Он смотрел на жену и скрежетал зубами от злости. Господи, ну почему она такая? Ну почему?
На душе тошно, на сердце холодно, и разрывало от ненависти. От всего. От вида ее нелепого, от этой прямой, как у школьницы, спины, от хвостика крысиного, от сложенных на коленях рук. Она всегда так сидела – спина прямая, и руки в замочек на плотно сдвинутых костлявых коленках. Как на уроке. Пятерочница, блин! Только раньше ему нравилась ее тонкая шейка, да и хвостика крысиного не было. Кудряшки, падающие волной, были…
Жена смотрела телевизор. Вот так всегда – усядется на кресло, на самый краешек, включит ящик, найдет свой любимый (и единственный) канал, и смотрит. Вся напряженная, внимательная, с красными торчащими ушами, смотрит эту муть, этот «романтик», внимает, впитывает, сглатывает слюну, и никаким бесом ее не оторвать!
Тупая. Чучело гороховое! Он терпеть не мог бабских сериалов и не понимал, как можно упиваться каждой серией, бездарно сочиненной эпопеи! Мыльные оперы растягивались на года, и тучи безмозглых домоседок теряли последние остатки ума, переживая от страстей каких-нибудь доярок, сироток или зечек. И все эти доярки, сиротки и зечки обязательно находили своего миллионера со слащавой харей, бросившего все ради смазливой мордочки с лексиконом Эллочки-людоедки! Ну бред же! Бред!
Он, Роман Григорьев, сорокапятилетний мужик, не был никогда бабником. Не был утырком, алкашом или тираном. Он – нормальный муж, ответственный человек, не богач и не скряга, всю жизнь честно влачил на горбу это бремя – семью. Веру, Митьку и Аньку. Это его семья. Жена Вера и дети: Митька и Анька. Ребята вылетели из семейного гнезда по своим институтам, да наверное, так и не прилетят обратно. Звонят отцу, когда денежка нужна. Роман чувствовал себя ходячим банкоматом.
— Привет, па! Как жизнь? Ага. Кинь денег, па! – этот текст он выучил наизусть, на большее ни Митька, ни Анька не способны.
И Вера… Как родила погодок, так и потерялась, растворилась: дети, дети, дети. Ты должен, ты обязан, дай, дай, дай…
Нет, сначала было все нормально. Свидания с молоденькой и наивной Верочкой, встречи под луной, девичья робость и его показная развязность. Она – кудрявая барышня. Он – хулиган. Она – трепетная лань. Он – настойчивый и сильный. Игра. Баловство. Ну и добаловались: девочка, может, и была наивной простушкой, но мама ее – хват. Хотя… Рому правильно воспитали – любишь кататься, люби и саночки возить. Вот и вози – корми и содержи жену и ребенка.
А время тяжелое… Он, шахтер, не поехал в Москву стучать касками по мостовой. Он работал везде: и грузчиком, и в бригадах строительных шабашил, и иномарки из «Владика» гонял. Домой вернется: а там черт ногу сломит. Верочка с Митькой мается. Ни сна, ни отдыха.
— Вера, я вкалываю, как вол. Сделай так, чтобы дома было тихо. Это все, о чем я тебя прошу. Хорошо?
Она хлопала ресницами. Брала Митю на руки и качала, качала, качала. Пела колыбельные. Или уходила с коляской на улицу, часа на три, чтобы не мешать. Или – к маме. Она уже тогда начинала строить тонкую скорлупу-перегородку. НЕ БЕСПОКОИЛА. Всем удобно. Все счастливы…
Да он знает, что должен. Знает, что обязан. Ну и сама-то Вера могла бы чуть пошевелиться? Ну, немного, нет? Почему он один должен и обязан? Роман, помнится, между небом и землей повис однажды, заболел тяжело. Два месяца в больнице провалялся, из жизни выпал… И что? Кто-то его навестил? Кто-то пришел? Дети оказались жутко занятыми, чтобы повидать отца. У них – учеба, практика, то, се… А Вера? А что Вера. Вера являлась раз в четыре дня, отправляла с нянечкой банку безвкусного винегрета и набившие оскомину апельсины, — все!
А ему не до чего – он валялся на животе и впадал в небытие. А потом, когда появилось обоняние и аппетит, ждал жену, звонил и просил горячих котлет с хрустящей корочкой. И морса домашнего. А Вера покупала внизу в буфете куриные, засохшие от времени тефтели, коробку приторно-сладкого пойла, в котором и клюквой не пахло даже, и опять отправляла «жратву» мужу через вахту.
Конечно, звонила. Конечно, интересовалась, когда выпишут. Деньги ведь нужны. Димочке на новый ноут, Анечке на оплату квартиры.
— Ну что девочке в общаге мучиться?
