, — и таксист почему-то рассмеялся.
— Воробья?
— Да, воробья… Помню, было лето, и этот маленький мерзавец сел на ветку, напротив моего окна, а потом начал петь свои песенки и скакать как заведенный. Меня тогда такая злость на этого воробья взяла! Мне так стало обидно, что этот нахал сейчас улетит, а я останусь тут и не увижу лета. В общем, я решил…
— Что решили? — почти шепотом спросил Виктор.
— Жить я решил, вот что! Бороться стал всеми силами. Не сразу я встал, конечно, заново всему учился. Знаешь, парень, — таксист смотрел на хлопья снега, — безвыходная ситуация ― это когда крышка гроба опускается, а во всех иных случаях мы поборемся!
Таксист хотел еще что-то сказать, но тут у него зазвонил телефон.
— Марусь, я клиента везу! — сказал он в трубку. — Скажи матери, что ничего брать не нужно, после заказа я сам заеду! Да, вечером посидим…
Таксист еще что-то недолго говорил человеку на другом конце линии, пробка тем временем рассосалась, и машина помчалась, рассекая снежную непогоду. Виктор ехал и впервые за долгое время чувствовал себя хорошо и свободно. Простой задушевный разговор оказался самым лучшим лекарством.
«Надо жить дальше!» — с твердой уверенностью подумал он. Эти мысли неоновой вывеской загорелись в голове. Все проблемы Виктора теперь казались мелкими и незначительными.
Такси подъехало к месту назначения. Виктор вышел из теплого авто и крупные снежинки сразу же стали налипать на куртку.
— Хорошего дня! — сказал таксист.
— И вам! — ответил Виктор.
Такси с пробуксовкой умчалось прочь, а Виктор спешно отправился на работу, скрипя тяжелыми зимними ботинками.
В снегу, стуча клювом по кости, сидела большая серая ворона. Виктор сразу подумал про свой сон и тихо сказал себе: «Вороны, воробьи…. Нет, пернатые, вы нас не заклюете! Мы еще повоюем! Будем жить!»
В душе появилась давно не приходившая радость с мыслью о том, что сегодня он заедет в гости к родителям, сегодня же перестанет пить и возьмется за себя. Мир слишком прекрасен для человека, чтобы отдать его лишь воронам да воробьям.
Навстречу Виктору внезапно попалась молодая девушка. Она шла быстро, спасаясь от снега капюшоном. Увидев Виктора, девушка еле заметно улыбнулась.
Виктор улыбнулся в ответ.
—
Автор: Алексей Барк