— Не нравятся мне такие дела: покойник — учёный-лингвист, улика — арабская буква…
Следователь задумчиво сдвигал грубыми пальцами хлебные крошки. Душный летний воздух медленно сочился через открытое настежь окно бара. Он продолжил свои размышления вслух:
— Видимо, убивать обычных людей стало немодно, — он постучал сигаретой по краю пепельницы. — Менеджеров, учителей, таксистов… Хотя по сравнению с тем религиозным фанатиком на прошлой неделе этот лингвист был довольно славный малый: без долгов, без криминального прошлого — в общем, с почти безупречной репутацией.
Он внимательно смотрел на кучку крошек на столе, будто ожидая от них ответа.
— Но у фанатика хотя бы забрали кошелёк, — помощник следователя, молодой мужчина с длинным худым лицом, продолжал, помешивая кофе, — а этот новый случай совсем как из «Индианы Джонса»: начиная уже с этой экспедиции покойного в Лихьян и заканчивая арабской буквой в записях…
Следователь прервал его сдержанным жестом и поднял усталые глаза:
— Если хочешь, чтобы в голове был порядок, никогда не начинай с самого запоминающегося. Яркие факты заслоняют детали, а в этом запутанном деле нам нужно полное видение картины, — он медленно поднёс свою чашку к губам, отхлебнул и поморщился от резкого горького вкуса. — К экспедиции и букве мы ещё успеем вернуться.
Он хрипло закашлял; помощник, внимавший каждому его движению, тут же протянул салфетку.
Фонарь за окном неровно замерцал и погас: теперь их лица в полумраке бара освещала только тусклая жёлтая лампа, мерно покачивавшаяся над стойкой. Шаги бармена гулко разносились в пустом помещении, а духота не спешила сменяться ночной прохладой.
— Давай-ка начнём с тела, — следователь навис над чашкой, подавшись вперёд к собеседнику. Тут же сообразив, что от него требуется, молодой человек раскрыл толстый блокнот и начал зачитывать:
— Умерший — Ческов Василий Семёнович, пятьдесят пять лет. Лингвист, исследователь арабского мира. Участник археологических экспедиций на территории Йемена, Ирака и Саудовской Аравии — в том числе печально известной экспедиции в древний город Лихьян. Женат не был, детей не имеет. Скончался скоропостижно от отравления — судя по внешним признакам, так как данных вскрытия пока нет.
Он неуверенно остановился, но, поощряемый молчанием следователя, возобновил чтение:
— Найден коллегой 30 июля в 14:20. Показания коллеги: пришёл к Ческову в 13:10 по предварительной договорённости, стучался, звонил по телефону; не получив ответа в течение получаса, вместе с соседом взломал дверь — она оказалась заперта на старую задвижку — и нашёл Ческова мёртвым в кровати. Так как Ческов всегда ложился в десять и вставал в шесть, можем предположить, что он умер в этом промежутке.
Помощник поднял взгляд на следователя с надеждой на одобрение, но тот сидел неподвижно, глядя в пустоту. Наконец он повернул голову в сторону собеседника и, не меняясь в лице, подытожил:
— Выходит, у нас всё ещё нет рабочих фактов: ни точного времени смерти, ни точной её причины. Выводы делать пока рано, — заметив краем глаза разочарование на лице молодого коллеги, он добавил, — но работать как-то надо. Насколько я помню, врач смог достаточно сказать уже при внешнем осмотре тела.
Молодой человек с нескрываемым оживлением зашелестел блокнотом в поисках нужных записей. Следователь откинулся на стуле и приготовился слушать отчёт:
— По словам врача, налицо признаки отравления наркотиком. Следов инъекций на теле нет. Положение тела говорит о том, что Ческов умер, не просыпаясь.
— Тебя это удивляет?
Опустив взгляд, молодой человек почесал в затылке:
— Мне кажется странным, что рядом с кроватью не нашли посуды со следами наркотика. Если Ческов умер во сне, кто её убрал?
Следователь усмехнулся:
— Много ты знаешь ядов, которые убивают человека быстро?
— Я думал…
— Не думал, а фильмы смотрел: только в кино люди пьют яд и сразу падают замертво, — он поучительно поднял указательный палец. — Вещество могло попасть в организм за несколько часов до наступления смерти, тем более если введено с пищей. Скажем, за ужином.
— Между прочим, — продолжил следователь, не глядя на смущённого помощника, — нам ведь уже кое-что известно об этом веществе.
Собеседник тут же предпринял попытку реабилитироваться за допущенный промах:
— Так точно: среди лекарств покойного найден наркотик, его принимала тяжелобольная мать Ческова. Но она умерла год назад, а следы вскрытия на упаковке свежие. Отпечатков пальцев не обнаружено.
— А вот из этого уже можно сделать вывод.
Следователь выжидательно уставился на юношу. Тот неуверенно начал:
— Если бы Ческов принял наркотик сам, на упаковке остались бы его отпечатки.
— Верно…
— Значит, самоубийство и несчастный случай мы должны исключить — и остаётся только преднамеренное убийство.
