Над Смоленском раскинулся поздний, прохладный майский вечер. Обомлевшие от нежданной жары старые липы и тополя приободрились. Большой парк был наполнен душистой свежестью юной, клейкой, едва распустившейся листвы. С неба жёлтым вечным «фонарём» светила почти полная луна, заливая парк холодным, неярким светом. Выискивая жертву, зло и нудно звенели голодные весенние комары.
Константин свернул с хорошо освещённой дорожки на узкую тропку, ведущую прямо к дому, прихлопнул одного из летающих кровопийц и поправил на плече гитару. Сегодняшняя репетиция их гитарного трио затянулась, а завтра нужно просыпаться чуть свет и готовиться к экзамену по высшей математике.
Костя Дементьев уже третий год без особого рвения учился в универе на айтишника, с каждым днём убеждаясь, что ему гораздо ближе и желаннее гитара, чем компьютер. Однако, как говорит отец, «дрынькая на гитаре, на бутерброд с чёрной икрой не заработаешь».
Парень до последней тропки знал этот старый смоленский парк: он вырос неподалёку, и в детстве каждый день играл здесь.
С маленькой, окружённой кустами полянки, где были установлены детские качели, донеслись громкий смех и брань. Из кустов выскользнули тёмные тени.
Это была плохая идея – поздно вечером идти напрямик через парк.
Их было семеро, они окружили Костю за несколько секунд. Рыжеволосый мужик огромного роста, одетый в драные джинсы и растянутый серый свитер, подошёл вплотную к парню. Шестеро малорослых «коллег», одетых в такие же драные джинсы, в сравнении с ним выглядели вчерашними школьниками.
– Эй, шкет, бабки гони!
– Ага, щас! – Костины глаза угрожающе сузились.
Адреналин шарашил вовсю, ладони стали влажными, Костя плотно сжал губы, под смуглой кожей заходили желваки.
– Он, Кирпич, похоже, тупой или глухой – не понимает! – один из коротышек-подпевал попытался ударить парня, но тот ловко уклонился.
Это была какая-то полупьяная залётная шпана: свою пацанву, с района, Дементьев хорошо знал всю, да и не прикопались бы к нему свои.
Костя – высокий, рослый, с хорошей реакцией, в школьные годы несколько лет занимавшийся боксом – мог бы, пожалуй, отбиться от трёх из них, но семеро – это слишком. В кошельке было немного денег, но отдавать их не хотелось – просто из глупой гордости. От злости парень сжал кулаки.
Это не укрылось от окруживших его бдительных молодчиков – Костю тут же схватили за руки, а в руках у Кирпича блеснул нож.
Вечер совсем перестал быть томным.
– Не трогайте его! – прошелестели тихие слова.
Шпана, окружившая Костю, начала переглядываться – неуверенно, тревожно и испуганно.
– Дед, б…, на фига ты лезешь? Катись ты на… отсюда – не до тебя! – как-то вмиг растеряв всю уверенность, испуганной скороговоркой пробормотал Кирпич.
Блестящее лезвие ножа замерло в паре сантиметров от Костиной груди, и вдруг в эту узкую щель между плотью и ножом змеёй скользнула худая рука с большой, разлапистой ладонью и длинными узловатыми пальцами.
Тут Кирпича прорвало – от страха. Оскалившись, он замахнулся и… и ничего не случилось: нож не вонзился в ладонь – он просто не мог её коснуться. Несколько долгих секунд Кирпич, налегая всем телом на нож, пытался вогнать его в, казалось бы, беззащитную плоть, затем он понял, что происходит что-то не то, и, как-то испуганно матюгнувшись, скрылся в кустах. Вслед за вожаком с визгом ужаса последовала его «свита».
Костя, ошеломлённый всем произошедшим, повернулся к своему спасителю.
Вид незнакомца напугал парня до дрожи: он был болезненно худ, и, казалось, готов упасть от малейшего порыва ветра. Длинные, взлохмаченные, абсолютно седые волосы, свисающие патлами, очевидно, давно не знали ни шампуня, ни расчёски. Редкая, длинная, неухоженная борода висела белой паклей. Одежда болталась на нём, как на пугале. Всё в этом старом, жалком, странном и отталкивающем человеке было неестественно, как неестественно фиолетовое солнце. От этой вопиющей неестественности на версту разило жутью.
Костю охватил лютый ужас, по спине побежали мурашки, ноги стали ватными. Он с радостью бы отдал полжизни, чтобы оказаться сейчас за сто километров от своего пугающего спасителя. Спасший его незнакомец казался гораздо страшнее шпаны, что хотела избить его и ограбить.
– Не нужно меня бояться, – прозвучали тихие слова.
Старик говорил по-русски почти чисто, с едва уловимым акцентом.
Костя перевёл дух:
– Спасибо за помощь, – к счастью, голос не дрогнул. – Как вас зовут? Вы здесь, в этом районе живёте?
– Я Агасфер. Я нигде не живу. Я везде хожу и нигде не задерживаюсь.
– А где вы ночевать будете? – глупо спросил Костя.
Неопределённый жест худой, высохшей рукой – мол, здесь, в парке.
– Так ночуйте у меня.
«Дурак, что ты творишь? Зачем тащишь его к себе?» – молнией летели мысли, но было уже поздно.
Старик впился своими тёмными, пугающими глазами в лицо парня и молча кивнул.
«Хорошо, что родители на даче ночуют – хоть не испугаются этого гостя», – думал Костя, пока они шли узкой тропкой к дому.
