Лучший из сыновей

Современный дом престарелых в чём-то напоминает детский садик — яркий фасад, чистота на участке, небольшие тенистые лавочки и аллейки для коротких прогулок, пластиковые окна и железные двери. Но есть то, что отличается разительным образом. И это вовсе не отсутствие детских игровых площадок, как мог бы подумать несведущий читатель. Это непередаваемое чувство тоски, исходящее от этого места.

Иван Иванович сам решил переехать в дом престарелых. Вернее, «сам» — это очень громко и гордо сказано, так как пожилой профессор, всю жизнь преподававший историю в местном институте, попросту не смог ужиться с сыном и его сварливой женой в пространстве одной квартиры. Поэтому, помучившись пару лет, принял мужественное решение «никому не мешать» и удалился в мирскую тень, в объятья немощи и забвения, ибо прекрасно понимал, что сын Михаил вскоре забудет дорожку сюда и будет наведываться разве что раз в квартал.

Иван Иванович прошёл все регистрационные процедуры, познакомился со своей койкой — одном из четырёх мест в помещении, напоминающем больничную палату, после чего сухо попрощался с младшим сыном:

— Ну, бывай!

— Да ладно, пап! — Миша пытался улыбаться и делать «хорошую мину при плохой игре», «позируя» перед другими обитателями палаты и привлекательной нянечкой. — Раз в неделю буду здесь «как штык»!

— Тебе Аня разрешит? Сомневаюсь… — скептически ответил старый, седой и очень худой профессор, сев на скрипнувшую койку и уставившись в окно.

— Да она мне не начальница, пап! Ладно, не злись! Ты же сам решил сюда въехать!

— Сам-сам! — слегка передразнил сына престарелый отец. — Всю жизнь всё «сам» для вас делал. Всё — иди и не позорься.

Михаил хотел что-то ещё сказать, но неловко развернулся и своим слегка полноватым задом, плотно обтянутым тканью брюк, пребольно ударился о прикроватную тумбочку ещё одного обитателя палаты, слегка взвизгнул и, скомкано прошептав: «Пока», — покинул помещение.

— Злишься? — ещё один престарелый мужчина, о тумбочку которого ударился Михаил, постарался заговорить с новым постояльцем. — Зря! Тебе здесь даже понравится.

— Не «тебе», а «вам», — не отрывая взгляд от жёлтых ветвей раскидистого тополя, ответил Иван Иванович, — мы с тобой помидоры на одном базаре не воровали.

— Понимаю, — кивнул сосед, — все через это проходили. Сын-то, смотрю, хорошо одет. В костюмчике весь такой, при галстуке. Депутат, что ли?

— Чиновник, — односложно ответил Иван, всем своим видом показывая, что не намерен продолжать разговор.

«Дожил, конечно. Трёх воспитывал, двое — не получились. Один «подкаблучник» и «подъюбочник», который отца готов из родного дома выпереть. Второй, Ваня, давно в другое государство уехал и ни сном, ни духом о том, что здесь происходит. А третий, Сергей, давно сгинул в местах неведомых. На кого наследство оформлять? Непонятно».

За окном осень уже давно вступила в свои права. Попросившись у нянечки, Иван Иванович вышел на улицу, чувствуя, как такими просьбами «выйти» быстро убивается чувство собственного достоинства, и сел на ближайшую лавку.

«Эх, Серёга… одна ведь была надежда — на тебя! Что тебя чёрт дёрнул не в институт устроиться, а в армию пойти? Уже бы кандидатскую диссертацию защитил да внуков мне подарил. А так, сгинул за свои идеалы во Вторую Чеченскую и…»

Сердце пребольно кольнуло. Потянув из кармана валидол, пожилой мужчина предпочёл не думать о столь терзающих вещах. Вместо этого сделал пару глубоких вдохов, встал с лавки и отправился в своё новое место обитания. По дороге, по старой привычке, взглянул на календарь и отметил дату начала терзаний — 31 мая 2010 года…

***

— И как долго возвращалась ваша память? — спросил член врачебной комиссии, глядя на истерзанного и скособоченного офицера, изнывающего от старых ран.

— Да она ещё и не вернулась полностью, — честно ответил военный, который уже два года пребывал в стенах лазарета, — а то, что вернулось, кажется каким-то полусном. Нет, голова варит нормально. Реакция есть. Жирок на боках появился — спасибо питанию. Но то, что мое имя — Сергей, мне больше кажется, чем я «знаю»… если вы понимаете, что я имею в виду.

— Более чем, дорогой мой друг, — ответил другой член комиссии, — но благодаря усилиям ваших коллег по разведке, вашу личность удалось восстановить достаточно точно — вы действительно Сергей Иванович Терентьев — гвардии старший лейтенант.

— Как они смогли…

— Главное, что смогли, — ответил неприметный полковник в углу, — а повозиться пришлось, с учётом уровня повреждений ваших сожжённых рук и изменившихся черт лица. Понимаю — горение в БТР, пытки, ранения и плен могут сломать и сильнейших людей этого мира. Но у нас до последнего было подозрение, что под личиной российского офицера может скрываться какой-то особо хитрый боевик, спаливший себе кожу намеренно. Благо, что ваша память немного прояснилась, после чего появились необходимые зацепки.

— И что теперь, товарищ полковник?

— Теперь мы сообщим информацию о вашем местонахождении отцу и братьям, а также оформим пенсию по инвалидности. Продолжать службу в таком состоянии вы не сможете — очевидно. Но, учитывая обстоятельства вашего пленения, я почти со 100% вероятностью смею утверждать, что без должных государственных наград вы не останетесь.

