Предать любовь?

— Ба, я пришел! — Артем захлопнул дверь и завозился, снимая кроссовки. Тортик — «Панчо», конечно — хотел поставить на столик, который раньше стоял в прихожей, забавный, в китайском стиле, но, увы, на его месте остался лишь пыльный прямоугольник. В прихожей вообще было пусто, увезли даже вешалку, и одежда теперь болталась на паре гвоздей. Так что пришлось расшнуровывать кроссовки одной рукой, а потом снимать, наступая себе на пятки.

Коммуналка разъезжалась, да и остальной дом на набережной Фонтанки тоже. Первую парадную уже расселили, сейчас там вовсю трудились гости из средней Азии, раздавалась непонятная речь, непрерывно молотил перфоратор: новые, эффективные собственники переделывали старый дом в апарт-отель. Или офисное здание, сразу и не поймешь.

Бабушка съезжать отказалась наотрез. И то сказать — в детстве пережить вместе с домом блокаду, а потом своим хотеньем переселится куда-то в Кудрово, или где там сейчас ставят новостройки? Для коренной петербурженки, учительницы французского, это как-то даже… неприлично, что ли… И как ни старались энергичные и неугомонные мальчики в костюмах, переубедить ее получалось. Да и Артем всецело поддерживал бабушку. Вернее, он бы поддержал ее в любом случае, даже если бы считал неправой, но тут он был согласен с ней на все сто. Интересный, с историей, дом, пара уютных комнат. Зачем менять все это на стерильную, безликую однушку на выселках? Отсюда, кстати, и до Университета добираться проще.

По-настоящему Артем сдружился с бабушкой, пока учился на истфаке. С первого курса он то и дело норовил остаться ночевать на продавленной тахте, а потом и вовсе перебрался в коммуналку на Фонтанке. Очень скоро оказалось, что с бабушкой ему интереснее и удобнее, чем с родителями на Гражданке. Неспешные разговоры, интересные истории — бабушка была умелым рассказчиком — иногда, чтобы Артем не расслаблялся, на французском. Года четыре уже он, в общем-то, считал вторую комнату своей.

Артем, наконец, справился с кроссовками, сунул ноги в шлепанцы и протопал по пустому коридору в комнату. Бабушка сидела за столом, на котором был разложен пасьянс — судя по двум колодам, «Наполеон». Она предупреждающе подняла вверх указательный палец, быстро переложила несколько карт и с удовлетворением посмотрела на восемь стопок с тузами наверху.

— Да, могла бы и не гадать, — сказала она. — По тортику понятно, что все у тебя получилось. Взяли?

— Не то слово, ба, не то слово!

Артем чувствовал, как губы непроизвольно растягиваются до ушей.

— А Мариночку?

— Да, представляешь! Сейчас расскажу, только чайку заварю.

Артем прошел на кухню. Одиноко торчала посреди стены плита, в углу притулилась мойка, у окна стоял бабушкин столик, единственный на огромной пустой кухне. Артем мельком подумал, что теперь можно перетащить из комнаты холодильник, места вагон, пусть уж здесь гудит, и взгромоздил на плиту чайник.

С Мариной, и правда, получилось на редкость, просто невозможно, удачно.

В конце пятого курса по Университету пронесся слух, что несколько лучших студентов продолжат обучение в Сорбонне. Артему предложили место практически сразу — отличник, французский знает в совершенстве, неплохо образован, контактен — в общем, краснеть за него не придется. А вот с Мариной оказалось сложнее. Нет, училась она отлично, искусствоведческий факультет тоже был весомым плюсом, но в списке кандидатов она оказалась на шестом месте, а Сорбонна принимала пятерых.

Если бы у Марины совсем не было шансов, Артем просто отказался бы от поездки. Два года — иногда это совсем недолго, а иногда — невыносимо. Он слишком хорошо помнил глаза Марины, когда она впервые увидела список, где он был на первом месте, а она — за бортом. Он уже, было, решил отказаться, но Марина, всегда такая уверенная и целеустремленная, почему-то виновато заглядывая ему в глаза, говорила тихо и с напором: «Я пробью себе место, слышишь. Не вздумай дурить, поедем вместе. Все у нас получится». И долгих три месяца Марина болталась на грани, когда казалось, что вот-вот, еще чуть-чуть, и все получится. Носилась по деканату, стучалась к ректору, собирала какие-то справки, характеристики, напрягала хороших знакомых и знакомых не очень, а под конец — просила и умоляла и вовсе незнакомых. И у нее все-таки получилось! В финальном списке ее фамилия была последней, но была!

