Впервые Наталья Игнатьевна заметила, что начала терять зрение, в начале осени. Она, как обычно, пришла на работу раньше всех, открыла библиотеку и стала поднимать жалюзи на окнах – и вдруг обнаружила, что не может прочитать знакомую вывеску на противоположной стороне улицы. Раньше она прекрасно различала все оранжевые буквы в названии кафе «Старый желудь», в котором любила посидеть после работы, а теперь они стали расплываться, смешиваться с коричневатым фоном стены.
Библиотекарь попыталась убедить себя, что просто плохо выспалась, и поэтому ее усталые глаза видят не очень хорошо, да еще на улице пасмурно и туманно. Но в течение дня она постоянно ловила себя на том, что силуэты ее коллег или пришедших в библиотеку читателей, находящихся в другом конце просторного зала, тоже слегка расплываются и становятся нечеткими. В остальном, правда, зрение ее не подводило: она, как и прежде, легко находила нужные книги и читательские формуляры, видела и номера читательских билетов и паспортов желающих записаться в библиотеку, и названия книг на полках, даже полустертые золотистые буквы, вытесненные на темных кожаных переплетах дорогих старинных изданий…
Эти издания – полное собрание русской классики XIXвека – не выдавались читателям, и Наталья Лиманова была едва ли не единственной, кто брал их в руки, осторожно перелистывал их потемневшие страницы и перечитывал почти наизусть знакомые строки. Работы в читальном зале было мало – люди все чаще приходили за информацией в соседний, компьютерный зал и часами сидели в интернете – так что у пожилой сотрудницы было достаточно времени, чтобы прочесть в течение дня пару глав в одной из любимых книг.
— Не надо мне никакой современной литературы, что я из нее могу узнать такого, чего нет в классике? – вздыхала она в ответ на предложения коллег почитать что-нибудь из только что закупленных новых книг.
Те вскоре привыкли, что она не признает ничего нового, и перестали общаться с ней на отвлеченные темы. Чему она была только рада – обычные люди тоже не могли дать ей и малой толики того, что давали Лев Толстой, Чехов, Достоевский и другие ее любимые писатели.
После работы она тоже читала – брала на абонементе более современные издания все тех же классиков, шла в «Старый желудь» и снова погружалась в жизнь позапрошлого века. Тем вечером, когда ее начало подводить зрение, она тоже зашла в кафе, заказала себе чаю, устроилась в углу с «Обыкновенной историей» — и внезапно ей стало ясно, что чтение теперь доставляет ей неудобство. Да, ей приходилось напрягаться, читая хорошо знакомые диалоги и описания: мелкий шрифт, который она всегда отлично видела, этим вечером как будто бы стал еще мельче. И пожалуй, вспомнилось теперь Лимановой, ей и раньше, в последние дни чтение давалось чуть-чуть тяжелее, чем всегда. Она быстрее уставала читать, прочитывала за вечер меньше страниц, чем обычно, ей казалось, что свет в кафе стал более тусклым…
По дороге домой она пыталась читать другие вывески и не могла понять, удается ли ей это сделать с такого же расстояния, что и раньше, или все-таки требуется подойти ближе. Так же было и дома, вечером, когда она продолжила читать в кровати: торшер светил ярко, но глаза у нее начали слезиться и закрываться еще до полуночи, хотя обычно она читала хотя бы до часа ночи.
Женщина убедила себя, что просто переутомилась, и решила давать себе больше отдыха. Наутро глаза как будто бы не подводили ее, но еще через пару дней она опять стала видеть хуже – и с тех пор ее зрение медленно, но неуклонно падало. Она вкручивала в свой торшер и в настольную лампу на работе все более яркие лампочки, она все ниже наклонялась к книгам, когда читала, она решилась, в конце концов, дойти до окулиста, хотя ненавидела «таскаться по врачам», и вышла из поликлиники с рецептом очков и уверениями, что «с возрастом зрение падает у всех, но этих очков хватит лет на десять». Но уже через полгода очки, которые поначалу действительно помогли ей снова нормально читать мелкий шрифт, перестали выполнять свою задачу.
Были вторые очки с более толстыми стеклами, потом третьи, с еще более толстыми, потом еще одни, с двойными. Была лазерная коррекция, после которой зрение на пару месяцев улучшилось, а потом стало снижаться еще быстрее. Были попытки читать книги с лупой и всевозможные упражнения для глаз, от которых они только еще сильнее уставали. Были тонны тертой морковки с маслом и сырой черники, от которых Наталью Игнатьевну чуть ли не тошнило. А еще были разговоры с читателями в библиотеке, которые пытались давать ей всевозможные советы и делали самые разные предположения о том, почему с ней случилось это несчастье.
— Очень похоже на проклятие, на чей-то сглаз! – уверяла ее одна пожилая читательница, с которой они уже много лет ругали современный мир и распущенную молодежь.
— Вы просто не хотите видеть наш жестокий мир, не принимаете его, и ваш организм в прямом смысле слова «закрывает на него глаза», — считал другой старый знакомый, перечитавший в библиотеке чуть ли не все книги по психологии.
