Борис был «тем самым». Мужчиной мечты, мужчиной жизни. Анна не могла без него дышать. Это, как наркотик. Пока его нет, зависимый в панике носится по городу в поисках желанного дурмана. Зависимого ломает и корежит. Он ощущает невыносимую боль. Он может обмануть, украсть, убить, лишь бы только получить то, что ему нужно.
Анна так же искала его глазами везде. Думала, думала, думала о нем каждую минуту, каждую секунду. Она постоянно хваталась за телефон: вдруг не услышала звонок, вдруг не заметила сообщение? Жизнь Анны походила на существование козы на привязи. Анна ходила на работу, встречалась в баре с подругами, танцевала, покупала хлеб в магазине, оплачивала коммунальные услуги, читала какую-то книгу… А все мысли – вокруг него. И никуда, и никак не отвязаться!
Как и всякий зависимый, Анна мечтала «завязать». Она несколько раз пыталась это делать: стирала его номер, игнорировала звонки, не читала сообщения. Она старательно знакомилась с другими мужчинами и даже улыбалась им при встрече. И даже позволяла притронуться к себе. Касание чужих рук доводило Анну до приступа мизофобии. Ей не нужны другие! Ей нужен был только Борис, будь он трижды проклят.
Он объявлялся в ее жизни редко, раз в неделю. Лениво, как сытый кот, Борис мурлыкал в трубку:
— Собирайся, Аннушка. Я жду тебя у подъезда.
Анна бросала все. Даже, если у нее в этот момент были гости. Или работа. Или потоп, погром, землетрясение! Черт с ними, и потоп, и погром могут случиться тысячу раз в жизни, а Борис…
А Борис – единственный. Любимый. Ее болезнь, рок, беда. Сладкая беда, липкая паутина из сахарной ваты, подвешенная над бездной, где черная пустота. И под ложечкой сосет, и страшно и дыхание замирает – словно Анна – не человек, а глупейшая безголовая муха в плену у ловкого паука.
В салоне автомобиля пахло кожей и одеколоном. Анна вдыхала эти запахи и умирала в тысячный раз. Он ласково ей улыбался, целовал в ямочку между ключицами и заводил машину. Черный «лексус», сообщник Анны, разбойник, утробно заурчав, мягко трогался с места и уносил их вон из города. Мимо проплывали чьи-то дома, деревья, под колесами мелькали белые полосы, сливаясь в одну, и Анна, наконец-то, успокаивалась: ее наркотик здесь, рядом. Руку только протяни…
Они ехали, ехали, сворачивали с федеральной трассы на простенькую грунтовку. Гравий тихо шуршал под колесами «лексуса», солнце играло в прятки, то исчезая за темным ельником, то неожиданно выскакивая на открытой полянке: а вот и я! Анна смотрела в окно и думала: если кто-нибудь спросит ее, что такое счастье, то она непременно ответит: солнце и тени на дороге. И скорость. И ветер. И Борис!
***
Они любили эту дачу. Борис говорил:
— Я только с тобой здесь бываю. Жене тут не место! Это наше гнездо!
И Анна была уверена: это их гнездо! Их крепость! И никакая жена, будь она трижды законная, сюда не посмеет пробраться. Дача казалась закрытой территорией, местом силы. И если кто-то чужой ступит на запретную поляну, то сразу испарится. Или Анна сама расправится с чужаком!
Островерхая крыша старого дома с коньком, веранда с разноцветными стеклами, скрипучие ступени крыльца с точеными балясинами, мезонин – все это Анна любила до дрожи, до слез. Будто и правда, дом принадлежал ей. И камин, и картины на потемневших от времени стенах, и ели вокруг участка, и красные, сладко хрустящие на зубах яблоки – все ее. И Бориса.
Они разжигали мангал в беседке у озера, и Борис, раздетый по пояс, носил воду в баню. Анна любовалась его гладкой, без изъянов, спиной. Она пила золотистое вино, и вкус сладкой дыни надолго оставался во рту.
Хмельная, счастливая, Анна наслаждалась запахами и вкусами: запахами хвои и березового веника, свежести, идущей от озерной воды, вкусом жареного мяса и яблок, красных, с восковым налетом, медовых, конфетных, грешных… Наверное, Ева отдала Адаму именно такое яблоко, если он, мужчина – не смог устоять.
