– Дорогая, Иван Петрович вам не пара, – твердила я заплаканной Ленке. – Он совершенно неприспособлен к жизни, к тому же старше вас на 20 лет! Хотите угробить свою молодость? Посмотрите на себя: вы такая красивая, хрупкая, нежная, решили связать жизнь с этим недотёпой? Вы найдёте другого, достойного избранника, а Ваню оставьте мне.
– Но я люблю его, – ревела Ленка, – он лучший мужчина в моей жизни…
Терпеть не могу этот сентиментальный бред!
– Вам кружат голову девические грёзы, – закипятилась я, – этот платонический флёр разобьётся о прозу жизни. Я старше вас, поверьте моему опыту: вы не справитесь с нагрузкой. Посмотрите на себя: вы даже готовить толком не умеете!
– Я научусь, – всхлипывала Ленка, – я буду стараться, у меня хорошая память…
Этот дурацкий разговор я затеяла с девушкой моего квартиранта Ивана Петровича. До сих пор не понимаю, как этот невзрачный мужчина свёл меня с ума. В недобрый час я сдала ему свою двушку; пожалуй, это самая роковая ошибка в моей жизни. Но мне были позарез нужны деньги и порядочный квартирант, настроенный их вовремя отдавать.
***
Поначалу наши отношения развивались скромно, корректно, пристойно. При первой встрече Иван Петрович произвёл на меня благоприятное впечатление. Немного робкий, слегка зажатый, чуть-чуть испуганный, но в целом адекватный мужчина, готовый платить вперед всю сумму, в том числе, – коммуналку. Чего еще надо? Я на радостях и согласилась, о чём потом… нет, не пожалела, а рассказала всему околотку. Вот этого ни в коем случае не надо было делать, учитывая число местных незамужних девиц.
Иван Петрович – лингвист, переводчик, доктор филологии. У него ума палата, но кому это нужно, если из его рук всё валится, ноги заплетаются, жидкая шевелюра растрёпана, галстук набекрень, брюки помяты? Плюс он не может себя обслужить, и мне пришлось ухаживать за ним, как за ребёнком. Забыла сказать, что я живу в соседней двушке, которая досталась мне от покойного супруга (первая двушка – от родителей). Детей у меня нет, делиться не с кем, так что в своих владениях я чувствую себя столбовой барыней.
Сама не заметила, как я втянулась в домашний быт Ивана Петровича. Я работаю на заводе по графику «2 через 2», времени у меня полно – куда себя девать? И я начала потихоньку обслуживать Ивана Петровича. То цветы полью, то пирог испеку, то пол подмету, то бельё постираю… ну, и тому подобное. Я и опомниться не успела, как меня затянуло. И вот уже через 2 месяца я не могла прожить и дня без рабочего визита к Петровичу. Даже в его присутствии я хозяйничала как в своей двушке; я вошла во вкус, словом, – разошлась не на шутку. А что же Иван Петрович?
Апатичный и безразличный как к своему внешнему виду, так и к быту, он даже не замечал моих вторжений в его личное пространство. И даже благодарил меня за уборку, вкусняшки и большие стирки, которые я каждую субботу закатывала у него под носом. Тогда мне казалось, что он шагу не может без меня ступить. Мы как будто подружились – если только возможна дружба между книжным червём и типичной рабочей тёткой бальзаковского возраста.
– Не надорвитесь, Клавдия Николаевна, – бывало, говаривал он мне, подслеповато щуря свои большие круглые глаза.
– Отведайте вишнёвый пирог, – отвечала я, подсовывая ему под нос блюдечко с чашечкой чая.
– А куда вы подевали томик Гомера? – говорил он в другой раз, шаря своими длинными пальцами по ящикам, где я с огромным трудом навела кое-какой порядок.
– На верхней полке, – отвечаю я и сую ему в тощие руки-щупальца свежий творожник со сметаной.
Так день за днём я втягивалась в эту рутину. Не то чтобы я была счастлива; нет, просто я привыкла, а привычка, как сказал поэт, – замена счастью. И вот однажды меня осенила совершенно потрясающая мысль: раз мы нашли общий язык и подходим друг другу (ведь я ему так нужна!), то не пора ли узаконить наши хозяйственно-бытовые отношения? Необязательно официальным браком в ЗАГСе, а хотя бы формальным объяснением.
Легко сказать, а как к нему подступиться? Вот начнёт опять сыпать цитатами, как всё смешалось в доме Облонских, так хоть из дома беги. Как будто я сама не знаю, что у неудачников всё идёт верх дном! Поэтому я тщательно подготовилась: навела сногсшибательный марафет, накрыла шведский стол и приготовила спич. Когда Петрович вернулся из своего университета, я была в полной боевой готовности. Не дав ему времени опомниться, я привела в исполнение простой и дерзкий – как всё гениальное – план. Сначала накормила его до отвала; потом поднесла рюмочку водки. Петрович отчаянно замотал головой и поискал через очки свой любимый компотик.
– Выпейте, Иван Петрович: нам предстоит серьёзный разговор, – промурлыкала я и почти силой влила в него 100 грамм «столичной».
Это сработало: Иван Петрович покраснел, как бурак, закачался и чуть не упал. Нельзя было упускать столь удобный момент, и я перешла в наступление.
– Вы уже полгода живёте у меня, – начала я, – и кажется, всем довольны, не так ли?
– М-да – крякнул мой Петрович и клюнул носом.
– Мы с вами быстро нашли общий язык, я считаю вас хорошим, примерным мужчиной, так что вы мне подходите. Осталось узнать, подхожу ли я вам?