Лиманова считала сглазы и проклятия ерундой, да и к психологии относилась скептически, но уже чувствовала, что близка к тому, чтобы поверить и в то, и в другое. И к тому, чтобы обратиться за помощью хоть к психологам, хоть к экстрасенсам с гадалками – раз уж нормальная медицина не могла дать ответ на вопрос, что с ней.
«Читайте русскую классику – в ней есть все ответы!» — сколько раз она слышала эту фразу от своей матери, сколько раз сама заявляла это мужу и детям… Муж кивал и соглашался с ней – это всегда так ее радовало… пока в один прекрасный день он не заявил, что уходит к женщине, «у которой в голове есть еще кое-что, кроме гребанной классики».
Дети, в отличие от мужа, часто спорили с ней, не соглашались, что вся остальная литература «либо противоречит русской классике, и потому вредна, либо повторяет ее, и потому бесполезна», втайне читали фантастику, детективы и прочую современную гадость. А потом они выросли и разъехались по разным городам. Время от времени они звонили матери, спрашивали, как у нее дела, но о проблеме со зрением она им не сказала. Не хотела обсуждать свою беду с теми, кого не смогла нормально воспитать, да и вряд ли они смогли бы ей помочь. А вот на помощь любимых классиков Лиманова надеялась – и не понимала, почему они, всю жизнь дававшие ей ответы на самые сложные вопросы, теперь оставили ее без поддержки.
В библиотеке имелись современные издания Чехова, Достоевского и остальных ее любимцев с более крупным, чем в старых книгах, шрифтом, но даже в них буквы были теперь недостаточно большими, чтобы Наталья Игнатьевна могла их читать. О старинных же томах классиков можно было и вовсе забыть. В антикварные издания Лиманова даже не заглядывала – только вытирала с них пыль и гладила их шершавые, потертые кожаные переплеты.
— Что я сделала не так, почему у меня отняли единственную радость – перечитывать вас? – шептала библиотекарь одними губами, когда оставалась одна в зале. – Я же всю жизнь жила по вашим заветам…
Она вела рукой по кожаным корешкам с золотыми надписями – некоторые буквы почти стерлись, кое-где их пересекали царапины, похожие на шрамы, словно книги были живыми существами, прошедшими через многие испытания. Они и раньше, до того, как Наталья начала слепнуть, иногда казались ей живыми, а теперь мысль о том, что старинные фолианты ведут себя, как одушевленные существа, и вовсе не давала ей покоя. Неживые предметы не могли отвернуться от того, кто их любил, не могли капризничать и обижаться непонятно на что, а обтянутые кожей фолианты делали именно это.
— Чем я вас обидела, за что вы со мной так? – спросила она однажды не шепотом, а в полный голос, уже не оглядываясь по сторонам и не проверяя, не зашел ли кто-нибудь в читальный зал.
Ее ладонь привычно погладила кожаные корешки. Прочитать имена авторов на них Наталья Игнатьевна уже не могла, но ее пальцы и так «помнили», каким каждый том был на ощупь и в каком порядке они стояли. Вот Пушкин, вот Лермонтов, вот Тургенев, вот Достоевский…
— В чем я провинилась? – снова заговорила библиотекарь – и внезапно в памяти у нее всплыл один из первых дней ее работы в этом месте. Точнее, рядом с этим местом, в соседнем зале с компьютерами.
Ее тогда попросили временно подежурить там, и она, взяв с собой первый том «Войны и мира», уселась за стол, стоявший напротив длинного ряда компьютеров. За несколькими из них сидели посетители, ближе всех к Лимановой расположилась девица с крашенными в розовый цвет волосами, один вид которой заставил пожилую библиотекаршу недовольно поджать губы. Нет, Наталья не стала бы комментировать ни внешний вид девицы, ни ее глупое зависание в интернете, если бы та сама первой не начала ворчать. Но розововолосая посетительница явно хотела выплеснуть раздражение, и выплеснула его на библиотеку, которая позволила ей бесплатно торчать в Сети – нельзя было закрыть глаза на такое!
— Что ж ты все тормозишь, допотопный, блин, ящик! – буркнула молодая посетительница, и Наталья Игнатьевна не выдержала.
— А чего вы хотели, тут вам библиотека, а не интернет-кафе! – произнесла она громким голосом. – Скажите спасибо, что здесь вам вообще компьютеры установили, пошли на поводу у таких, как вы, у тех, кто нормальные бумажные книги читать разучился!
Девица оторвалась от монитора и уставилась на Наталью совершенно бесстыжим не мигающим взглядом – словно смотрела не прямо ей в глаза, а куда-то мимо нее.
— Много вы знаете о том, что я читаю! – огрызнулась она.
— А мне не надо ничего знать, и так ясно, что в Сети читают только всякую чушь! – заявила библиотекарь.
— Может, она там классику изучает! – заступился за девушку сидевший позади нее мужчина, и это окончательно вывело Наталью из себя.
— Классику нормальные люди читают только в бумажных книгах, а не в бездушных компьютерах! Ее только так можно понять! – отчеканила она и демонстративно отвернулась.
