Девушка в алом

В июне жители городка Дубрава заговорили, что у речки поселилось новое лицо – девушка в алом пальто и с белым зонтиком, за что её тотчас прозвали Мэри Поппинс. Местный учитель Николай Горький, человек лет 40, тоже сразу ей заинтересовался. Им двигало праздное любопытство. Они оказались соседями. Каждое утро Горький видел её из своего окна – маленькую фигурку в светло-алом пальто и с неизменным зонтиком, который она всегда брала с собой. В хорошую погоду она защищалась им от солнечных лучей, а в дождливую – высоко поднимала над головой, словно по примеру Мэри Поппинс готовилась взлететь с первым порывом ветра. Но так как в Дубраве ветры почти не дули и даже у речки стабильно стоял затяжной штиль, то девушка всё не улетала.

Девушка в алом

По выходным он сталкивался с ней то в парке, то в кафе, то в сквере. Он издалека узнавал её по алому пальто и белому зонтику. «Похоже, она здесь одна, – устало соображал Горький. – За 4 месяца я не видел рядом с ней никого – ни мужа, ни родных, ни даже подружки. Может, сто́ит познакомиться? В конце концов я не так уж и стар для неё…».

За свои 40 лет он успел 2 раза побывать мужем и однажды отцом. Первый раз он женился рано, на третьем курсе, и неудачно. Новоиспечённые супруги быстро разошлись, но сохранили приятельские отношения. Второй брак оказался долгим, тяжёлым, нервным, однако подарил Горькому сына Ваню. Когда мальчику стукнуло 10 лет, родители развелись. Николай оставил квартиру жене и ребёнку, а сам уехал в Дубраву в старый родительский домик – доживать свой век, как он выражался. Ваня приезжал к нему раз в год – на весенние или летние каникулы; купался в реке, ловил раков, разводил костры и вместе с мамой уезжал обратно в Москву. На всё про всё у него уходило 5-6 дней; что касается бывшей жены, то она останавливалась в местной гостинице, где пряталась от Горького; впрочем, он и не пытался возобновить с ней общение.

И вот однажды, когда он задержался в кафе у речки, девушка в алом подошла к киоску с мороженым и купила пломбир. Потом осмотрелась по сторонам, но все столики оказались заняты. А рядом с Горьким как раз было свободное место. Он ласково кивнул и приветливо указал на соседний стульчик. Девушка молча присела, разорвала блестящую упаковку и принялась медленно есть.

– Какая духота, – произнёс Горький, чтобы хоть как-то завязать разговор. – А вы всё в плаще! Вам не жарко?

Она отрицательно покачала головой и даже не подняла на него глаз.

– Вы к нам насовсем? – внезапно сказал он, и сам удивился этому простому, но провокационному – как ему самому показалось, – вопросу.

Она вздрогнула и вдруг посмотрела на него в упор. Он увидел, что он у неё большие синие глаза – «как у капитана Блада», – неожиданно мелькнуло у него в уме.

– Я боюсь этого слова – «насовсем», – прошептала она и неловко засмеялась. – Мне здесь достался домик от тёти… Я – её единственная наследница.

Горький вспомнил соседку – бабушку Лену, тихую, молчаливую старушку, которая умерла 2 года назад. Её старенький, крошечный домик одиноко стоял на окраине дачного посёлка, так что про него быстро забыли.

– Ах, вот оно что, – протянул Горький и попытался изобразить сочувственную гримасу. – Значит, вы не уплывёте на корабле под алыми парусами? И не убежите по волнам с ветром перемен?

Она рассмеялась, и так они разговорились.

***

Целый день они бродили по набережной, любуясь рекой. Горький рассказал, что преподаёт в местной школе русский язык и литературу и, как Нестор Петрович из «Большой перемены», руководит сумасшедшим 9 «А» классом. Девушка слушала его долго и молча, а когда он выдохся, коротко, сдержанно представилась:

– Наташа.

И этого ему хватило. Он вдруг почувствовал себя счастливым, юным, свежим и свободным. Весь вечер Горький думал о ней. «Она зажатая, но хорошенькая. И совершенно не умеет общаться с мужчинами. Как бы её не вспугнуть…», – бормотал он, засыпая.

Но он не только её не вспугнул, но даже заинтересовал; по крайней мере, так казалось его возбуждённому воображению, вернее, – нетерпеливому самолюбию. Они встречались через каждые 2-3 дня и гуляли вдоль реки. Шли летние каникулы, Горький был свободен. Наташа работала на удалёнке, на дому – это всё, что он о ней узнал за месяц знакомства. Но он и не хотел больше ничего знать. Ему было достаточно, что она рядом с ним – спокойная, задумчивая, сосредоточенная. Казалось, она всё время решала про себя какую-то сложную задачу – недоступную для его понимания. В свои 25 лет она была такая замкнутая, выдержанная, собранная, что он, несмотря на старший возраст, робел в её присутствии и не решался за ней ухаживать. Впрочем, однажды он набрался смелости и подарил ей букет алых роз. Она взглянула на него строго и недоверчиво. «Вспугнул», – тоскливо подумал он и замер. Однако Наташа вдруг улыбнулась и взяла букет.

– Только чур без ухаживаний! – сказала она и совсем по-детски рассмеялась, отчего у него сразу отлегло от сердца.

Незаметно она стала его тенью. Она мерещилась ему повсюду – дома, на улице, в людных местах. Когда он оставался один, Наташа была тут же: ходила за ним по пятам, садилась рядом и даже брала его руку. Когда он шёл в город, она следовала за ним, как видение или сон. Когда он с кем-нибудь заговаривал или очередной знакомый обращался к нему, он слышал её голос и невольно, грустно, почти жалко улыбался. Он потерял сон, а вместе с ним – и покой. В последние дни зарядили дожди, и встречи прекратились. Горький сначала скучал, потом затосковал и, наконец, запаниковал. Отчего же? Он не мог ответить на этот вопрос. Ему просто стало плохо: то ли тошнило, то ли мутило, как в прострации.