— А почему бы ей не помучиться? Чем она лучше других? – у Романа ходили желваки.
— Потому что! За что ты так ненавидишь детей? Я в ужасе! – верещала Вера.
Роман взрывался.
— Они не дети! Они – взрослые люди уже! И я прекрасно знаю, почему Аньке понадобилась вдруг отдельная хата! И ты знаешь! В общагу хахаля ведь не приведешь!
Вера бросала что-то типа «ненавижу тебя», бросала трубку и «наказывала» Романа на неделю: не звонила и не присылала котлет из буфета. А Роман, как последний идиот, стрелял у медсестер деньги, чтобы купить себе какой-нибудь приварок к скудному больничному харчу. Стыдно было так… Рабочий мужик, не какой-нибудь нищедрал, а просит денег в долг у девочек-медсестричек. Карточка ведь у жены…
Однажды одна из них, малюсенькая такая, миниатюрная, совсем ребенок еще, тихонечко сказала:
Роман Анатольевич, а что вы так мучаетесь? Ведь на самом деле все просто. Можете с телефона платить.
Он тогда ужасно покраснел. Вот дундук – совершенно отстал от цивилизации! Но ведь он не того… с современными гаджетами не очень дружит. А этот Анькин (по ее словам, устаревший) смартфон оказался для Романа непонятной фиговиной с кучей ненужных приложений! Куда проще управляться с кнопочным. Телефон для чего человеку? Видосики смотреть или звонить?
А маленькая Катюшка, присев на краешек койки, розовыми пальчиками водила по экрану, спокойно, простым языком объясняя, как ориентироваться в цифровых джунглях. И Роман стал ориентироваться, шахтерскими лапищами своими тыкая по нужным «иконкам», обливаясь потом и пыхтя от напряжения.
— Уф, как будто смену отпахал, — застенчиво улыбался он.
Маленькая Катя мелодично смеялась, как колокольчик серебряный. «Господи, и досталась кому-то такая дочка», — вздыхал про себя Роман, — «Ну прелесть, а не ребенок»
Он в шоке был, узнав, что «ребенку» уже тридцать два года от роду. У «ребенка» свой ребенок в первый класс пошел.
— Маленькая собачка – до старости щенок! – говорила Катя, — я всю жизнь недомерком была. Хотя в детдоме кормили на убой. Не верьте, что в детском доме плохо. Там нормально.
Она туда попала уже вполне смышленой, ровесницей сына первоклассника. Вечно голодная зверушка толком и говорить не умела, зато понимала все. И умела, как никто из домашних деток, выживать. А кто ее кормить-то будет? Папенька с маменькой давным-давно растеряли человеческий облик, и мозги их превратились в маргарин от паленого спирта. Катя шныряла по улицам, воровала еду, брала все, что плохо лежит, меняла в ларьке на водку, а водку относила «маме». За это ее хвалили! И она могла переночевать на обос*аном матрасе, и «папа» ее не выгонял на мороз. И так Катюшка существовала, пока не попалась в поле внимания представителей органов соцзащиты.
— Ой, мне и глистов выводили, и на специальное питание сажали, а я ела, ела, ела. Точнее – жрала, как ненормальная, — Катя хохотала, рассказывая страшные вещи о себе, — наша повариха, тетя Танечка, назвала меня «Катькой-бормоглотом». Она все говорила: «Нашего бормоглотику бак двадцатилитровый поставь – слопает и глазом не моргнет!» Ха-ха-ха! А я до сих пор поесть люблю. Я очень вкусно готовлю, верите? Хотите, завтра вам домашних котлет принесу?
Роман краснел, бледнел, терялся. Это не она, это он – бормоглот! Но Катя не обратила внимания на смущение Григорьева. На следующий день она принесла в палату несколько разноцветных пластиковых контейнеров. Открыла, протянула ему…
О, Господи ты, Боже мой! Как в деревне у бабушки! Котлетки! С хрустящей корочкой, сочные, с пюрешкой на гарнир! В пюре была сделана ямка, и эта ямка залита растопленным сливочным маслом! Тонкая шинковка кисло-сладкого салата из капусты – Роман сто лет не ел такой вкусноты! А к чаю – блины! Тоненькие, румяные, сливочные! И ничего такого ведь, обычная еда, но почему ее хочется назвать божественной?
— А вы знаете, что у индусов пища, приготовленная на семейном очаге, считается священной, дающей силы? – спросила вдруг Катя.
— Не, не знаю, честно говоря. У нас дома нет очага. У нас дома – микроволновка вместо очага, — улыбнулся Роман.
— Потому вы такой грустный, — вздохнула Катя, как-то по особенному взглянувшая на большого и кряжистого Григорьева, — там, где микроволновка вместо очага, нет никакого дома.