— А те, у кого зрение плохое, а слабовидящие – им, по-вашему, что делать? – вспыхнула наглая девица. – На компьютере или в читалке можно шрифт увеличить, а в бумажных книжках это малость проблематично!
Лиманова нехотя снова повернулась к ней.
— Весь мир наводнили техникой и сделали бездушным – а вы о каких-то слабовидящих!
— Ну как бы и у них есть право читать! В том числе и классику! – фыркнула девушка.
— Вот-вот, современной бездушной молодежи только дай права покачать, — процедила сквозь зубы Наталья Игнатьевна. – У них права кучки полуслепых важнее права всего мира на нормальную спокойную жизнь, без компьютеров, без спешки и суеты, без техники отвратительной!
— Да вы… Да чтоб вам… узнать когда-нибудь, каково это! – выпалила девица и, схватив сумочку, выбежала из зала. Наталья, похоже, знатно разозлила ее, потому что бежала она, не разбирая дороги, и по пути опрокинула стул, а потом еще и в дверь не вписалась, ударилась о дверной косяк.
Почему Лиманова вспомнила об этом именно сейчас? И почему не вспоминала о той ссоре так долго, ведь тогда речь тоже шла о людях со слабым зрением, а теперь она сама к ним относилась? «Потому и не вспоминала», — ответила себе Наталья Игнатьевна и, придерживаясь рукой за выстроившиеся вдоль стены стеллажи, зашагала в соседний зал.
— Ира, скажи, к вам ходит за компьютером работать девушка лет двадцати примерно, с короткими розовыми волосами? – заговорила она прямо с порога, обращаясь к дежурившей в зале коллеге. – У нее, насколько я понимаю, зрение очень плохое…
Больше всего она в тот момент боялась, что розовая девица давно не приходила в библиотеку и сотрудница ее не вспомнит.
— А, Лара Савельева! – развеяла Ирина страхи Лимановой. – Так она уже год к нам не ходит, теперь в центральную библиотеку записана, там есть программа для слепых…
— А она что, совсем ослепла?! – ахнула Наталья.
— Да, ей операцию делали, пытались что-то улучшить, но только хуже сделали… Она у себя в блоге деньги на новую операцию собирает, надеется все исправить…
— Вот, значит, как… — протянула Наталья Игнатьевна, опуская глаза. Свет в компьютерном зале стал еще более тусклым, но она понимала, что сейчас дело было не в ее проблемах со зрением.
Она вернулась за свой стол и закрыла лицо руками. Позади нее возвышался стеллаж со старинными кожаными книгами, которые все-таки дали ответ на мучивший ее вопрос. Правда, теперь перед ней встали новые: если девушка Лара совсем лишилась зрения только за то, что пожелала зла вредной старой библиотекарше, которая первой начала с ней ссору, то чего же ждать самой библиотекарше за то, чем она занималась всю жизнь? За то, что делила людей на «высший сорт», читающий классику, и «бездушных», сидящих в интернете, за то, что отказала слабовидящим в праве читать ту же классику, да и все остальное, с экрана, увеличивая шрифт…
И еще один вопрос внезапно заслонил собой все прочие: что ей делать теперь, когда она все поняла? И можно ли в принципе еще хоть что-то сделать или уже поздно?
Женщина оглянулась на полки с одетыми в кожаные переплеты классиками, но на этот раз не стала ничего у них спрашивать. Ответы на последние вопросы неожиданно нашлись сами.
Она снова пошла в компьютерный зал.
— Ирочка, у тебя ведь будут еще в этом году курсы компьютерной грамотности для пенсионеров?
— Да, Наталья Игнатьевна, — кивнула ее коллега, — как раз с понедельника новая группа придет.
— Замечательно! Я тоже с твоими учениками посижу, послушаю тебя, можно? – попросила Наталья. – Мне нужно быстро все это освоить – поможешь мне? И покажешь, как на экране все увеличить, чтобы я видеть могла…
— Конечно, с удовольствием… — удивленно пробормотала Ирина, меньше всего ожидавшая услышать такую просьбу от коллеги, ненавидящей «ужасную и бездушную компьютерную реальность».
— Спасибо, милая! – улыбнулась Наталья и снова вышла из зала, а затем направилась к выходу из библиотеки.
Ей хотелось глотнуть свежего воздуха и, не отвлекаясь на читателей, подумать о том, какими словами извиниться перед Ларой, после того, как она научится пользоваться интернетом и найдет ее блог. А еще – о том, что сегодня надо будет начать писать статью о важности компьютеров, планшетов и прочей подобной техники для людей с проблемным зрением. Писать придется очень крупно, кучу бумаги переведет… И если она закончит статью до того, как освоится в интернете, она попросит коллег набрать ее на компьютере и выложить на библиотечных сайтах. А потом и сама будет вести блоги и писать там на эту тему. И собирать деньги на повторную операцию Ларе, даже если сама Лара не захочет с ней разговаривать…
Взгляд Лимановой упал на дом напротив, на вывеску кафе «Старый желудь». Буквы, из которых складывалось его название, по-прежнему казались ей расплывчатыми пятнами – но теперь она как будто бы стала лучше различать их очертания…
—
Автор: Татьяна Минасян
Загрузка...
