Дар Предков

В это сентябрьское утро Юсуповский дворец блистал, как никогда. Очередь в его кассы тянулась чуть ли не до Мариинского театра, и удивительно сухая для Питера солнечная погода только способствовала наплыву посетителей. Пёстрая толпа оживлённо шумела в предвкушении зрелища: женщины звонко смеялись и бросали кокетливые взгляды, а сопровождающие их мужчины шутили в этот день особенно остроумно. Знакомые пары приветствовали друг друга, а незнакомые торопились завести первую беседу.

— Мы здесь уже сорок минут, но первый день выставки, конечно, самый яркий, такое просто нельзя пропустить!

— Конечно, коллекцию драгоценностей Орловых выставляют в России впервые! Слишком большая ценность, кто знает, не захотят ли их уже завтра вернуть под стекло?

— Национализированная коллекция, понятное дело, хороша и сама по себе, но мы пришли исключительно ради Дара Предков. Редчайший рубин поразительной чистоты!

Очередь звенела голосами, искрилась счастливыми лицами и красовалась нарядами. Но несмотря на все попытки женщин привлечь внимание, ни одна из них не обращала на себя столько взглядов, как дама в сером пальто. Что было в ней такого? Ничего особенного. Однако почему-то назвать её иначе как дамой было бы неуместно. Она была небольшого роста, но благодаря гордой осанке она казалась выше. Её тёмные волосы были собраны в простую причёску, но лежали аккуратно и безукоризненно. В лице её не было кокетства, а в стройной фигуре энергии и пыла, но каждое движение её дышало удивительной грацией, а в тонких чертах было благородство, с которым можно только родиться.

Нельзя было пройти мимо и не остановить взгляд на этой исполненной достоинства иностранке — а одежда безошибочно выдавала в ней француженку. Вероятно, по этой причине невысокий усатый мужчина в конце очереди не сводил с дамы тёмных глаз. Он так же выделялся среди мужчин, как дама — среди представительниц своего пола; в руке он держал прогулочную трость. Пожалуй, называя её дамой, мы могли бы назвать его господином.

Однако мужская привлекательность редко бывает такой же яркой, как женская. Поэтому он наблюдал за дамой, не привлекая к себе излишнего внимания.

Когда дама подошла к кассе, взгляд господина напряжённо следил за каждым её шагом. Настолько внимательно, насколько это возможно с расстояния, он смотрел, как её дрожащие фарфоровые пальцы расстегнули вышитый кошелёк, взяли протянутый кассиром билет, и заметил, как побледнели тонкие губы, когда дама торопливо поплыла ко входу.

Усатый господин оказался у входа только через пятнадцать минут. Его трость выстукивала по гранитной крошке спешный ритм. Посетители расступались перед ним, удивлённые неуместно быстрой походкой, и тут же смыкали свои ряды, забывая необычного гостя.

Господин без замедления минул гардероб и вышел на парадную лестницу, не смутившую его своим мраморным великолепием. Здесь люди стояли ещё кучнее, и он потерял драгоценные секунды, протискиваясь между фотографирующимися туристами. Оказавшись на втором этаже, он на секунду замер между правым и левым залом.

— Дар Предков и драгоценности Орловых выставлены в танцевальном зале, — пожилая смотрительница проводила озадаченным взглядом плотного мужчину, кивнувшего ей головой и устремившегося налево.

Гостиные сменяли одна другую: зелёная, малиновая, синяя. Гобелены, портреты и гарнитуры оставались за спиной господина, тёмные глаза которого что-то выискивали в вавилонском столпотворении.

Наконец он вошёл в танцевальный зал, где между бархатными стойками толпились зачарованные сиянием камней посетители. Дальше невозможно было ступить ни шагу, не будучи увлечённым потоком гостей к одному из экспонатов. Но взгляд господина выхватил из другого конца зала то, что он искал, и сильные пальцы крепче сжали набалдашник трости. Господин подался вперёд — но людской поток оттолкнул его вправо, к возвышающемуся тёмно-синему пьедесталу. На пьедестале под стеклянным куполом сверкал бордовыми бликами огромный рубин, и взор господина невольно замер на табличке: «Дар Предков».

Не думая ни секунды, господин размахнулся тростью и с неимоверной силой ударил тяжёлым набалдашником по гладкой поверхности стекла.

***

— Первый день выставки, покушение на Дар Предков…

Майор устало потянул за тонкую верёвку, и жалюзи поползли вправо, погружая кабинет в полутьму.

— Скажи мне, Антоша, о чём только думал этот усач? — он повернулся в кресле и вперил покрасневшие от бессонной ночи глаза в худое лицо помощника. — У него никаких шансов на успех, а нам работа. И ведь молчит, негодяй…

— По крайней мере, охранное предприятие никто не может обвинить в халатности, — с надеждой отозвался юноша. — Они настояли на пуленепробиваемом стекле, мы взяли преступника на месте. Каким бы ни был замысел нарушителя, он не удался.

Майор кисло усмехнулся и с кряхтением повернулся назад к окну.