— Можешь, когда хочешь, — полицейский осушил свою чашку и вытер седеющие усы рукавом. — И теперь ты, конечно, понимаешь, почему мы так подробно допрашивали его четверых приятелей.
Живое лицо юноши озарилось пониманием:
— Раз Ческов завтракал и обедал дома, отравить его могли только за ужином и только те, кто побывал у него дома и имел возможность заранее взять яд!
— И нам известно четыре таких человека: четверо бывших одногруппников жертвы… и все лингвисты-арабоведы, — следователь снова откинулся на стуле, прикрыл глаза и, сложив руки на груди, приготовился слушать. Молодой коллега тут же нашёл необходимую запись:
— В день смерти — 29 июля — Ческов обедал с четырьмя приятелями в доме Сергея Борисовича Самсонова. До этого он виделся с ними днём раньше, 28 июля: сам разыскал старых друзей в интернете и пригласил встретиться у него дома, вспомнить студенческие годы, — он прервался, взглянув на наставника. — Выходит, что кто-то из них незаметно взял наркотик во время первой встречи, а во время второй подсыпал Ческову в еду.
— Выходит, что так.
Полицейские обменялись взглядами. Ночную тишину за окном разрезал далёкий визг мотоцикла. Молодой человек резко обернулся к окну, но следователь даже не моргнул:
— Непонятно только, зачем.
Он помолчал, задумчиво водя полным пальцем между крошками на столе, вперив взгляд в его гладкую поверхность.
— Помнишь ту танцовщицу с ножевой раной? — помощник кивнул. — Ревнивого любовника мы сразу схватили за горло, но вот понять, как он пробрался в театр незамеченным, никак не могли. Мотив был, не было только способа. А сегодня у нас наоборот, — его палец остановился у пепельницы, — способ есть, а от мотива только эти арабские каракули.
— Вы уверены, что они имеют отношение к делу?
— Крупная арабская буква в ежедневнике убитого, написанная на странице с числом 28 — то есть за день до его смерти? — помощник стыдливо сжался под строгим взглядом старшего коллеги. — По-твоему, это совсем ничего не значит?
Юноша виновато молчал. Смягчившись, следователь добавил уже спокойнее:
— Подозрительно то, как именно она написана: боком, на полях, и причём достаточно криво. В любой тетради смотри на поля, это окно в подсознание человека: кто-то на них рисует, кто-то записывает свои мысли — всё это очень важно.
Помощник сделал сосредоточенное лицо и сдержанно кивнул. Убедившись в его серьёзном настрое, следователь решил подойти к делу с более понятной стороны:
— Кстати, что нам известно об этой учёной компании подозреваемых?
Молодой человек снова с энтузиазмом схватился за блокнот:
— Не вижу в показаниях ничего интересного. После выпуска арабская группа разъехалась по исследовательским институтам мира, — помощник поднял многозначительный взгляд на следователя, — МГИМО, проблем с карьерой не возникло. Друг с другом не пересекались и не переписывались в течение примерно тридцати лет. Род занятий разный: Самсонов дипломат, у Бухонова своё дело, Кочевин и Весталова работают и преподают в университетах: он в Гамбурге, она в Стамбуле.
Следователь хитро ухмыльнулся:
— Интересно, зачем в Гамбурге нужны специалисты по арабскому языку.
— Я слышал, Восток сейчас очень перспективен с точки зрения торговли. Все учат арабский.
— А я подозреваю, — язвительно перебил следователь, — что человеку по фамилии Кочевин нашлось бы место в любом заведении, даже если бы он знал только русский.
Помощник с непониманием поднял взгляд и встретил смеющиеся глаза своего начальника:
— Ты что, впервые слышишь фамилию? — Молодой человек кивнул. — Наши подозреваемые непростые люди. Самсоновы — династия дипломатов. Семья разорилась из-за падения акций лет десять назад, но своё положение не потеряла. Кочевины и Весталовы в нефтяном бизнесе уже несколько поколений. Бухонова никто не проталкивал, но он резко взлетел, играя на бирже. Сейчас наукой не занимается, только инвестирует в некоторые проекты.
Помощник удивлённо заморгал, высоко подняв брови. Следователь с явным удовольствием наблюдал за его реакцией, тихо смеясь в густые усы:
— Вот с какими шишками имеем дело, а ты и не догадывался.
— А убитый тоже был известным человеком?
Следователь покачал головой:
— Никогда о нём не слышал. Видимо, трудился исключительно во имя науки: квартиру его ты сам видел.
Он закряхтел и потянулся к чашке с давно остывшим кофе. Помощник грустно наблюдал за ним, возможно, размышляя о печальной судьбе учёного, самозабвенно посвятившего свою короткую жизнь ремеслу. Отпив кофе, следователь скорчил мину и недовольно заметил:
— Мы далеко ушли от нашей главной улики, — он отодвинул чашку на край стола и указал на неё бармену. — Что нам известно про арабскую букву?