С той поры и началось мучение. Не палата, а сковорода раскаленная. Григорьев вдруг осознал, что ждет Катю каждый день. Каждую минуту. Что хочет и мечтает ее увидеть, но боится, робеет, а язык его к небу прилип. Он с закрытыми глазами мог узнать, что Катюшка пришла. От нее шел особенный запах, духи у нее, что-ли такие? Не разберешь… То ли ромашка, то ли ландыш, то ли что…
— Это просто я травами волосы ополаскиваю, — призналась она, вспыхнув, когда Григорьев носом к ее волосам потянулся. Честное слово, он не хотел. Само собой получилось – потянулся мордой к ее волосам, — мы в частном секторе живем, прямо у лесополосы. У нас в Вадиком домик. Достался от государства.
За лесополосой – поле. Все в ромашках. А в июне розовое от полевой гвоздики. И травы разные, и мята, и душица. Катя жалела, что у нее нет коровы.
— Хоть сам ешь! – опять ее смех – серебряный колокольчик, — я такая дурочка. Надо бы картошку посадить, морковку… Нет, у меня грядки с овощами есть. А все остальное в цветах. Везде цветы! Вадька тоже очень любит. В прошлом году он сам, лично, пять вишен посадил! Такой уже мужичок вырос…
***
Незадолго до выписки у них все случилось. Роману не спалось, распирало грудь от духоты. Он вышел в коридор. Катя сидела за столиком. Ей, наверное, тоже не спалось. Она читала.
— А можно посмотреть, что ты читаешь, Катюша? – спросил он. Надо было что-то спросить, что-то сказать, иначе…
Она читала «Собачье сердце». Не дешевый роман, состоявший из розовых соплей, в мягкой оболочке, а Булгаковское произведение.
— Сотый раз перечитываю, а все время какое-то новое восприятие, — она подняла на Григорьева серые в крапинку глаза, — а «Мастера и Маргариту» побаиваюсь перечитывать, раньше я думала – смешно, а на самом деле – вовсе не смешно. Страшно… Знаете, это очень страшно, когда Мастера заточили вместе с Маргаритой в тихом замке. Не на жизнь, на…
Он не дослушал, почему страшно Мастеру и Маргарите в замке. Он вдруг обнял ее и прикоснулся к ее теплым, мягким и таким податливым губам. А она обвила его шею руками…
У Григорьева и Кати оставалось еще три дня до выписки. Предпоследнюю ночь он провел у нее в домике. В крошечной беленькой комнатке спал ее сынишка, который «вырос серьезным мужичком». В уютном садике, среди молоденьких вишневых деревьев, стояла крашеная скамейка, и Роман сидел на ней, обнимая свою Катюшку.
— Нам нельзя быть вместе, Рома. У тебя семья, — вдруг обронила она.
— Это не семья, Катя, — порывисто сказал он, — в ней нет очага. Да тихо ты, не перебивай, Катя, выслушай меня. Не в жратве дело. В другом. Ты – другая, понимаешь? Ты вся моя, ты желанная, теплая, чуткая… Мне не умных надо, и не глупых… Нет, все не так… Да не оратор я, Катюша…
— Ты просто привык к своей жене. Привык, устал… Это бывает.
— Да не привык. И не устал. Я не могу больше… Она живет тупыми сериалами. Тупыми, да, Катя, да, детьми! Они же потребители! Они же… Я, как чужой им, Катюша. Да все, все, молчу. Гнусно жаловаться на семью, сам виноват! Просто я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю одну тебя! И сынишку твоего уже люблю. Потому что он – твой!
Катя тогда погладила его по щеке. Поцеловала.
— Я тоже тебя люблю. Но я никогда не разрушу твою семью. Вера ни в чем не виновата – и все сериалы эти, романы, винегреты в банках… От безысходности просто. Ты же не видишь ее, не желаешь видеть и знать. Ты же разговариваешь с ней, как… С человеком второго, нет, третьего сорта. Я ведь заметила однажды, как она плакала внизу, у вахты… У нее просто руки опустились… Зачем ей очаг, если его не для кого поддерживать?
Вот и все.
***
Григорьев был порядочным мужем. И вот он на пороге своего постылого дома. Смотрит на прямую спину Веры. Ненавидит ее всей душой. Сердце его кровью обливается и тоскует по маленькой Кате, живущей в домике у лесополосы. Он хочет сбежать, улететь, уползти, уйти из этой, ставшей чужой, квартиры, где микроволновка вместо очага. Бросить ключи на столик в прихожей, и шагнуть в подъезд, уйти, чемодана не взяв с собой. Уйти немедленно, ведь его с Верой ничего не держит.
И никуда не уходит.
—
Автор рассказа: Анна Лебедева
Канал Фантазии на тему
Загрузка...