Вы, может, удивлены, что я повела разговор в открытую, без вступлений и церемоний? Но во-первых, Петрович уже захмелел, во-вторых, он в трезвом состоянии витает в облаках и не понимает деликатных намёков и, наконец, в-третьих, я трусила, а когда я трушу, то храбрею и без стеснения говорю всё, что думаю.
– Вы славная хозяюшка, Клавдия Николаевна, – промямлил Петрович. – И я вас безмерно, бесконечно уважаю, – прибавил он и, прижав руку к сердцу, умолк.
Неплохо для начала, но всё-таки скучно и как-то неубедительно. Что ж, придётся идти ва-банк.
– Значит, договорились, – продолжала я и для храбрости хлопнула рюмашку. – Жить будем здесь, а вторую двушку я, пожалуй, сдам. У вас нет на примете приличного квартиранта?
Только сейчас Иван Петрович понял юмор. Он так выкатил глаза, что они чуть не врезались в толстые линзы его огромных очков.
– Вы что же… Клавдия Николаевна… делаете мне предложение? – спросил он с придыханием, которое я приняла за хороший знак.
– Деловое и перспективное, – подхватила я. – Мы с вами подходим друг другу, поэтому заживём славно, припеваючи, как два голубка.
Иван Петрович мгновенно протрезвел. Он побледнел, с достоинством выпрямился и сложил перед собой руки.
– Видите ли, Клавдия Николаевна… дело в том, что я… несвободен…
Вот это да! Когда же он успел?
– Я люблю девушку – чистую, юную, прекрасную… да что там говорить: вы сами ее хорошо знаете. Это Леночка, ваша соседка.
***
Что? Как? Ленка? Эта тощая, бледная пигалица? Ну конечно, теперь всё понятно: ведь я сама рассказала ее мамке про своего квартиранта. А та не будь дура свела дочку с моим Петровичем. «Ну погоди, негодница, ты у меня попляшешь», – решила я и в тот же день отправилась к Ленке на очную ставку. Между нами состоялся вышеописанный разговор, который убедил меня в одном: эта бескровная, болезненная девица по-хорошему не отпустит Петровича. А с такой мамкой, как тётка Нина, она, пожалуй, и поборется за него с яростью фурии и ловкостью заправской кокетки.
И тогда я решила никуда не отпускать от себя Петровича, пока не затащу его в ЗАГС. Я взяла внеплановый отпуск и превратилась в его тень. Петрович мялся, жался, стеснялся, но сбежать от меня так и не сумел. Он кис, чах и таял на глазах, как Снегурочка под жаркими лучами весеннего солнца. Но я была неумолима и каждый день настаивала на браке. Прошла неделя. Петрович не сдавался, и тогда я решила сделать ход конём – подселиться к нему: всё равно вторая комната простаивала без дела. Когда Петрович об этом узнал, он как-то странно на меня посмотрел и вдруг утробным голосом предложил сдать вторую двушку одному его хорошему знакомому – водителю автобуса Павлу Игнатьевичу Стеклову.
***
Я на радостях согласилась и в тот же вечер приняла квартиранта. Это был здоровенный детина: высоченный, широкий, могучий, с накаченными ручищами и мускульным торсом. Увидев его, я потеряла дар речи, а когда он заговорил зверским басом, чуть не упала в обморок.
– На кухне батарея подтекает, так я её, стало быть, заменю… Плинтуса надо закрепить, пол покрасить, обои подклеить – всё это беру на себя. Замо́к новый поставлю, духовку починю, а то она у вас барахлит – не ровён час, совсем спалится. А что с телеком? Розетка звездит? Ничего, у меня с собой запасная.
Вот это я понимаю мужчина! Сильный, уверенный, рукастый, головастый – не то что мой Петрович. Тут я спохватилась: ведь я уже повязана с ним и вроде выхожу за него замуж, так что нечего облизываться. А может… его Ленке сосватать? Ну нет, эта нахалка не заслуживает такого мужика, пусть мается со своим Петровичем, если ей так приспичило.
Тут меня продрал холод. Неужели я опять влюбилась? Причём вот так сразу, с первого взгляда, да ещё в столь ответственный момент! Когда я опять увидела своего длинного, тощего, вялого Петровича, у меня опустились руки. Д-да, кажется, я поторопилась и сгоряча сама себе обделила. Как же теперь отвязаться от Петровича? Ведь он такой чувствительный, нервный, ранимый; к нему нужен особый, деликатный подход. Пока я мялась в своей комнате и подбирала слова, в дверь раздался звонок. У меня ёкнуло сердце – неужели Стеклов пожаловал к приятелю на чашечку чая? Но нет, это явилась-не запылилась Ленка собственной персоной. Не успела я собраться с мыслями, как Петрович нарисовался на пороге с ней под ручку. Было видно, что он настроен на продолжительный спич. Но я не стала дожидаться его выступления. Молча взяла свой чемодан и вышла. «Переночую у бабы Нюры, а утром выпровожу в шею этих голубков», – твердо решила я.
Но тут дверь моей второй двушки распахнулась, и в проёме возникла гигантская фигура.
– Вы куда? Да ещё с чемоданом! Уже поздно: переночуйте здесь. Я починил лампу и состряпал какой-никакой ужин.
Нечего и говорить, что я осталась. А через месяц мы сыграли двойную свадьбу – мою со Стекловым и Петровича с его пигалицей. По этому случаю я сделала им скидку за аренду. Мы даже подружились. Ленка и впрямь быстро научилась готовить. Пожалуй, я погорячилась на её счёт: она не так уж и безнадёжна, как мне казалось до сих пор.
—
Автор: Людмила П.
Загрузка...