Они парились в бане, снова и снова изучая друг друга, будто виделись в первый раз, он мыл ее длинные волосы, бережно массируя кожу головы подушечками пальцев. Они купались в парном молоке тихого озера, пили вино, ели шашлык и целовались, целовались, целовались. Сна ночью не было. Пусть спят, храпя друг другу в уши, законные супруги. А они – любовники. Лишь к утру прикорнут ненадолго, забудутся. Анна очнется первой, и еще долго будет осыпать его лоб, губы, плечи и грудь тихими, частыми поцелуями.
А потом они завтракали. Часам к двум «лексус» увозил Анну в постылый город. От волос ее пахло лесными травами, и она тайком принюхивалась к прядям. Прикоснувшись ладонью к мягкой коже куртки Бориса, запоминала свои ощущения, как в последний раз – когда они встретятся еще? Бог его знает…
Борис высаживал Анну возле дома, украдкой касаясь руки, и верный «лексус» уезжал. Анна стояла, жалкая, с опущенными плечами, никому не нужная. Она волокла ноги, плелась, как старуха к своей двери, запиралась на замок и ложилась на диван, опустошенная и несчастная. Ломка возвращалась.
И так длилось уже целый год. Анна не просила Бориса оставить жену. Она знала, что именно такие просьбы отталкивают мужчин, пугают. Она просто терпеливо ждала, и ее выматывало тупое терпение. Порой Анне казалось, что она превращается в бессловесную скотину, ждущую, когда ее выпустят на зеленую травку и дадут глотнуть свежего воздуха. А Борис… Что Борис, он где-то жил, воспитывал детей, возил свою жену в магазин, в отпуск… Ну, куда еще возят женатые мужики своих супружниц… Посмотреть бы на эту счастливую соперницу. Хоть одним глазком…
***
Борис не звонил уже пятьдесят шесть дней, шестнадцать часов и тридцать две минуты. Анна умирала в четырех стенах своей маленькой «хрущевки».
Может, с ним что-то случилось? Может, он уехал на какой-нибудь пошлый курорт, и смотрит с тоской, как его жена таскается по бутикам? А может, он просто бросил Анну?
И вот опять сомнения, метания, адские муки. Анна не выдержала, оделась и вышла на свет Божий. В город прокралась рыжая осень, махнула пушистым хвостом, позолотив верхушки деревьев, и прилегла вальяжно под стройными кленами. Солнце было похоже на осеннюю дыню, из которой делают самое вкусное на свете вино.
«А может мне купить себе бутылку вина? Можно ведь? Набрать разных фруктов. Они сейчас такие вкусные. Запереться на сто замков и пить. И плакать» — подумалось. Маленький коллекционный магазинчик расположился на самом краю городка. Если идти туда пешком, то получится сорок пять минут. Не страшно. Прогулка полезна.
Она купила красные, с глянцевыми боками, яблоки. Купила вино. Присела на лавочку, чтобы просто отдохнуть и оглядеться. Оно этого стоило: нежное ламповое, осеннее освещение делало проходивших мимо женщин ее красивее. Черты девичьих и женских лиц смягчались, молодели, и кожа их казалась матовой, бархатной.
«Значит, и я похорошела» — подумала Анна, — «Во всяком случае, под глазами не видно черных кругов»
И тут прямо мимо скверика, где сидела Анна, по городской дороге проехал знакомый «лексус». Она остановилась возле любимой Анной винной лавочки. Из машины вышел Борис и открыл дверцу перед высокой, очень хорошо, даже прихотливо одетой дамой. Шапка золотистых волос сияла короной на маленькой изящной головке. Красиво очерченный рот капризно кривился. Тонкие, длинные, сияющие стилеты каблуков остроносых, хищных туфелек нервно стучали по замощенному плиткой тротуару.
— Я посижу в сквере, Борис, — сказала она и направилась прямо к скамеечке, к которой прилипла Анна.
Красивая. Крупная. Породистая. Щелкнула сумочкой, достала сигарету. Закурила. Уверенная в себе… хамка – пускала клубы дыма, не стесняясь Анны. Вот он, запах ненависти – сигаретный дым вперемежку с дорогими духами. Очень тонкими и очень дорогими!
Дама нервничала. Это было заметно. Она постоянно листала страницы в телефоне, хмурилась и курила, как лошадь, выдыхая сигаретный смрад то и дело. Яростно стучала по кнопкам наманикюренными пальцами, чертыхаясь сквозь зубы. На Анну – ноль внимания.
— Женщина! – Анна специально так ее назвала. В обращении «женщина» есть что-то хамское, навеянное советскими очередями, — женщина, вы можете не дымить в общественном месте?
Дама даже не взглянула в сторону соседки. Видимо, привыкла плевать на всех свысока.