— Не так будут кричать газеты, совсем не так… Им нужна разгадка, а не покой, — Толстые пальцы раздвинули жалюзи. — А нам бы и покоя хватило с лишко́м.

Помощник, не унывая, подвинулся ближе к столу, разделявшему его с учителем.

— Может, этот камень имеет какой-то сакральный смысл? Фанатики часто пытаются уничтожить реликвии из религиозных побуждений.

— Да ч-чёрт его знает, — безразлично заключил старший полицейский, глядя на рябь канала. К обеду ветер загулял по улицам, и облака затянули небо Петербурга, возвращая городу его привычный облик.

— Этот мужчина, — помощник нарушил повисшее в кабинете молчание, задумчиво глядя в мелко исписанный блокнот, — его ведь будут судить по российским законам?

— Естественно. Гражданство Франции не защищает преступников от последствий их вандализма, а об этой организации эмигрировавших дворян я вообще слышу впервые, — он сощурил сердитые глаза на карандашных записях и прочитал наугад, — Union de la Noblesse Russe.

Он фыркнул в густые усы.

— Беглая аристократия, смех один…

***

Тяжёлая дверь со скрипом отворилась. Сурового вида полицейский достал ключи из замочной скважины и зашёл в слабо освещённое помещение, придерживая дверь даме в сером пальто. Хотя учтивость была ему несвойственна, он машинально выставил локоть, чтобы дама могла опереться, переступая через высокий порог.

— У вас пять минут, — пробурчал полицейский и скрылся за дверью.

Гулкий звук закрываемой двери заглушил горький вздох дамы, когда она повернулась. Усатый господин, отделённый от дамы металлической решёткой и сидевший до этого момента на скамье, быстро поднялся: его усталые тёмные глаза замерли на вошедшей.

— Николай! — Дама положила руки на холодные прутья. — Николай, простите меня! Если бы я знала, что вы в зале! Если бы я только знала!

Её голубые глаза выражали глубокое страдание; слёзы сверкали в тусклом свете лампы.

— Я приехал, как только узнал про выставку и ваш отъезд из Франции: отъезд госпожи Орловой не мог остаться в тайне, — господин подошёл к решётке и коснулся тонких пальцев своими большими руками. — Не волнуйтесь: я знаю, что вы ничего не можете с этим сделать.

Дама опустила голову и тихо заплакала. Николай не сводил глаз с её волос.

— Вера, — спросил он, и дама подняла заплаканные глаза, — вы успели что-нибудь… взять?

Господин теперь говорил более серьёзным голосом, но взгляд его оставался всё таким же нежным. Дама сжала дрожащие губы и, стыдливо глядя в пол, едва заметно покачала головой.

— Прошу вас, будьте со мной честны.

Дама подняла глаза и покачала головой уже более уверенно.

— Шум около Дара Предков отвлёк меня. Вы снова меня спасли.

— Хорошо.

— Николай, — она снова смотрела в пол, собираясь с силами. — Я пришла сюда, чтобы сознаться. Вы не дали мне взять на себя грех, когда бывшие драгоценности моей семьи выставлялись в Париже. Вы также были со мной в Лионе и вовремя остановили мою руку. Но теперь вы не должны страдать из-за меня.

Глаза господина заблестели. Он взял белую руку дамы в свои, поднёс её к губам и поцеловал.

— Долг любого мужчины — защищать женщину. Два наших рода были рядом многие столетия; наши отцы бок о бок жили в изгнании, и мы с вами ближе друг для друга, чем брат и сестра. Защищать вас — мой долг перед десятками поколений, и для меня нет большего счастья, чем его исполнить. Идите и не бойтесь за меня: что плохого может тюрьма сделать тому, для кого земля предков всю жизнь была чужой?

Они смотрели друг на друга молча, будто их сердцам не нужны были слова, чтобы общаться, а душам — свобода, чтобы быть вместе.

— Я лишь боюсь, что меня не будет рядом, чтобы помочь вам отвлечься от соблазна в следующий раз, — господин прижал руку дамы к своей щеке. — Обещайте, что не вернётесь на выставку.

— Я обещаю, — она посмотрела в любящие тёмные глаза, и на её нежные щёки вернулся румянец.

***

Сквозь просветы в пасмурном небе желтели неуверенные солнечные лучи и пересчитывали невские волны, ребристые от ветра. Петербург жил и дышал в привычном темпе, постоянный и неизменный, несмотря на прошедшие века. Юсуповский дворец принимал новые толпы гостей, гордый драгоценностями Орловых и ещё больше — даром предков, нашедшим в его стенах свой дом.

Это сокровище было спущено на землю тысячелетия назад. Наши матери и отцы пронесли его через поколения, стараясь сохранить для своих детей этот живящий огонь. Смогли ли мы принять его в свои сердца или потушили, неосторожно задев грубой рукой? Горит ли он в нас или остался лишь в старых книгах и повестях давно минувших лет? Есть ли в наше время сила, способная питать это священное пламя, и люди, чьи сердца способны его вместить?

Одно можно сказать точно: нет на земле сокровища дороже и ценнее дара предков. И имя этому дару — любовь.

—

Автор рассказа: Дарья Лысенко