В конце недели разразился ужасный ливень, какого давно не бывало в Дубраве. Местные старожилы потом уверяли, что четверть века так не лило, как в этот субботний вечер. Горький сидел у окна и смотрел на берег, залитый мутной водой. Вот сверкнула молния, и через мгновенье грянул гром. Ветер завыл и в считанные секунды повалил дерево в саду. Это зрелище почему-то ужасно поразило Горького. Он выскочил из дома и осмотрел расколотый пополам ствол. В глубине его души вдруг что-то шевельнулось, потом оживилось, взволновалось, разгорячилось… Стараясь ни о чём не думать, он бросился по набережной к знакомому домику.

Через 10 минут он уже стоял на пороге и стучал в дверь. Ему не пришлось долго ждать: Наташа сразу открыла и, увидев гостя, тихо вскрикнула. Горький вдруг испугался и невнятно пробормотал:

– Простите за вторжение… поймите меня, Наташа… я не хотел вас напугать…

Она смотрела на него в упор, с каким-то страхом и даже отчаянием. Горькому стало не по себе. Он развернулся, чтобы уйти, но она схватила его за рукав и удержала.

– Переждите дождь, – убеждённо прошептала она.

Через 5 минут они сидели в маленькой, уютной комнате, где пахло речной прохладой и свежей листвой. Горький промок до нитки и был рад этому: его внешний вид казался ему удачным предлогом завязать небрежный, полушутливый разговор, так как он чувствовал, что неспособен на серьёзное объяснение. Однако Наташа не проронила ни слова; молчал и он, как будто аршин проглотил. Она подала ему горячий чай с вином, и он залпом осушил стакан. Потом протянула байковое полотенце, и он так вытер свою шевелюру, что волосы встали дыбом. Она взглянула на него и засмеялась.

– Вы похожи на Безумного Шляпника.

– Но я не могу вам устроить безумное чаепитие, – попытался отшутиться Горький, хотя его голос срывался на хрип. – Вы знаете, чем ворон похож на письменный стол?

Её лицо вдруг стало серьёзным.

– Не смешно, Николай, – тихо, печально сказала она. – Ведь мы с вами договорились – никаких ухаживаний… Но раз вы пришли, я вам рада…

Это и было их объяснение. Домой Горький возвращался под ливнем, напевая и танцуя, как Джин Келли из фильма «Поющие под дождём». Потом они целый месяц каждый день встречались на набережной. Говорили о погоде, восхищались рекой, ели мороженое в кафе – том самом, где познакомились – и… ни слова о любви. Возможно, именно поэтому Горький чувствовал, что любим и по-настоящему влюблён.

***

Тем временем август подходил к концу, приближался учебный год, и теперь ему приходилось часто бывать в школе. Он решил сделать Наташе предложение до сентября – пока рабочая суета не затянула его с головой. За неделю до первого звонка он купил обручальное кольцо, сочинил признание, записал его на поздравительной открытке и выучил наизусть – точь-в-точь как его школьники каждый год зубрили письмо Онегина к Татьяне.

В намеченный день Горький встал раньше обычного и долго вертелся перед зеркалом. Почему-то в это утро он себе не понравился, однако отступать было поздно: через 4 дня наступал учебный год, который поглощал его мгновенно и целиком. Эта мысль ускорила его приготовления. Он торопливо надел светлый костюм, слегка надушился и направился к выходу.

Здесь его ждал сюрприз. Открыв дверь, он сразу почувствовал спёртый запах «Красной Москвы», слишком хорошо ему знакомый. Странное, невероятное подозрение шевельнулось в его душе. Не отдавая себе отчёта, как в тумане, он вышел на крыльцо…и обомлел. Ему навстречу поднялась женщина в тёмном, скорбном платье. Её кокетливая, тщательно расчёсанная голова была опущена, холёные руки прижимались к груди.

– Таня!.. – глухо вскрикнул Николай и, отступив назад, споткнулся и чуть не упал.

– Не гони меня, умоляю, ради сына… ради нашего Ванечки.

Горький глядел на неё в тупом удивлении и тщетно пытался привести мысли в порядок. Он вдруг почувствовал, что на него обрушился удар – внезапный, тяжёлый и неотвратимый.

– Я знаю, что виновата перед тобой, и не пытаюсь оправдаться, – продолжала она, ломая свои тонкие пальцы с накладными ногтями. – Но мне пришлось одной заниматься Ваней: ходить за ним, оплачивать кружки, спортивную секцию и музыкальную школу… А теперь у меня ничего нет. Я потеряла всё.

Пока она так говорила, его мысли понемногу прояснились, и он понял, что обречён, пропал, погиб безвозвратно, что Наташи ему не видать, как своих ушей…

– Я продала квартиру, чтобы выплатить кредит, – шепнула она чуть слышно. – Теперь нам с Ваней негде жить. Ты – наша последняя, единственная надежда.

И это было всё. Он не мог больше слушать и только устало махнул рукой. В тот день он не пошёл к Наташе, а когда на следующее утро пробегал мимо знакомой дверцы, краем глаза увидел на ней замо́к. «Слухами земля полнится», – прошептал он, имея, впрочем, в виду не планету Земля, а Дубраву, где сплетни распространялись со скоростью света в вакууме. Наташу он больше не видел. Первое время ему каждую ночь снилась фигурка в алом пальто и с белым зонтиком; к зиме эти сны поредели и потускнели, а после Нового года и вовсе прекратились.

Автор: Людмила П.

Ссылка на основную публикацию