— Закрой рот и топай отсюда, — сказала дама, не отрываясь от телефона.
И вот зря она так. Зря. Волна ярости, поднявшая всю муть со дна души, вдруг затопила в Анне все, чему ее всю жизнь учили. «Не груби посторонним, не отвечай оскорблением на оскорбление, не возникай» Она и так не возникала. Терпела. Молчала. Ждала. Страдала. Унижалась. И для чего, спрашивается? Для того, чтобы ЭТА затыкала Анне рот?
— Что-то не хочется. Я лучше здесь посижу. Подожду муженька вашего, — Анна положила ногу на ногу и выпятила грудь, — Знаешь, как мы любим друг друга? Не знаешь…
Дама округлила глаза:
— Что-о-о-о?
— Ничего. Просто интересно, чего ты такая нервная? Наверное, потому, что твой муж тебе изменяет. Это так грустно. Да? – Анну несло. Она достигла точки невозврата. Сейчас Боря выйдет из магазина, и…
Соперница вскочила со скамейки. Она пожирала Анну глазами. Ее трясло. Еще немного, и она ударит Анну… Наплевать. Теперь эта дрянь знает все! Анна собственными руками разрушит никчемный Борин брак! Она все так же не меняла позы: плечи расправлены, на губах играет легкая, злая полуулыбка…
Краем глаза увидела: Борис выходит из магазинчика. В руках – пакет.
— О! Наверное, он вам купил вино? Мне оно тоже очень нравится, — Анна уничтожала выскочку, испепеляла ее взглядом. Достала из пакета бутылку, — смотри, такое же?
Борис приближался. Соперница, растерянная и убитая, уставилась на Анну ничего не понимающим взглядом. Такой же взгляд был и у Бориса.
— Привет, милый! – помахала ему рукой Анна, — а мы тут с твоей супругой беседуем! Я ей про нашу дачу рассказываю. Про то, как ты меня катаешь туда на своей машине! Как нам там хорошо! Да, Боренька? Нам ведь хорошо?
Борис побледнел. Потом покраснел. Дама тоже меняла окраску с бурого на мраморный. И вот, набрав побольше воздуха в легкие, она вдруг… завизжала на одной ноте:
— Ах ты, поганец! Ах ты, паразит! Тебе кто вообще позволил на Лексусе своих шалав развозить? Я так понимаю, возил ты эту курицу общипанную на дачу моих родителей? Ах, ты-ы-ы-ы! Забыл, с какой помойки Антон Борисович тебя вытащил? Забыл, ничтожество?
Дама быстро-быстро набрала чей-то номер:
— Алле, Тошик? Тошик, это что-то с чем-то! Я спокойна! Борьку я выгоняю нафиг! Почему? Потому! Он на нашей машине развозит шалав. И знаешь, куда? На родительскую дачу! Да я сама в шоке! Да! Ага! Поняла! И я тебя! – Презрительно скривив пухлые губы, дама брезгливо процедила:
— Ключи!
Борис подал ей ключ от лексуса.
— От дачи ключи!
Борис вытащил из кармана небольшую связку.
— Пшел вон! – Женщина кинула на Анну победительный взгляд:
— А я-то дура, еще и повелась. Неужели, думаю, мой Антон клюнул на такую облезлую кошку, как ты.
Дама хрипло рассмеялась, кинула в сумочку ключи и направилась к черному лексусу, покорно ожидавшему свою настоящую хозяйку.
— Вероника Анатольевна! – захныкал Боря, — Вероника Анатольевна, простите меня! Пожалуйста! Я не нарочно! Ну, Вероника Анатольевна…
Красивая Вероника даже не оглянулась. Машина плавно, как каравелла, двинулась с места и через секунду исчезла.
Борис повернулся к Анне:
— Ты что наделала, дура! Что ты наделала! Я эту работу три года вымаливал! Гадина!
Куда подевался ее уверенный и спокойный Борис. Перед Анной истерично размахивал руками какой-то жалкий мужичонка. Потный, взъерошенный и смешной.
— Зачем было врать, дурачок? – спросила его ласково Анна, — я любила бы тебя и так.
Она тоже поднялась. Достала из своего пакета красное яблоко. Откусила. Задумчиво прожевала.
— Несладкие. С яблоками из сада Виктории даже рядом не поставишь… Такая же подделка, как и ты, Борька.
Анна выбросила надкушенный плод в урну.
— Целулю! – усмехнулась она и отправилась прочь. Походка у Анны была легкая, девичья. Походка здорового человека.
—
Автор: Анна Лебедева
Канал Фантазии на тему
Загрузка...