Хозяин и гость вошли в квартиру. Старик равнодушно скользнул взглядом по дверцам шкафа-купе, небольшой полочке для обуви и чуть запылившемуся зеркалу, и сразу, не разуваясь, прошёл на кухню.
Теперь, при ярком электрическом свете, Костя мог получше рассмотреть Агасфера. Старик был высоким, жилистым, страшно худым и абсолютно седым. Его узкое, смуглое лицо, покрытое сетью глубоких морщин, казалось древнее самой древности, но взгляд тёмных глаз был на удивление пронзителен и цепок. Странник был одет в сильно линялые и почти потерявшие свой изначальный цвет широкие джинсы, тёплую тёмно-зелёную байку и поношенные кроссовки.
Агасфер устало опустился на стул, снял с плеч большой, выгоревший чёрный рюкзак и положил его к себе на колени.
– Есть будете?
– Нет, спасибо.
– Как хотите, – Костя разбил несколько яиц и быстро соорудил себе омлет.
– Есть мне необязательно, – тихо сказал старик, – но иногда я ем по привычке, не чувствуя ни вкуса, ни аромата пищи. Иногда я пью – не чувствуя вкуса виски, чая, кофе или сока – также по привычке. Иногда я пытаюсь провалиться в сон, чтобы забыться хотя бы на несколько часов. Но забыться не получается…
– И давно вы так живёте?
– Почти две тысячи лет… через 9 лет исполнится.
«Всё ясно – передо мной просто сумасшедший, – подумал Костя. – Хорошо, что не буйно-помешанный».
***
…Вдруг парня будто выдернули из тела – кухня и странный, страшный гость исчезли. Костя оказался над неширокой пыльной дорогой, которую с обеих сторон обступали люди – много людей. Парень, невидимый для окружающих, висел над ней, как воздушный шарик.
Он видел вокруг множество маленьких, жалких на вид домов, а в отдалении – невысокие горы и холмы. Солнце стояло уже высоко, воздух был горячим и настолько неподвижным, будто все ветра умерли.
По дороге двигалась странная процессия: впереди, шатаясь от усталости, шёл высокий, русоволосый молодой мужчина, который нёс на плечах крест. По пятам за мужчиной следовало несколько вооружённых воинов.
Вот приговорённый остановился, опустил на землю свою тяжёлую ношу и вытер пот со лба. Костя отчётливо видел его большие голубые глаза, мокрый от пота лоб, разбитые в кровь губы, глубокую ссадину на лбу.
В обступившей дорогу толпе кто плакал, кто – смотрел с сочувствием и в бессилии кусал губы, кто – презрительно смеялся.
– Ну, иди, чего встал! – один из стоявших у обочины зевак гадко осклабился и грубо толкнул приговорённого.
Висевший над дорогою Костя узнал молодого безжалостного зеваку – это был Агасфер. Его сейчас запавшие, выцветшие от времени тёмно-карие глаза тогда были дерзкими, нахальными и яркими.
– Я-то пойду, но ты долго-долго по земле ходить будешь против воли своей, пока снова меня не дождёшься, – прошелестели тихие, необратимые слова.
***
Костю вновь закружило, словно в водовороте, и он оказался у себя на кухне, за столом, над тарелкой с недоеденным омлетом. Хватая ртом воздух, он, не мигая, уставился на Агасфера.
– Да… приговорен к бессмертию… Не смей сомневаться! – древний старик посмотрел прямо в глаза парню. Это было сказано тихо и устало, без капли угрозы, просто как констатация факта.
– Вы, наверное, уже исколесили весь мир, – Костя запнулся, вдруг осознав, что его собеседник вряд ли этим гордится.
– Я нигде не задерживаюсь надолго: неумолимая сила гонит меня из города в город, из страны в страну. В любом городе или селении я могу провести всего одну ночь – таково условие моего наказания.
Агасфер открыл рюкзак и вытащил оттуда небольшой ярко-фиолетовый бумажный пакетик. Пряный аромат специй тут же заполнил всю кухню:
– Вот индийские специи. Я почти год ходил по этой стране.
– Вы почти без акцента говорите по-русски…
– Я прекрасно говорю на сорока семи языках. Две тысячи лет – достаточный срок, чтобы их выучить. Два года без малого я ходил по России, а теперь направляюсь в Польшу.
– Почему вы спасли меня там, в парке?
– Тебе не время умирать – у тебя есть мечты, цели, желания. А вот когда их нет… Лучше смерть, чем жизнь без целей, мечтаний и надежд – такая, как у меня…
Парень зевнул и опустил голову на руки: негромкий, слегка дребезжащий голос странника действовал, как хорошее снотворное: невыносимо хотелось спать…
***
…Костю разбудило яркое солнце, нахально бьющее прямо в окно. Парень, вздрогнув, поднял голову. Оказалось, что он спал прямо на кухонном столе, положив голову на руки. От неудобной позы шея слегка затекла.
Вспомнив события вчерашнего вечера, Дементьев удивлённо оглядел пустую кухню, потом встал и прошёлся по всей квартире. Квартира, как и кухня, была пуста.
«Приснилось, что ли? – растерянно подумал он. – Или померещилось»?
Но откуда этот лёгкий пряный аромат? Костя вернулся на кухню. На кухонном столе лежал маленький фиолетовый бумажный пакетик с индийскими пряностями, то ли случайно, то ли нарочно забытый Агасфером.
С первыми лучами солнца, когда Костя ещё спал, вечный скиталец ушёл, подгоняемый своим безжалостным проклятием.
—
Автор: Наталия Матейчик