— И братья…

— Товарищ полковник, — в разговор вмешался один из докторов, — пациент не помнит братьев. Но память восстановила отрывочные сведения об отце.

— Ничего. В родном Новосибирске всё вернётся. Ладно, бывай гвардии старший лейтенант! Здоровья тебе…

***

С этих достопамятных событий прошло два года.

За это время отец и сын смогли не только воссоединиться, но и провести очень много времени, восстанавливая частично потерянную память. Сергей узнавал себя буквально по крупицам: двор, в котором жил; места, в которых бывал; школа, в которой учился.

Иван Ивановича было не узнать — весть о возвращении сына вдохнула в него новую жизнь. А когда Сергей решил забрать отца из дома престарелых в свою съёмную квартиру, которую снимал за счёт достаточно скромной военной пенсии, и вовсе воспрянул духом и распрямился в плечах.

— А ещё ты в детстве один раз мне лекцию сорвал, — делился воспоминаниями улыбающийся Иван Иванович, — просто представь: я читаю первокурсникам лекцию про Шумеро-Аккадское царство, а ты на всю аудиторию просишься, уж прости, в туалет. Да так настойчиво, на одной ноте, раз за разом. Пришлось с пунцовым лицом отводить… А студенты, зараза, похихикивают… Не помнишь?

— Не помню, — мотнул головой Сергей, — всё, что до госпиталя, кажется сном.

За окном завывала вьюга, свет фонаря «гонял» по потолку загадочные тени, а где-то в глубине бетонной многоэтажки громко выясняли отношения молодые соседи.

Иван Иванович тяжело вздохнул.

— Что, сходить, попросить, чтобы вели себя тише? — спросил младший сын, приподнявшись на локте.

В последнее время самочувствие израненного офицера постепенно улучшалось.

— Да нет, Серёжка. Я не про то…

— Что, пап?

— Время моё приходит, Серёж. Чувствую это. И есть у меня одна тайна интересная.

— Какая?

— Пиратская, — тихо хохотнул Иван Иванович, — во времена, когда я ещё выезжал на археологические изыскания, мы с другом нашли клад, оставленный французским генералом во время отступления из Москвы в 1812 году. А там — серебро, золото, украшения. Разделили пополам. Да государство не известили — себе всё присвоить захотели. Друг-то попался, потом и срок получил. А я дураком не был и зарыл всё, до поры до времени, на своей старой даче в подполе. Времени нужного ждал.

— Ого! И?

— Вот тебе и «ого», — передразнил сына старик, — я, понятное дело, потратить не успел и не успею. Но долго думал, кому из вас троих эту тайну раскрыть. Там достаточно. На безбедную жизнь хватит, если с умом подойти.

— Звучит как сказка…

— Но я не сказочник, Серёжа. И клад — твой. Распорядись с умом. Хоть 25% себе по-честному присвой, хоть на чёрном рынке всё распродай — дело твоё. Но я хочу уйти честным человеком. Сегодня я написал записку и запечатал в конверт. Конверт — на столе. Но дай мне слово офицера, Сергей, что откроешь письмо только после моей смерти…

— Чудной ты, батя!

— Слово. Офицера.

— Хорошо, пап. Спи давай. Спасибо, конечно, за то, что поделился, и за то, что я — самый достойный. Но всё-таки утро вечера мудренее…

***

— Жаль, конечно, что ты так мало пообщался с папой, — на поминках, после похорон отца, Михаил смотрел на своего младшего брата с жалостью и неумело старался подобрать слова утешения, — но знай, что он был счастлив провести это время с тобой.

— Угу, — угрюмо кивнул головой Сергей.

— Ладно. Мы с Аней пойдём потихонечку. Ты не грусти и, если что, звони. Кстати, на наследство будешь претендовать?

Сергей только мотнул головой, втайне желая, чтобы его оставили одного абсолютно все, вне зависимости от степени родства, в этот непростой момент. Всего полтора часа спустя он уже был в своей опустевшей квартире, которая пахла родным и близким человеком и никак не хотела «отпускать» ощущение его присутствия.

Он вскрыл конверт, выполнив своё обещание. Из конверта выпала подробная схема местоположения зарытого клада, контакты некоторых лиц, которые могли помочь в реализации драгоценностей, наследство на дачный участок, а также записка.

«Дорогой мой Сергей, — текст был написан уже нетвёрдой, старческой рукой, — я знаю, что ты сдержишь своё слово и прочтёшь это письмо уже после моей смерти. За то малое время, что мы провели вместе, я снова поверил в людей, в родственные связи и любовь, несмотря на жизнь, полную разочарований. Ты — лучший сын, о котором можно мечтать. И я уверен, что твои родители могли бы гордиться тобой только потому, что ты — чистый, честный и открытый человек. Но я хочу умереть с чистой совестью и вынужден признаться тебе, что своего Сергея я похоронил давным-давно, выкупив его останки у боевиков. Я был очень расстроен и не стал куда-либо сообщать. Особенно в то ведомство, которое отобрало у меня мою надежду, мою опору и моё будущее. Но словно само небо услышало меня и, из-за череды невероятных совпадений, когда на пороге моей комнаты предстал ты, со своей уникальной историей выздоровления, я вдруг понял, что и мне, и тебе нужна эта сказка. У тебя нет своих воспоминаний. Все они — ложные, собраны из снов и видений. Именно поэтому я считаю тебя своим, «плоть от плоти» и постарался наполнить тебя историей моего Сергея. Нашего Сергея. Твоей историей. Поэтому клад — твой, мой лучший из сыновей! И там, на небе, я буду ждать тебя с твоим братом».

Лучший из сыновей

Автор: Иван В.

Ссылка на основную публикацию