Чайник забулькал, загремел крышкой. Артем ополоснул кипятком заварочный чайник, щедро сыпанул дарджилинга, и закрыл крышку. Так, теперь главное — не тормозить. Секунд двадцать — и надо разливать, больше чаю завариваться незачем. С чайником он заспешил обратно в комнату.

Бабушка сидела, все так же откинувшись на стуле, только завалилась немного набок, а из уголка рта на плечо стекала тягучая слюна.

* * *

Вдоль Невы задувал холодный, плотный ветер. Артем брел по мосту Лейтенанта Шмидта, бывшему Благовещенскому, и не мог разобраться, как же так получилось. Еще вчера он был готов ехать в другую страну, в неизвестность, ему казалось, что он может справиться с любой неприятностью, что его ничто не сможет остановить. И вот, всего одна ночь, страшная, безысходная, и все пошло прахом.

Он с трудом помнил, как метался по пустой квартире, ища засунутый куда-то мобильник, как объяснялся по телефону со «скорой», пытаясь вспомнить вдруг вылетевший из головы адрес, как маялся на набережной, встречая врачей, и все время порывался бежать обратно, в квартиру.

И все стоял перед глазами короткий разговор с пожилым врачом «скорой».

— Транспорт я вызвал, сейчас заберут в стационар, проведут исследования, тогда точно все скажут, — доктор оглядел пустую кухню, вздохнул, и спросил. — Курить здесь можно?

А затянувшись, посмотрел куда-то мимо и обронил:

— Ты только не думай, что в один прекрасный момент все станет, как раньше. Не станет. Просто прими, что теперь всегда будет вот так.

К утру в больницу подъехала мама, сменить его, и Артем отправился в Университет. Пошел пешком, через мост, до встречи с Мариной оставался почти час, до собрания отъезжающих — и того больше. Решение он, конечно, уже принял, да и чего здесь было решать? Он вспомнил худенькое тело, совсем потерявшееся на огромной кровати, лицо, на котором, казалось, жили только глаза, да постоянно кривящийся в попытке что-то сказать рот.

Артем достал мобильник, поставил группу «Ноль», вставил наушники.

Конечно, он остается.

И, конечно, это обидит всех, буквально всех, кто ему дорог.

Выходит, он подставил своих преподавателей, ведь нельзя просто так взять и рекомендовать какого-то студента в Сорбонну, на это всегда надо потратить свою репутацию, совсем небезграничную.

Не оправдал надежд родителей, которым уже казалось, что вот, сын нашел свою дорогу, что сделать с дипломом историка совсем непросто.

А Марину… Марину, он просто предал. Вот как ни рассуждай, это называется предательство. Именно в тот момент, когда она добилась, достигла своей цели. Он ведь так и не позвонил ей, отложил разговор до встречи. Да и о чем тут говорить…

Звучал в наушниках надрывный голос Чистякова, а перед глазами разворачивалась наяву та же картина: проносились мимо безликие автомобили, летела грязь из-под шин, рыдали деревья в Румянцевском саду, и натужно гремя суставами, ехал куда-то умирать старый трамвай. А под сфинксом на Университетской набережной его ждала девушка…

Автор рассказа: Дмитрий Корсак

От автора:

Обычно я не знаю, что отвечать на вопрос, как сложилась судьба героев дальше. Этот случай — исключение. Артем остался с умирающей бабушкой, Марина уехала во Францию одна. Они увиделись только спустя семь лет, когда в Петербурге прокатилась волна убийств, где рядом с трупами был нарисован странный смайлик.

Дело в том, что Артем и Марина — герои романа «Смайлик на асфальте», который недавно вышел в издательстве «АСТ». Самая низкая цена на 17 октября — в магазине «АСТ» на озоне — https://www.ozon.ru/product/smaylik-na-asfalte-1083326628/

Да, а тем, кто узнал композицию «Ехали по улицам трамваи» https://music.yandex.ru/album/63123/track/27037158 — отдельный лайк!

Предать любовь?

Ссылка на основную публикацию