— Допрошенные говорят, что это арабская буква «син”, — помощник нашёл нужную страницу в блокноте, и следователь неохотно вперил взгляд в значок, напоминавший букву “ш” с большим хвостом слева. — Подозреваемые узнали и ежедневник Ческова, в котором мы нашли этот символ. Он показывал свои записи гостям в день первой встречи.
Следователь с любопытством поднял глаза на живое лицо помощника:
— Вы, конечно, спросили их…?
— Разумеется, — молодой человек довольно улыбнулся, но тут же свёл брови к переносице. — Трое не уверены, что видели эту букву в записях. А вот Весталова утверждает, что и тогда её заметила.
— Что означают остальные записи?
— Если верить допрашиваемым, это цитаты из Корана: во время встречи Ческов обратил внимание своих гостей на спорные моменты перевода.
Мужчины замолчали. Лампочка возобновила своё покачивание от слабого сквозняка. Снаружи послышался стук тяжёлых капель летнего дождя по асфальту. Следователь вздохнул, откинувшись на низкую скрипучую спинку:
— Подытожим.
Он повернул к себе блокнот коллеги, вынул тупой карандаш из нагрудного кармана и с сильным нажатием вывел несколько строчек:
28 июля: первая встреча дома у Ч.
В тетради у Ч. буква.
Ч. показывает гостям цитаты из Корана.
Убийца берёт наркотик.
29 июля: вторая встреча дома у С.
Убийца подсыпает наркотик Ч.
Ч. умирает.
Он ещё раз пробежался глазами по написанному и вернул блокнот помощнику.
— Эта буква остаётся нашей единственной зацепкой. Дело насквозь пропитано арабским языком, без привлечения специалистов мы бессильны, — его лицо недовольно скривилось. — Так что пока нам остаётся только внимательно изучить подозреваемых…
***
— Друзья, давайте оставаться цивилизованными людьми.
Мужчина с короткими усами песочного цвета, для пущей убедительности вставший из-за стола, поочерёдно смерил спокойным взглядом троих собеседников. Свет лампы мимолётным бликом сверкнул на линзах его прямоугольных очков. Профессор Кочевин продолжил:
— Мы все знаем, что никто из нас не может иметь отношение к смерти Василия.
— Это раньше мы могли бы быть в этом уверены, лет тридцать назад, — пробурчал большеносый брюнет, сидевший напротив Кочевина. — Люди меняются. Лично я с трудом узнал в Самсонове своего одногруппника.
— Кто бы говорил! — по-поросячьи взвизгнул сидевший напротив лысый мужчина, и белоснежная рубашка на его большом животе натянулась до предела. — Да тебя, Бухонов, можно узнать только по брильянтовым запонкам — кто ещё стал бы так кичиться своим тугим кошельком!
Толстые губы большеносого побелели от злости и стали похожи на сосиски. Он промолчал, заметив возмущённо косившихся на них посетителей за соседним столиком.
Не обращая на их недовольство никакого внимания, Самсонов не затихал:
— И как ты смеешь, Бухонов, напоминать мне об экспедиции в Лихьян! Мне! Зная, через что наша семья прошла!
— Сергей Борисович, уймитесь! — низкий женский голос заставил толстого дипломата замолчать. Кочевин с благодарностью посмотрел на элегантно одетую женщину с красивыми голубыми глазами, сидящую рядом с Бухоновым. — Я не вижу никакой связи между смертью Василия и экспедицией, так что оставьте уже этот спор.
Несколько минут они сидели в тишине, каждый погружённый в свои мысли. Посетители за соседним столом всё же решили найти себе более спокойное место, и в ресторане стало совсем пусто. Вместе с ночной духотой в зал сочился сигаретный дым, и усатый профессор встал, чтобы закрыть окно. Когда он сел, задумчиво наблюдавший за ним толстяк осмелился снова подать голос:
— А знаете, — тихо начал он, — кем бы ни был злоумышленник, это он оставил в ежедневнике Василия букву “син”. Никто из нас это, конечно, быть не мог, — поспешно добавил Самсонов в ответ на холодный взгляд женщины. — Ведь мы бы это заметили. Значит, это был либо сам Ческов, либо кто-то, посетивший его до нас.
Он возбуждённо затеребил свои чистые манжеты, вертя головой в поисках поддержки:
— Елена Вячеславовна, что Вы думаете?
Занятая открепившейся от платья металлической брошью в виде птицы, Весталова проигнорировала вопрос. За неё ответил Кочевин:
— Принимая во внимание значение символа, мы должны признать, что сам Ческов написать его не мог, — он пригладил песочные усы, не сводя взгляда со своей чашки. — Знак символизирует возмездие. Если его оставил Василий, это просто совершенно не имеет смысла!
Бухонов, скрестивший руки на груди, высокомерно хмыкнул. Самсонов свирепо зыркнул на брюнета, затем перевёл сердитый взгляд на его “ролексы”, но сдержался. Продолжая изучать чашку, Кочевин подытожил:
— Я думаю, что кто-то хотел отомстить Василию и оставил “син” в качестве предупреждения.
—
Автор рассказа: Дарья Лысенко
Загрузка...
